Но вот, играючи и как будто не слыша, о чем он там бормочет на колокольне, с карканьем поднялась она вверх, и вдруг на горизонте показалась стая черных птиц. Тут ворон ревниво расправил крылья. Крича и кувыркаясь в ясном весеннем небе, он так разошелся, что почувствовал себя почти в облаках. Потом он камнем стал падать вниз, и его крыло сильно задело крыло самки.

На одно мгновение они, казалось, потеряли головы и, будто оглушенные бурей, стремительно ринулись к земле. Здесь их разделили высокие всходы ржи.

Это был прекрасный день. Они долго и беззаботно гонялись друг за другом. Устав, они позавтракали вместе, потом опять летали над лугами, над берегом, над лесами и колокольнями. В ту ночь они впервые ночевали на высоком дереве, усевшись рядышком, а когда пошел дождь, ворон прикрыл самку своим крылом. На другое утро, не сговариваясь со своей подругой, он уложил первый сучок для гнезда. Самка поняла и принесла вторую ветку.

Дни шли за днями, и когда ворон, подобно искусному каменщику, закончил свой дом, его жена выщипала свои прошлогодние перья и устелила ими гнездо.

Так началась их счастливая семейная жизнь. Когда зазеленели деревья, в гнезде появились первые четыре яйца, из которых скоро вылупились желтоклювые дети. Ежегодно стали появляться новые поколения воронят, пока голые до этого тополя усадьбы не покрылись гроздьями гнезд.

Прошло много лет после свадьбы ворона. Однажды осенью, улетая в теплые приморские края, стая присела отдохнуть на ржаное поле. Никто не заметил, как из кустов вышел человек и, приложив к плечу ружье, открыл по птицам стрельбу. Было много дыма и грохота. Растерявшиеся вороны черными парами поднялись в воздух. Когда опасность миновала, старый ворон со страхом окликнул свою подругу, но никто не отозвался.

Встревоженный ворон отделился от стаи и полетел обратно. Уже издали увидал он человека, который стоял на пашне, держа в руках шест, и прилаживал к нему убитую птицу.

Но вот человек ушел. Ворон несколько раз пролетел над полем, тоскливо каркая. Спустившись еще ниже, он ясно разглядел свою подругу: с поникшей головой, с закрытыми глазами, она висела, покачиваясь на ветру.

С тех пор скука и одиночество стали его уделом.

От этих скорбных воспоминаний старого ворона пробудил утренний звон колоколов. Гул шел откуда-то из-под его ног, наплывая со всех сторон, и ворону казалось, что этот погребальный звон пророчит ему близкую кончину. И, словно спасаясь от голода, от холода, от пугающего грохота колоколов, он поднялся в воздух, с трудом размахивая окоченевшими крыльями.

Промаявшись с добрый час, ворон увидел внизу спокойно простирающиеся воды, окруженные пустыми, почти голыми холмами. Однако, пролетев над берегом реки, он не заметил ни обычно выбрасываемой волной рыбы, ни какой-нибудь другой пищи. Кругом только безнадежно серел песок, белели раковины.

Спустившись, неуклюже подпрыгивая, ворон двигался вдоль берега. Несколько раз его озаряла светлая надежда: на песке он различал следы птиц и зверей.

Много часов длилось это странствование, пока из-за холмов навстречу ворону не вышла собака. Собственно, это был только остов когда-то крупной собаки — такая она была тощая, измученная голодом и долгой дорогой. Шла она наперерез ветру, трепавшему ее клочковатую рыжую шерсть. Ворону показалось, что собаку эту он когда-то знал.

Да, конечно, это был Рудис из усадьбы.

Наверно, на старости лет его выгнали из дому.

Проковыляв несколько шагов, собака остановилась и принялась хватать зубами песок. Ворон осмелел, подпрыгивая, подлетел поближе посмотреть, что делает его собрат по несчастью. Собака копала землю передними лапами и наконец, вырыв глубокую яму, вытащила оттуда две большие кости с присохшими к ним остатками мяса.

Теперь ворон ничего больше не видел, ни о чем больше не думал. В нем не было уже ни предчувствия смерти, ни боязни опасности — все заглушил этот чудесный запах мяса, которого он не ощущал уже много дней. Ворон одним прыжком подскочил к яме, вырытой собакой, и потихоньку принялся клевать за ее спиной выкопанную кость.

