Между тем не прошло и пяти минут, как ворота, врезанные в серую громаду башни, мало чем отличавшуюся от гранитных скал раскинувшегося вокруг сурового края, распахнулись, и Львов осторожно – все-таки был изрядно пьян – завел свой «Ермак» во внутренний двор замка.

– Ну-с, – сказал он, вылезая из автомобиля, – пойдемте, Кира Дмитриевна, в дом. Познакомлю вас с госпожой феей!

– Ведите, поручик! – согласилась начинавшая трезветь Кира. – Идите, я за вами.

– Как скажете, командир!

– Так и скажу!

И она вдруг вспомнила по случаю, как наставлял ее перед первым боевым вылетом военлет Столетов, прибывший в Грецию из китайского Синьцзяна.

– Ты моя ведомая, Кира, – инструктировал ее Иван Константинович. – Держись прямо за мной. Положение для женщины, скажем прямо, непривычное, но ты уж постарайся, Кирочка. Не отставай!

– Даже так?! – на пороге дома стояла сухая высокая женщина. Она была стара, но назвать ее старухой язык не поворачивался: прямая спина, ясный взгляд холодных глаз, цветом напоминавших воду, готовую превратиться в лед. – Женщина-пилот! С ума сойти!

– Я же сказал, красавица! – вставил свой гривенник поручик Львов.

– Ну, тебе виднее, я в женщинах не разбираюсь! – отрезала фея.

Смотрела она, однако, не на Львова, а исключительно на Киру.

– Разрешите представиться! – решительно шагнула вперед та. – Штабс-капитан Амелина, Кира Дмитриевна!

– А мне сказали, баронесса Багге-аф-Боо… – не без иронии произнесла старая графиня.

– Капитан воюет под девичьей фамилией! – вмешался поручик и, кажется, умудрился смутить своей репликой хозяйку замка.

– Два сапога пара! – хмыкнула графиня.

– Иди сюда, детка, – позвала она Киру, раскрывая перед ней свои объятия, – и обними старую каргу! Я всем пилотам бабушка, а пилотессам – мать родная. Дуглас моя фамилия, или знаешь?

– Так точно! – отрапортовала Кира, подходя к графине вплотную. – Я в училище как раз поступала, когда Никанор Карлович звание генерал-аншефа получил.

– Амелина? – прищурилась графиня. – Помню! Трое вас было, стервоз. Всю кровь моему благоверному испортили!

И с этими словами заключила Киру в крепкие объятия.

«Ну, ни черта себе!»

– Добро пожаловать на борт! – объявила старая дама и, отпустив Киру, кивнула, словно бы одобряя увиденное. – Хороший выбор, поручик! Стать, окрас… И в самом деле, красавица! К столу!

«Вот же стерва! – подумала Кира, оторопев от таких эпитетов. – Что я ей, призовая кобыла?»

Но вслух ничего не сказала, лишь бросила укоризненный взгляд на Львова. Получила в ответ виноватое пожатие плеч – видно, Яков Иванович тоже отрезвел, – и проследовала к столу.

За стрельчатыми окнами – узкими бойницами самого что ни на есть средневекового вида – смеркалось. На длинном столе темного дерева стояли серебряные франкской работы жирандоли с горящими свечами, в камине потрескивало пламя, танцующее на березовых поленьях. Сквозняки гоняли по стенам гротескного вида тени.

– Электричества в доме нет, – сообщила хозяйка дома, занимая место во главе стола. – Так что ужинаем и все прочее, как в старину, при свечах! К слову, про все прочее, – добавила она через мгновение. – Должна признать, мужчины в трепещущем свете живого огня выглядят куда лучше, чем есть на самом деле. Сущие дьяволы, прости господи! Полагаю, и мы, дамы, смотримся при свечах ничуть не хуже. Что скажешь, Яков?

– Мне Кира Дмитриевна при всяком освещении нравится, – галантно улыбнулся поручик.

– Ну да, – кивнула Кира, почувствовав «приход» мизантропического настроения, – а в темноте – на ощупь.

– Предлагаете попробовать? – поднял бровь Львов.

– Предлагаю отобедать чем бог послал! – остановила вспыхнувшую было пикировку графиня. – Время военное, господа, так что не обессудьте: у нас все просто – без разносолов.

