Панкратов проигнорировал мой вопрос. В следующее мгновение, когда мы оказались полностью отделены от двух других мужчин, он резко повернулся ко мне, схватив за горло и вдавливая спиной в дверь так, что ручка впилась мне в поясницу.

– Ты что думаешь? Будешь ломаться передо мной, капризничать, как долбаная принцесса, делать из меня лоха, а я стану молча хавать это говно? – шипел мне в лицо, испепеляя безумным взглядом. – Ты, сука, сама пришла ко мне за помощью, готовая на любые условия. Сама потребовала договор, хотя могла просто взять у меня в рот и подставить щель, и не было бы этого всратого договора. А теперь, блядь, будешь выёбываться?

Вжал пальцы мне в шею, так, что нечем стало дышать. Позвоночник покрылся ледяной испариной и в животе разверзлась пропасть. Я видела перед собой перекошенное злобой лицо мужчины, понимая, это конец. Сейчас он убьет меня. Здесь и сейчас закончится моя никчемная жизнь, а папа с Зайкой так и останутся гнить в плену.

Второй рукой собрал мне волосы на затылке и потянул их назад так, чтобы я не смела отводить взгляд в сторону. Боль пронзила скальп, но страх так крепко сковал меня, что я боялась даже дышать.

– Уже не хочешь спасать папочку? Передумала? За свою шкуру страшно стало? – выплевывал мне в лицо, а мне тошно стало от его грубых слов и отвратительной правды. Я действительно испугалась за себя.

– Так что? Струсила?

Во рту пересохло, а застрявшие в горле рыдания не позволяли произнести и звука.

– Отвечай! – сильнее потянул за волосы.

– Нет, – хрипло выдавила из себя.

Он надавил мне на голову, наклоняя вниз так, что я нависла над договором, валяющимся в ногах.

– Подписывай, блядь. Или уебывай отсюда, забыв о какой-либо помощи, – продолжал удерживать за волосы, швырнув в меня ручкой так, что она больно отрикошетила от колен.

– Подписывай, – шипел мерзавец.

На бумагу с моих щек упало несколько капель. Судорожно хватаясь за металлическую ручку, поднесла ее к бумаге, но она тут же выпала из дрожащих пальцев.

– Отпустите, – жалобно скулила. – Я все подпишу.

– Так подписывай. Не хочешь понимать по-хорошему, будет так, как для тебя более доходчиво.

Наконец-то совладав с письменным прибором, перелистнула бумагу и поставила кривую подпись.

– Так-то лучше, – спокойно сказал Панкратов, отпуская меня.

Сделала шумный вдох, проталкивая чертов ком обратно в глотку и останавливая ненужные слезы. Отвернулась к окну, раскатывая во рту горечь от собственного поступка. Теперь я в полной власти этого чудовища, и он вправе начать пользоваться мной с момента подписания договора. И согласно документу, он может взять меня здесь и сейчас, не поднимая перегородки. Глаза щипало. Хотелось удавиться только от одной мысли о подобном развитии событий. Одно успокаивало, согласно договору, он будет обязан вытащить папу и Настю на свободу.

Услышав шорох, украдкой посмотрела на мужчину, заметив, как он поставил размашистый автограф рядом с моей неказистой подписью. Вот и все. Теперь он тоже не сможет пойти на попятную. С этого момента я его рабыня, а он мой господин. Усмехнулась сложившейся ситуации. Разве о таком я мечтала для себя? Такой видела свою жизнь?

– Тебе полагается последняя встреча с отцом, – сухо произнес Адам, постучав в перегородку.

Стекло опустилось, и Панкратов передал папку своему охраннику.

– Что значит последняя? – сердце замерло, и кровь отхлынула от лица. – Вы же не?..

Не смогла произнести жуткую догадку, промелькнувшую у меня в голове.

– Не что? – окинул меня презрительным взглядом. – Не убью его? Договаривай. Чего заткнулась?

Но я не могла даже озвучить подобный ужас.

– Все в порядке будет с твоим папочкой, – хмыкнул он, и в его глазах я увидела столько отвращения, что вмиг ощутила себя грязной. – Скажешь, что возвращаешься на учебу. Когда приедешь в следующий раз, не знаешь.

– Он будет ждать меня на новый год, – ощутила тоску по прежней жизни, понимая, что теперь в ней не останется ничего из того, что я любила.

