— Это правда, что мы обездолены более, чем беднейшие из бедных, — признала я, поднимая голову. — Мы смиренно принимаем такое положение вещей и без устали трудимся в надежде достичь улучшения.

Затем я сама отвела твою лошадь в сарай, устроенный из трех соединенных вместе келий, и проводила тебя в общий зал, где вовсю горел огонь. Вместе с хлебной печью это был единственный очаг в монастыре. Повсюду в других помещениях свирепствовал холод, и мы были против него беззащитны.

По твоему приказанию после завершения нашей скудной трапезы я собрала вокруг себя самых деятельных из своих спутниц. Ты хотел дать нам советы, уставы, наставления, чтобы мы не остались без помощи в любой трудной ситуации. Этот монастырский капитул закончился довольно поздно, и мы пошли спать, когда красноватый, негреющий солнечный шар уже почти скатился за горизонт.

На следующий день ты решил познакомить меня с одним из своих друзей и с его супругой. Речь шла о благородном Гало и его милой Аделаиде. Ты говорил мне о них как о великодушных сеньорах, способных нам помочь в случае необходимости.

Ты уехал с рассветом через белые от инея поля и леса, где были заметны лишь стаи голодных ворон.

Ты вернулся незадолго до дневной службы в сопровождении четы друзей. То была моя первая встреча с этими благословенными людьми! Через твое посредничество в моей жизни появилась наконец дружба, которая до того занимала в ней так мало места. Как только я увидела Аделаиду, я поняла, что между этой женщиной и мной существует огромное тайное сродство. Я была тотчас покорена. Позже она сказала мне, что так было и с ней.

Вместе с ней в мою жизнь пришли нежность и доброта. Я никогда не смогу отплатить ей сполна. Наша бедность до такой степени тронула ее, что она тут же решила сделать все, чтобы доставить нам облегчение. На следующий день она отправилась к графине Матильде и, произнеся горячую речь в нашу защиту, смогла ее заинтересовать. Ее заботами было также привлечено внимание местного епископа.

Начиная с этого момента дары стали притекать в Параклет. Пища, одежда, одеяла, всякого рода предметы с готовностью направлялись нам. Богатые соседи-землевладельцы жаловали нам земли и денежные суммы. Бедные, отрывая от себя, несли нам яблоки, каштаны, сидр или дичь.

Очевидно, сказал ты позже, что сам Господь, взволнованный нашей скудостью, тронул жалостью и доброжелательностью сердца деревенских жителей. Но Аделаиду я повстречала именно благодаря тебе, а благодаря ей наше плачевное положение стало известно всем. Так что это ты, опять ты, стал первопричиной нашего счастливого возрождения.

Гало и Аделаида были первыми и, вместе с графом Тибо и графиней, остаются самыми верными нашими благодетелями. Им мы обязаны мельницей и виноградниками в Кревкёр, недвижимостью в Провэне и многими другими дарами.

Таким образом наша жизнь улучшалась довольно быстро. Я была этим удовлетворена ради своих монахинь, не из-за себя. Моим единственным сокровищем было твое присутствие, остальное мне было неважно.

Чтобы доказать тебе свою признательность, Пьер, и поскольку ты мягко, но неуклонно избегал возобновления близости между нами, я старалась соблюдать как можно строже устав нашего ордена. Я знала, что ты будешь этим доволен. Хотя многие положения нашего устава и казались мне слишком тяжелыми для простых женщин, пока я не получила от тебя новые предписания, я старалась ничего не упустить из возложенных на нас обязанностей. Монахини следовали за мной по этому пути с таким восхитительным усердием, что нами заинтересовалась вся область. Нас превозносили, приезжали издалека, чтобы увидеть нас и просить у нас духовных наставлений.

Я молилась и размышляла так часто, как только могла, но осознавала обман, в который углублялась, и всю фальшь своего положения. В самом деле, несмотря на все труды и ответственность, которую я взяла на себя, меня по-прежнему мучили порывы чувственности и неотступно преследовали воспоминания.