Но это только так говорится, что без разносолов, а на самом деле стол у графини Дуглас оказался просто превосходный. Тем более что не «на скорую руку», а именно так, как надо, когда готовятся к приему долгожданных гостей. Сервировка – фарфор, хрусталь и столовое серебро. И угощения под стать: озерная семга в горчичном маринаде и атлантическая сельдь пряного посола, квашеная салака, сюрстрёмминг, и маринованные «по-крестьянски» вешенки, соленые маслята и боровики, вяленая оленина и моченая клюква, не считая «русских» соленых огурцов и квашеной капусты, на этот раз без яблок, но зато с чесноком. И все это под красное италийское вино из старых запасов для хозяйки и шестидесятиградусную краковскую старку для гостей.

«Умереть – не встать!» – выдохнула Кира после первой стопки.

Ей совсем не хотелось напиваться. Напротив, на предстоящую ночь у нее имелись куда более увлекательные планы, чем упиться и спать. И отказываться от них Кира не собиралась.

«Ни в коем случае, – решила она и следующую рюмку едва пригубила. – Полетаем!»

Однако ей противостоял опытный и изощренный мужской ум. Львов как ни в чем не бывало опрокинул в себя восемьдесят граммов старки, такой крепкой, что ею вместо бензина можно было заправлять авиадвигатели, плотоядно ухмыльнулся, кинув быстрый взгляд на едва початую стопку Киры, и тут же, встав из-за стола, провозгласил тост за государя императора.

За царя офицеры пьют, стоя и до дна, так что у Киры, собственно говоря, и выбора не осталось. Встала и выпила. Но и за истребителей, как не выпить! И за русскую армию, и за победу, и за тех, кто в море… Ну, и за павших, наконец.

Дело стремительно приближалось к десерту. Нечувствительно «пролетев» сквозь гороховый суп со свининой и соленую свинину с картофелем, Кира неожиданно обнаружила, что «это все».

– Умерла, – сказала она неживым голосом и, не меняя позы, начала заваливаться набок.

Но упасть ей не дали.

– А говорили, умеете пить! – Львов поймал Киру на лету, поднял на руки, так что даже голова закружилась, как от петли Нестерова, побаюкал, словно дитя малое, и вдруг спросил: – А как же баня?

«Баня? – Идея показалась Кире заманчивой, ведь с потом из организма выходит также и алкоголь. – Баня – это правильный выбор. Это наш ответ атлантистам, и всем вообще!»

– Что, серьезно? – удивленно переспросил Львов, поднося Киру к самым глазам, словно хотел прочесть мелкий шрифт. – Вы думаете, окаянцы оценят наш демарш?

Оказалось, она думает вслух.

– Ну и хрен с ним! – решила Кира, то ли все-таки мысленно, то ли опять же во весь голос. – Наше поколение выбирает сухой пар!

И мимолетно удивившись, как у поручика хватает сил нести на руках такую дылду, как она, метр семьдесят шесть как никак, снова отключилась…

Очнулась Кира уже в бане. От сухого жара, от щекотавшего кожу пота, струйками стекавшего по лбу, плечам, между грудей…

«Я что, голая тут сижу?!» – выходило, что Львов понял ее дословно и притащил в баню, несмотря даже на состояние «умерла».

«Лучше уж сразу в постель…»

Кира приподняла веки и огляделась. Парилка оказалась довольно просторной, хотя рассмотреть подробности в полумраке было сложно. Сумрачно и жарко, аки в аду, и по-адски же кондово, в смысле просто и без изысков. Тесаный и битый камень, гладко струганное дерево, какие-то бадейки и ушаты, огненные блики на стенах, игра теней…

– Э… – прочистила Кира горло. – Мы тут как?

– Уточните, пожалуйста, ваш вопрос, Кира Дмитриевна! – сразу же откликнулся Львов.

Он сидел на полке прямо напротив. Потел. И тоже был, разумеется, в чем мать родила. А родила его мать, если честно, не в рубашке.

– Я имею в виду… Мы все еще товарищи по оружию? – задавать этот вопрос, сидя голышом перед своим «не вполне одетым» подчиненным, было непросто, но Кира справилась. – В смысле, как офицер с офицером?