— Сделаю, — оторопело сказал Алехандро, глядя на стремительно уходящего с палубы старшего майора.

Глазьев выскочил наверх и отдал команду заряжать пушки Арсеньева — заряды ещё оставались, и подбежал к Поворову.

Бледное лицо командора, покрытое уже коркой от засохшей крови, выглядела как маска. Только глаза горели яростно и с вызовом.

— Павел Сергеевич, держи курс прямо на галион. Не сворачивай. Как только махну рукой, перекладывай фрегат на правый галс.

Командор облизнул губы и кивнул.

— Как там?.. Что с кораблём?

— Плохо, Павел Сергеевич. Но мы же ещё в бою!

Поворов покачнулся, но только крепче ухватился за штурвал.

— Фёдор Аркадьевич, я горд, что сражался с вами… Помните про спрятанный пистолет.

Глазьев спрыгнул с полуюта на палубу, приник к прицелу пушки. Сосредоточился, наводя орудие на борт галиона.

С чёрного корабля не стреляли. Видимо, так была надобна книга Ярослава Мудрого, что фрегат боялись утопить, чтобы эта реликвия не была навечно скрыта в глубинах океана.

Глазьев только ухмыльнулся, увидев в прицеле отметку в одну милю.

— Ну, Мефодич, стреляй…

Грохнули один за другим два выстрела. Ядра точно прилетели в одно и то же место — в облупившуюся краску на борту галиона. Фёдор Аркадьевич выдохнул и поднёс фитиль…

Высокий столб из дыма и огня поднялся над водой. Чёрный галион будто подпрыгнул над гладью моря и переломился, разбрасывая вокруг щепы и останки людей.

— Чудеса! — воскликнул Алехандро. — В пороховой погреб попали! Ну, Фёдор Аркадьевич!.. Ну, мастер!

Полуразбитый фрегат «Императрица Анна» уходил с поля боя, оставив за собой обездвиженные саксонские галионы, и капитан Поворов выпустил из рук руль. Но командор не упал на палубу, подхваченный Глазьевым.

— Мы победили, Павел Сергеевич, — твердил старший майор, снимая с мертвых глаз командора слипшиеся от крови волосы. — Мы победили…

Величинский и граф Воронцов в сопровождении князя Дуладзе зашли в один из приёмных залов императорского дворца.

— Ждите, — приказал князь и махнул двум охранникам в меховых шапках. — Охранять. Глаз не сводить, а я схожу и доложу Его Величеству…

Величинский поставил сундук на длинный стол и упал на стул, выдохнув.

— Наконец-то, мы, граф, добрались, — улыбаясь, сказал он Воронцову и устало закрыл глаза. — Как гора с плеч…

Молодой граф, однако, только отчасти с этим согласился.

— Мы во дворце… И в таком ужасном виде!

— Расслабьтесь, сударь, — не открывая глаз, проговорил гардемарин. — Никто нас не укорит за это.

— Мне самому неприятно, — буркнул Воронцов. — А вдруг сам император зайдёт. Я сгорю от стыда.

— Не думаю, что Николай Александрович будет сильно гневаться, — Величинский всё-таки открыл глаза и поднялся. — Будет хуже, если мы бы пришли при параде, не выполнив поручение императора.

Массивные двери внезапно распахнулись, и в зал быстрым шагом зашёл император. За ним еле поспевал Дуладзе и Пётр Разумовский. Воронцов, заметив его Величество, вытянулся во фронт и почтительно склонил голову. Гардемарин замешкался на секунду, но тоже принял приветственную позу. К нему сразу и подошёл Николай Александрович.

— Величинский, я очень рад, что вы выполнили моё поручение. Откройте же ларец и покажите реликвию! Впрочем, пождите… Граф, — император обратился к Разумовскому. — Сходите за митрополитом. Возможно, нам понадобится старец…

— Епифаний, — подсказал Пётр.

— Да! И не мешкайте.

Разумовский убежал, а император повернулся к Воронцову. Окинул его взглядом, полным презрения.

— Мне известно о ваших деяниях, сударь, — рассерженно зашипел Николай Александрович. — Как вы могли?!

Воронцов упал на колено, не смея смотреть на императора. Николай Александрович резко и властно взмахнул ладонью и в зал вошли два дюжих жандарма из службы Григория Скокова.

— В подвал его!