Твое присутствие среди нас, каким бы редким оно ни было — в первый год ты приехал навестить нас лишь трижды, — доставляло мне такое волнение, что смирить его не могли ни молитва, ни умерщвление плоти. Хотя ты бдительно старался держаться на расстоянии, огонь, который меня пожирал, разгорался с твоим приближением. Все предлоги были мне хороши, чтобы поговорить с тобой, и волнение после этих бесед воспламеняло меня целиком и отдавало, обезоруженную, на волю плотских искушений. Мне не удавалось более отвлекать свою душу от прелестей сладострастия. Мои ночи снова стали долгими битвами.

Как я страдала, Пьер, от жажды и голода без тебя в те годы после своего тридцатилетия, когда молодость горит в нас так жарко!

А в это время все вокруг меня почитали. Мои добродетели неизменно восхваляли! Господи, если есть хоть какая-то заслуга в том, чтобы не соблазнять Твоих верных дурным примером, каковы бы ни были намерения, и в том, чтобы не давать неверным поводов оскорблять Твое имя, то лишь в том и состоял весь мой вклад в Твое дело! Сказано в Писании: «Удались от зла и делай добро». Тщетно исполнять обе эти заповеди, если не любовь к Тебе руководит нами. Но во все времена своей жизни, и Ты знаешь это, Господи, именно Пьера, а не Тебя страшилась я оскорбить. Ему, гораздо больше, чем Тебе, хотела я нравиться!

И вот теперь я подошла к самому критическому периоду своего существования. Периода, когда битва изменилась с виду, но приступила ко мне вплотную. До этого, Господи, — по крайней мере, я в это верила, — мы с Пьером вместе противостояли Тебе. С тех пор как мы обосновались в Параклете, Пьер, открытый Твоей любви, стал Твоим союзником в том, чтобы привести меня к принятию и почитанию Твоей воли.

Борьба была самой ожесточенной: я так и не смирилась с поразившей нас карой и продолжала жить в тоске по нашим грехам. Я их любила, они следовали за мной повсюду со своей прежней сладостью. Я отказывалась признать, что ты изменился, Пьер, хотя это было очевидным, я цеплялась за свои воспоминания. Мне все годилось, чтобы поддержать свою страсть, вплоть до твоей доброты к нам.

В самом деле, уступая советам некоторых наших соседей, которые упрекали тебя в том, что ты не способствуешь своим ораторским талантом облегчению нашего положения, ты согласился навещать нас чаще. Ты взял тогда в привычку проповедовать в нашу пользу в нашей церкви и стал активнее заниматься нашими делами. Твои проповеди привлекали в наш дом толпы слушателей, которые затем проявляли готовность поддержать нас.

Лишь милосердие побуждало тебя действовать таким образом. Однако я не стыдилась пользоваться твоим сочувствием, чтобы насыщаться твоим видом, чтобы опьяняться воспоминаниями!

Поначалу ты противопоставлял мне лишь мягкость и отстраненность. Полагая, что я и вправду столь мудра и покорна, как казалось, ты не беспокоился по поводу моих взоров, моей услужливости, моего упорства. Ты относил их на счет моего благочестивого рвения. Понадобилось открыть тебе свои самые тайные мысли, чтобы ты прекратил слепо оказывать мне доверие.

Я в точности помню момент, когда я открыла тебе истину. Это была летняя ночь, когда жара в соединении с моими неудовлетворенными желаниями до такой степени измучила меня в постели, что в нервном напряжении и в слезах я встала до рассвета, чтобы искупаться в реке. Свежей воде не удалось меня успокоить.

Проклиная свою судьбу, я шла через недавние посадки фруктовых деревьев в нашем саду, когда заметила тебя на холме между Ардюзоном и краем сада. Ты казался погруженным в глубокое раздумье. При виде тебя мой рассудок окончательно помутился. Моя обузданная было любовь устремилась за предписанные ей пределы. Еще не зная, что тебе скажу, я бросилась к тебе.

Теплый пар поднимался над рекой, запах дикой мяты и распаханной земли усиливался с наступлением дня.

— Пьер, я больше так не могу!

Задыхаясь, я стояла перед тобой в неясном утреннем свете. Должно быть, я выглядела как безумная под черным покрывалом, с горящими щеками, с прерывистым дыханием. Одной рукой я сдерживала свою волнующуюся грудь, другой сжимала твою руку.