И она была права, разумеется, но правда Матрены Никодимовны принадлежала, увы, исключительно женщинам гражданского звания. Офицеру фыркать несподручно, легче – по матери послать. Однако в том и состояла прелесть нынешнего ее положения, что пусть и ненадолго, но представилась Кире возможность снова почувствовать себя просто женщиной. Побыть, так сказать, слабым полом – даже если на ней надета мужская офицерская форма – и вести себя соответственно этому давно утраченному статусу. Такая Кира могла и фыркнуть, и голову на плечо Львову положить, и много чего еще могла себе позволить. И грех было этим правом не воспользоваться.

«И ведь ночь впереди… – подумала она, рассматривая скользящие под крылом пейзажи Скандинавии. – Да и что нам ночь? Можно и не дожидаясь, если будет где…»

Мысль эта показалась Кире настолько соблазнительной, что она улыбнулась, удивляясь самой себе, но начала все же подыскивать «жадным» взглядом, где бы им приводниться, на час или два…

В Петров прибыли в двенадцатом часу ночи. Обошли центр и заводские районы стороной и приводнились где-то за городом, на озеро или водохранилище рядом с темной громадой какого-то дворца. По случаю военного времени в городе соблюдалась строгая светомаскировка, а луна, как назло, пошла на ущерб. Водная гладь все-таки слегка серебрилась, так что Кира и сама, должно быть, смогла бы сесть на воду, однако рассмотреть «дом и парк», увы, не могла.

«Что ж, придется потерпеть до утра… – признала Кира очевидное. – Однако, – успокоила она себя, – еще не все потеряно! По внутреннему убранству тоже ведь кое-что можно узнать…»

– Ну, вот мы и дома! – почти торжественно объявил Львов, когда, выбравшись из летающей лодки, они перешли на пирс. Причал явно предназначался для яхт и гребных судов, но в умелых руках и амфибия притерлась к нему, как родная.

– Твой дом? – Кира кивком указала направление, но, в принципе, и так было понятно, о чем вопрос.

– Мой.

– Жалко, не рассмотреть.

– Утром посмотришь!

– Мы в дом, – обернулся Львов к встречавшим их мужчинам с фонарями, – а вы тут пока с аппаратом разберитесь. Да, поаккуратней там, у него обшивка из перкаля, одним словом пеленка. Чуть заденешь – и дырка!

– Не извольте беспокоиться, барин! – поклонился гладко выбритый старик в шитой золотом ливрее. – Или впервой!

– Полагаю, стол накрыт, – тут же сменил тему Львов, – и в котле достаточно горячей воды?

– Как же иначе-то?! – даже вроде бы обиделся от такого вопроса старик, исполнявший, по всей видимости, роль старшего по команде. – Как только получили телеграмму от ее сиятельства графини Дуглас, так сразу и приготовились. Ждали вас еще ввечеру.

«Ну, если бы не остановка в пути, к вечеру бы как раз и поспели…»

– Вот и славно! Душ с дороги и за пироги! – прервал Львов объяснения. – Это, к слову, моя гостья штабс-капитан баронесса Багге-аф-Боо.

– Добро пожаловать, ваше благородие! – снова поклонился старик.

«Мажордом? Дядька или еще кто?»

– И вам не хворать! – вздохнула Кира, свыкаясь помаленьку со своим новым статусом.

«Да, ведь и ненадолго!» – успокоила она себя, памятуя, как относилась к таким вещам прежде, но тут же осознала, что «тепереча не то, что давеча», и фраза «всего восемь дней осталось» в связи с изменившейся интонацией изменила и смысл. Этот стакан, увы, был наполовину пуст.

«Ладно, чему быть, того не миновать! – решила она, поспешая за Львовым по аллее погруженного во тьму парка, он шел впереди, освещая путь фонарем, она за ним, как ведомый за ведущим. – Но пока в часть не вернулись, это и моя сказка тоже!»

А сказка между тем начинала приобретать вполне эпические масштабы. Кира увидела слабо освещенные ступени крыльца – мраморные, пологие, изогнутые дугой, и сразу вслед за тем, не упомнив даже, как «пробежали» ведущую к дому аллею и все эти ступени, влетела вместе с Яковом в открытые зеркальные двери, в волшебное колыхание шелковых тканых портьер, в освещенный трепещущими на сквозняке огоньками свеч парадный зал с золоченой штофной мебелью, бронзовыми напольными лампами и картинами в тяжелых рамах золотого багета.