Величинский при этом выпучил глаза и открыл рот, и даже сделал шаг навстречу императору, но тот остановил его выкриком:

— Не лезьте, сударь!

И тут же гардемарину скрутили руки охранники из службы Дуладзе, зорко наблюдавшие за происходящим, а Воронцова уже выводили из зала жандармы.

— Не лезьте, гардемарин, — повторил император, но уже гораздо тише. — Я всё знаю. Неужто, ты подумал, что я могу допустить, чтобы это, — он показал пальцем на ларец с книгой, — украли ещё раз? Уже от иберийского порта вас незаметно охраняли спецы из службы Скокова. Да, я знаю, как сражался Воронцов по пути в столицу. Как он охранял и тебя, и ларец. И то, что был ранен, тоже знаю. Это делает ему честь, но это его прямая обязанность. Он делал это должно. А в остальном я буду решать его судьбу от имени Отечества. Он — русский граф, а это не пустое. Его предназначение — служить Отечеству с пелёнок. Уразумел, гардемарин?!

Величинский только молча кивнул, повиснув в руках охранников. Император же развернулся к дверям и кому-то приказал:

— Подойдите!

Раздался тихий шелест платьев и к Николаю Александровичу подошли две дворовые девки, смиренно сложив ладони на белых передниках.

— Гардемарина помыть, причесать и накормить, — сказал им император. — Вина и прочих излишеств не давать! Ежели понадобится, то приведёте его ко мне в рабочий кабинет.

Девки синхронно и грациозно присели в книксен и потом, подхватив усталого Величинского, вывели его из зала. Николай Александрович проводил их взглядом.

— Князь! — крикнул он Дуладзе.

— Я здэсь, Ваше Величество, — отозвался начальник личной охраны.

— Зал обнести плотной охраной. Никого не пущать, кроме меня. Ежели сундук пропадёт — голову отсеку самолично.

Дуладзе в готовности только бешено вращал глазами.

Молодого графа Воронцова отвели в подвал Тайной жандармерии. Там его встретил сам Григорий Скоков, усадил на стул и приказал позвать писаря.

— Граф, рассказывайте всё до мелочей и без утайки. Советую говорить правду.

Воронцов стал рассказывать. Он говорил медленно, и не запинаясь. Писарь записывал, а Скоков слушал, изредка шурша бумагами и заглядывая в них. Пару раз качнул головой, то ли соглашаясь, то ли отрицая. Несколько раз останавливал допрос, чтобы Воронцов мог попить воды. Неискушённому человеку со стороны могло показаться, что Григорий симпатизирует Воронцову, не мучает его, а всячески поддерживает. Но Скоков не был таким. За то время, что начальник Тайной жандармерии провёл на этом посту, он повидал всякое, и потому выработал в себе такое мягкое поведение на допросах. Ибо всё на этом только начиналось.

Людей из знатного сословия империи Григорий всегда допрашивал сам. И не раз убеждался, что в своё оправдание они способны сказать любую чушь. Так зачем тратить время на бесполезные уговоры и дополнительные вопросы? Пусть сначала сам всё расскажет, а потом и проверить можно.

У императора к молодому графу была единственная претензия — как он мог написать письмо отцу? Ведь понимал же, что это письмо будет инструментом для шантажа. Да, Воронцов-младший мог и не знать, что повезут на судах, но должен был понять, что это всё супротив Отечества. И как человек, обладающий титулом, должен был принять меры по защите Отечества. А он смалодушничал.

Воронцов-младший не отрицал своей вины и не винил никого. Это понравилось Скокову. А ещё больше понравилось желание искупить вину. Исправить её личным участием. Об этом тайные жандармы Григория тоже писали в депешах, отсылая их по пути следования Величинского и Воронцова от Барбанеса до столицы. И про подвиг Воронцова тоже написали, как он отчаянно защищал Величинского и сундук от нападения саксонских агентов. Сам Воронцов об этом умолчал.

— Граф, а расскажите мне, что случилось у пограничной крепости в Бресте, — вежливо попросил Скоков.

— Да ничего особенного, ваше высокопревосходительство, — чуть сморщился Воронцов, дотрагиваясь до предплечья. Именно то место, где кровоточила рана. — Какие-то разбойники в темноте пытались отнять у нас сундучок. Верно, посчитали, что в нём деньги или драгоценности. Дрались они умело.