Рудис обернулся и злобно зарычал. Ворон жалобно закаркал, но у пса зрение было хуже, чем у ворона, и он не узнал своего прежнего товарища. Пес был такой несчастный, такой тощий, что на него невыносимо было смотреть.

Положив кость, пес снова долго и внимательно смотрел на ворона своими мутными, слезящимися глазами. Да и ворона, потрепанного и окоченевшего, с обломанными когтями и облезшим хвостом, трудно было теперь узнать. Ветер, раздувая его жидкие перья, обнажал покрытое пупырышками тело. Птица дышала с трудом, широко разевая клюв.

Злоба Рудиса, как видно, остыла, и он, как бы приглашая товарища разделить трапезу, оттащил подальше свою кость, а вторую оставил птице. Ворон благодарно каркнул и подобрался к кости. Это был хребет изрядного поросенка, внутри которого таился вкусный мозг.

Словно клещами, ворон вцепился в кость обеими лапами и принялся долбить ее. Потом он и сам удивлялся, откуда это появилось в нем столько силы.

После нескольких часов тяжелой борьбы с костью, измученный и весь грязный, ворон почувствовал, что его зоб наполнился. Это был настоящий пир, такого пира он не знавал уже много месяцев.

Когда оба наелись, Рудис сгреб остатки трапезы в яму и мигом заравнял ее песком.

Таким же медленным шагом, опустив голову, Рудис поплелся к холмам, а за ним следовал ворон. Собака растянулась у холма в какой-то ямке, а ворон устроился невдалеке от ее ложа, на верхушке сосны.

Встреча с бродячей собакой слабым светом озарила последние дни ворона. Теперь он уже реже думал о смерти, теперь все чаще охватывала его надежда дождаться весны, когда из земли вылезут черви и букашки, поля будут засеяны вкусным зерном, а леса загудят от веселого вороньего грая.

Ворон с Рудисом подружились. Пес больше не ругался, не рычал злобно на птицу. Каждое утро Рудис выкапывал спрятанные кости, и они делились пищей. Когда Рудис решался вздремнуть, ворон, сидя на верхушке дерева, зорко следил, не появился ли на берегу человек или бродячие собаки, которые могут почуять спрятанную добычу. При малейшей тревоге ворон немедленно будил хриплым криком Рудиса, и оба всеми правдами и неправдами старались охранять и защищать свои припасы.

Однажды, беспокойно оглядывая небо, ворон увидел надвигающиеся с севера черные тучи, закрывшие солнце. Большими белыми хлопьями повалил снег. Рудис еще глубже забрался в свою ямку, а старый ворон укрылся под густыми ветвями сосны.

Сначала было тихо и безветренно, но к вечеру разразилась буря. Ворона даже сквозь его перья пробирал холод.

На следующее утро по реке прошло первое «сало». Однако пока был припрятан в песке запас пищи, у друзей не было оснований для беспокойства. Рудис раскапывал сначала снег, потом песок, и товарищи завтракали, закапывая, как всегда, после еды кости.

Так прошло несколько дней. Снег перестал падать. Потом вдруг снова начались дожди, и река вышла из берегов от растаявшего снега. Ворон обрадовался тому, что мучения и зимние холода скоро кончатся.

Весь день и всю ночь вода в реке поднималась все выше и выше. Но когда на следующее утро Рудис с вороном вышли откопать свой завтрак, стояло удивительно ясное холодное утро, а то место, где лежали вкусные кости, затянуло толстым блестящим льдом.

Рудис и ворон безнадежно переглянулись. Их завтрак был погребен под твердым, крепким льдом. Рудис поник головой и тоскливо завыл.

Делать было нечего. Для того чтобы достать пищу, надо было разбивать лед, крошить его когтями. Рудис сразу же приступил к работе. Он принялся царапать острыми когтями лед, а ворон своим клювом, словно долотом, то с одной, то с другой стороны помогал ему. Работа была нелегкая, и даже после нескольких часов тяжелого труда на толстом слое льда не появилось трещинки. Рудис так трудился, что клочья его облинявшей шерсти летали по ветру и из-под когтей текла кровь.

Поздно ночью оба друга вздремнули у глубоко вмерзших в лед костей.