«Ох, ты ж!» – она застыла, стреноженная, словно конь на бегу, напуганная неожиданным образом, столь мощным, что едва не выбил из нее дух.

– Яков! – позвала она враз охрипшим голосом.

– Я здесь, командир! – откликнулся он, оборачиваясь. – Что-то случилось?

– Он… он… – У Киры даже слов не нашлось, чтобы объяснить свой испуг. – Скажи, что это просто… просто живопись!

Но она уже знала, спрашивая – не просто живопись. Не случай, а судьба. Седая борода, суровый взгляд, нахмуренный лоб… Не узнать старого гордеца было сложно, да и портрет известный. Во всех книгах по истории Российского государства растиражирован, не говоря уже о прочем.

– Андрея Михайловича увидела? – кивнул, соглашаясь с очевидным, Яков. – Испугалась?

– Ты?..

– Да, – пожал он плечами, – с этим не поспоришь.

– Так я, выходит, спала с самим князем Курбским? – рассмеялась Кира, сама дивясь столь парадоксальной реакции.

– Есть разница? – нахмурился бывший поручик Львов.

– Ты просто не женщина! – смех явно переходил в истерику, но с этим Кира ничего поделать не могла. – Ты этого не поймешь!

– Я не женщина, – согласился Яков Курбский, – я мужчина. И мне показалось, что это неважно. Я думал, у нас все и так хорошо. Без имен.

Говорил он как бы спокойно, почти нейтральным тоном, но, будь Кира неладна, если на самом деле он не был охвачен бешенством.

– Вчера ночью я кончила! – улыбнулась она, успокаивая его гнев и принимая судьбу, сыгравшую с ней такую странную шутку. – И неоднократно, если вопрос об этом. Но сейчас я, кажется, кончу от одной только мысли, с кем провела прошедшую ночь.

– А про эту что скажешь? – спросил он, отпуская гнев.

– Я вся в предвкушении! – снова рассмеялась Кира, не столько потому, что ей и в самом деле было смешно, сколько потому, что хотела успокоить Якова, история которого начинала ее не на шутку интриговать. – И да, Яша, надеюсь, я снова стану кричать! Ведь ты это имел в виду? – нарочито клекотнула она горлом. – Я буду говорить тебе: «да, каперанг», «еще, каперанг» «и вот здесь, каперанг», «и еще здесь, здесь и здесь!» И «да, вот так, каперанг!» «Так. Да, да, да…»

– Вообще-то, я тогда был уже адмиралом, – усмехнулся Львов и, как бы извиняясь перед Кирой, пожал плечами.

– Что, серьезно? – переспросила Кира, начиная получать удовольствие от той нелепицы, в которую оказалась вовлечена.

– Серьезно, – кивнул мужчина. – Серьезней некуда. Контр-адмирал.

– Ну, значит, «да, адмирал» и «нет, адмирал», – хохотнула вконец развеселившаяся Кира. – «Я сказала, нет, адмирал!» и «Не так, адмирал!», «И не надейтесь, адмирал! Я девушка честная и на такое не подписывалась! А за такое вообще от церкви отлучают!»

– Ты сумасшедшая! – улыбнулся Яков, окончательно отпуская «нерв». – Еще слово, командир, и все случится прямо здесь, прямо сейчас, перед портретом моего великого предка, или ты этого и добиваешься?

– Да нет! – покачала она головой. – Мне военно-полевых условий и на озере хватило. Давай все-таки сделаем это как-нибудь иначе. Я бы сказала, цивилизованно. Как считаешь?

Курбский не возражал, и, не успев даже толком отдышаться, Кира попала в ванную комнату. Впрочем, не так. Сначала было некое быстрое обсуждение проблемы, вернее нескольких мелких и, в сущности, второстепенных проблем, возникших, что называется, по ходу дела, но, в конце концов, для их решения был кликнут кто-то из слуг. А слуги в доме, как успела заметить Кира, все как один были стариками и старушками, что было вполне логично, учитывая, что на дворе война, и всех, кого можно и нельзя, успели «подмести».

«Как там у Гумилева?» – задумалась вдруг Кира, на мгновение выпадая из обсуждения животрепещущих вопросов гигиены.

Как ни странно, вспомнилось не новое, а старое, но стихи полковника хуже от этого не стали: