Между тем когг, что шёл в середине вражеских кораблей, действительно значительно вырвался вперёд. Толи обводы его были куда благороднее, толи мастер поймал золотое соотношение грузоподъёмности и парусности, но корабль двигался явно быстрее своих товарищей. И явно не боялся сближаться с караккой. Впрочем, план его был ясен почти любому мало мальски опытному мореходу: сблизиться, стреножить и навязать абордажный бой, дожидаясь подхода товарищей. В подзорную трубу было хорошо видно, как готовятся на его борту метатели кошек. Что ж, у Андрея второго на счёт вражеского замысла был свой план.

Когда до когга оставалось совсем немного, и метальщики на его борту уже начали раскручивать свои снаряды для метания, он повернулся к рулевому, указывая на врага:

- Руль на борт!

- Есть!

Каракка, словно сама захотев ближнего боя, начала неторопливо поворачивать в сторону ливонца, а её капитан тем временем внимательно следил за парусами.

- Прямо!

- Есть!

Каррака так же нехотя вернулась на прежний курс, вот только расстояние до врага значительно сократилась.

- Средним калибром! - перевесившись через перила мостика проорал Андрей второй.

Половина борта каракки, та что ближе к корме, взорвался пламенем, ярко озарившим собственный корпус, и окутался серо-белыми клубами. Средний калибр был заряжен цепными ядрами и теперь они со свистом неслись в сторону когга, готовясь превратить всё живое на нём в кровавый фарш. А канониры, подгоняемые офицерами, развили бешенную деятельность на артиллерийских палубах. Работы у них было много. Сначала банником, смоченным уксусом, следовало пробанить горячий ствол. После чего, проткнув ножом холщовые мешочки, вложить в него заранее отмеренный заряд и утрамбовать его там, и лишь потом вложить в него очередное ядро и с "эханьем" выдвинуть пушку наружу, крепко принайтовав её канатами.

И всё это под вражеским огнём, ибо с когга тоже на скупились на огненные подарки. На его баке стояли вполне себе большие пушки, так что бесследно его выстрелы для "Дара божьего" не прошли.

Однако Охрим не зря гонял своих людей. Второй залп каракка дала первой и успела повторно перезарядиться, прежде чем когг смог ответить. Теперь выстрелы с каракки следовали с той скоростью, с какой расчёты успевали заряжать орудия. Цепные ядра решетили наполненное людьми судно, рвали снасти и ломали ему рангоут. И ливонец не выдержал. Его нос покатился под ветер и, едва не протаранив соседний когг, он выкатился из атакующей линии.

Андрей тут же велел прекратить стрельбу и приказал поворачивать против ветра. Его расчёт был прост: когда лавируешь против ветра, существенную роль играет размер корабля. Волны и ветер сильнее сносят того, кто меньше. А крупнее каракки вокруг никого не было.

Его же задачей было не дать взять себя на абордаж, с чем он вполне успешно справлялся. И с каждым новым часом боя он всё больше осознавал слова дяди, что командиру мало всё знать о судовождении, работе с парусами и командой. Военный флот - это прежде всего бой, и командир должен уметь воевать. Воевать смело, с инициативой, но при этом не лезть на рожон, а применяя изобретательность и сообразительность. Ведь бой нельзя расписать указами, потому что противник просто не будет следовать им. И победит в бою не тот, у кого больше кораблей и пушек, а тот, кто лучше подготовил своих людей и сумел навязать врагу свою волю. Хотя и от удачи командира тоже кое-что зависит.

Но вот он, например, уже который час не позволял врагу сойтись с ним на абордаж, вовсю используя главный козырь русских кораблей - мощное вооружение. И это при том, что каракка не имела над коггами достаточного преимущества в скорости. Да и манёвренность её, по сравнению со шхунами, была так себе.

"Кстати, надо бы дать команде отдохнуть", - мелькнула в голове вроде бы совсем глупая мысль, но Андрей второй тут же ухватился за неё. Ведь и правда, пока каракка и когги играют в увлекательную игру догонялки, нет смысла держать людей в напряжении. Всё это может затянуться на час, а то и больше. Так что пусть мореходы отдохнут прямо на постах, а там и видно будет.