– До нового года ты мне успеешь надоесть. Но лучше пусть не ждет, – равнодушно добавил, смотря в окно.

Остаток пути мы ехали в полной тишине. Я проживала личный конец света, а он.. На него мне было плевать.

– Приехали. Твой выход, Голубка, – вырвал из размышлений голос моего хозяина.

Тусклая лампочка болталась под потолком. Стол, два стула, металлическая дверь и зеркало. Я словно попала на экраны телевизора в кадр какого-то фильма, где герой пришел навестить близкого в тюрьму. Не знаю, почему меня не повели в общую комнату для свиданий, а выделили допросную для встречи с отцом. Конечно, я все понимала. Его хотят уличить во лжи и осудить любым способом. Наверняка здесь писались все разговоры. Или же… Адам постарался, чтобы нам никто не мешал. Но ни один из вариантов не успокаивал. Происходящее пугало. Боялась человеческого коварства и того, что мог еще придумать Панкратов. Как ни странно, но теперь договор, подписанный в машине, успокаивал. Скоро папа будет на свободе. А мне осталось лишь отлично отыграть свою роль, и тогда с ним все будет в порядке.

Атмосфера в этом месте угнетала. Еще только выглянув из окна машины и увидев высокий забор с проволокой под напряжением, ощутила, как холод сковал тело, пробирая до самых костей. Но стоило войти внутрь, столкнуться с этими мрачными, суровыми людьми, чья жизнь состоит в том, чтобы следить за порядком среди преступников, как показалось, что и не я это прохожу по узким тоскливым коридорам из одного зарешеченного отсека в другой.

Дверь скрипнула, привлекая мое внимание, и я замерла. Словно в замедленной съемке в комнате появился единственный мой близкий человек. Темно-серая форма в цвет синяков под глазами, щетина на впалых щеках и взгляд совершенно потускневший. Будто передо мной не Андрей Анисимов, мэр города и волевой человек, способный до последнего биться за справедливость, а совершенно чужой и незнакомый мне зэк. В груди кольнуло, и я сжала зубы, чтобы не завыть в голос.

При виде меня в папиных глазах промелькнули радость и смущение. Нелегко ему предстать передо мной в таком виде.

Дождалась, пока с родителя снимут наручники.

– Десять минут, – пролаял охранник и вышел из камеры, запирая ее снаружи.

– Папа! – бросилась к отцу, не в состоянии сдержать горьких всхлипов.

– Курносик, не плачь, – прижал меня к груди папа, поцеловав в макушку. – Ну что ты так убиваешься, – слышала хриплый смех в его голосе и не понимала, откуда в нем столько сил и стойкости и как он может улыбаться после всего случившегося.

– Па-а-а-па-а-а! Как они могли? Как они могли? – спрятала лицо в его пропахшую казенными стенами куртку, не в силах остановиться.

– Не волнуйся, Солнышко! Все обязательно разрешится.

И тут я заплакала еще сильнее, в очередной раз поражаясь силе воли родителя. Как он сумел сохранить эту стойкую веру в справедливость и светлое будущее? Или это только спектакль для меня? До сих пор боится ранить мои чувства, думает, я маленькая и ничего не понимаю в этой жизни. Поэтому я оказалась не готова к человеческой жестокости и коварству.

– Папа, – подняла на него заплаканное лицо. – Пап, скоро тебя выпустят, слышишь?

– Конечно, выпустят, Солнце, – ласково улыбнулся он, не поверив моим словам. – Как ты? Соскучился по тебе, курносик, – удерживал меня за плечи на вытянутых руках, окидывая взволнованным взглядом.

– А ты как думаешь? – не смогла изображать безмятежность.

– Похудела, – снова пробежался по мне взором.

– Ты тоже.

– Прости, дочь, что так получилось, – шумно втянул воздух.

– Тебе не за что извиняться, я знаю, ты ни при чем, – вытерла мокрые дорожки под глазами.

– И все же, я не должен был допустить, чтобы это произошло. Присядем? – кивнул на стул.

Усевшись, я смотрела на папу и не знала, с чего начать. Мне нужно попрощаться. Но отчего-то казалось, что он моментально распознает ложь. Каждый день ему приходилось иметь дело с профессиональными лжецами, которых он мгновенно выводил на чистую воду. Разве он поверит в мое вранье?