Князь как в воду глядел. Следующие полтора часа когги, шкута и барка пытались сблизится с караккой, однако, не выдержав обстрела со стороны бомбардирских судов, дружно развернулись к ним, словно собираясь разделаться с надоедливой помехой. Но не тут-то было. И "Гром", и "Морж" были куда быстроходней ливонцев и подпускать их к себе вовсе не собирались.

Но рано или поздно всему приходит конец. И когда к месту боя второго отряда подошли шхуны всем - и русским и ливонцам - стало понятно, на чьей стороне сегодня будет победа.

К вечеру на поверхности моря из ливонской эскадры остались только русские трофеи да "Резвый олень" Лангера, сумевший отползти достаточно далеко, что успеть затеряться в густеющих сумерках. Да ещё горящий "Меркурий" уже в потёмках взлетел на воздух, став символическим огненным салютом в честь одержанной победы.

Но это сражение заставило флот задержаться с походом на Пернов.

*****

Осада Пернова затянулась на неделю. Поначалу Усолец боялся, что гарнизон начнёт делать вылазки или с юга подойдёт орденская армия, но время шло, а ни того, ни другого не происходило. Русский лагерь, ощетинившийся рогатками, стоял напротив Рижских ворот, перекрывая главную сухопутную дорогу. Правда перекрыть реку ему было не по силам, так что часть горожан постоянно сновала на лодках на епископский берег и обратно.

Впрочем, морские стрельцы в осаде не сидели без дела. Каждое утро лагерь покидал небольшой отряд, чья обязанность была разорить как можно больше селений вокруг Пернова и набрать живого полона. Остальные либо несли караул, либо тренировались.

На четвёртый день осады нервы у городского магистрата не выдержали, и они выслали парламентёра, чтобы узнать, чего хотят осаждающие и чего они ждут. На последний вопрос усмехающийся в густые усы Усолец ответил, лениво отгоняя стрекоз от накрытого стола, что ждёт он осадной артиллерии, чтобы начать обстрел города. А чего он хочет? Так известное дело! Испокон веков город, взятый на саблю отдавался войскам на три дня на разграбление. Вот он и его люди и желают получить своё в ближайшее время. Поэтому и капитуляцию не предлагают: кого же им тогда грабить-то прикажите?

Подобная "откровенность" вызвала ступор не только у парламентёра, но и у городского совета, который собрался, чтобы выслушать своего посланника. В стенах магистрата разыгралась настоящая буря. Одни требовали немедленно ударить по схизматикам, другие наоборот, предлагали обговорить условия, на которых город не будет подвергнут подобному ужасу. Причём последние слова русского военачальника они интерпретировали по-своему: надо дать хороший откуп, ведь русский почти прямо сказал, что всего лишь хочет обогатиться за их счёт.

Но сторонники обороны в этот раз всё же взяли верх, напомнив, что запасов в городе много, а его стены отремонтированы совсем недавно и способны выдержать и артиллерийский обстрел. Вот только они не учли того, что вести нельзя удержать в магистрате, и вскоре в городе каждая собака знала, как ответили осаждающие на предложения отцов города. И город полыхнул гневом на... протестантских проповедников. Мол, это они виновны в случившемся, и приход под стены города схизматиков - божье наказание за отступничество. Сутки в городе ловили и убивали всех, кто ратовал за ученье Лютера и магистрату с трудом удалось остановить эту вакханалию. Однако, имея за спиной поделённый на враждующие группировки город, о вылазке теперь не заикался уже никто.

Осада тем временем текла своим чередом. Ратные сотни уже достаточно далеко стали отдаляться от лагеря, так как всю ближайшую округу они уже достаточно хорошо почистили от населения. Теперь, сразу за рогатками воинского стана, раскинулся и лагерь полонян, растущий день ото дня и одним своим видом подавляя волю осаждённых, которые всё явственней начинали представлять себя среди тех бедолаг, что сидели и лежали связанными среди наспех срубленных навесов. И перновчане, не выдержав собственных страхов, побежали из города на другую сторону реки. Городские власти вначале попытались остановить этот поток, но потом передумали, ведь и у них были семьи. Однако побег остановили сами русские. Усолец, поняв, что исход начался, ночью, под покровом темноты отправил на тот берег две сотни морских стрельцов, которые сделав небольшой крюк, переправились через реку и с утра с радостными воплями и свистом встретили удиравших горожан, начав вязать всех, без разбора. А со стен и башен Пернова, сжимая кулаки в бессильной ярости, наблюдали те, кто ещё не успел покинуть осаждённый город.