- Да сбирайся ты уже, - вступилась за сына вышедшая из избы жена. - Чай не впервой остаёмся, управимся. А бог не попустит, чтобы на Руси два годя кряду урожая не было.

Серафим хмыкнул. Сколь раз он вот так оставлял супругу одну, уходя в поход - и не счесть уже. Так что и сам понимал, что справится жена с делами хозяйскими, но и сыну пора к роли хозяина привыкать. Впрочем, и на эту тему разговор с женой уже был, так что оставлял он своё поместье в надёжные руки. Хотя суровая и снежная зима, обрушившаяся на новгородчину, вызывала серьёзные опасения по поводу урожая. Однако службу никакой глад не отменял, так что раз всё давно обговорено, то чего ждать да бока мять? Пора и в дорогу отправляться.

Поскольку четей у Серафима было не много, то в поход должен он был выставить от своего двора двух человек в бронях и на конях. Ныне же выезжали вчетвером, причём трое воинов были как есть мальцами неокрепшими. Старый-то послужилец серафимов нынче уже не мог ехать на рать - совсем постарел. Но и дома не усидел, а пошёл повозником, с санями-то управиться ничто ему не помешает. А вот сброю свою молодому отдал, что нанял Серафим из парней ратником. Целую зиму парня всей толпой гоняли - воинскому делу учили. Так что не неумеха ехал нынче за спиной помещика, но и не опытный воин. Ну да коль поход переживёт - станет хорошим помощникам. Хотя парень был вроде смышлён, да и до славы воинской вельми охоч. Ну да бой покажет.

- Ох, дай поцелую, - обняла жена Серафима. Потом перекрестила. - Ну, бог тебя благослови! Защити тя Христос, а уж мы тут со всем совладаем.

Перекрестившись на образа, что вынесли из избы, воины легко тронули коней и выехали со двора.

Смотр поместного войска проходил привычно возле Новагорода. Людей набралось несколько тысяч, всё поле было шатрами заставлено. Тут же дьяки придирчиво проверяли выезд и вооружение каждого воина. Справлялись о нетчиках, разбивали поместных на отряды. Сыновья попали в ту же сотню, что и сам Серафим, хотя и в другой десяток. Ну да такова доля воина. Главное - сотня редко когда не вместе действует, так что всё одно под боком да приглядом будут.

В лагере тем временем всё чаще поговаривали, что армия пойдёт под Ругодив, едва только прибудут большие воеводы и Серафим уже мысленно подсчитывал хабар, что можно было взять в богатом немецком городе, однако сотник, вернувшись от разрядных дьяков, грубо оборвал все его подсчёты. Три сотни поместных должны были сопроводить в Юрьев большой обоз, а потом влиться в отряд тамошнего воеводы. И их сотня была одной из выбранных для данного дела.

Вздохнув, Серафим отправился готовиться к дальнему походу.

Обоз, который вышли сопровождать поместные сотни, был огромен. Кроме провизии в нём везли пять сотен пудов зелья пушечного в семидесяти одной бочке, да ручного три сотни в сорока двух бочках, да свинца для пуль тридцать пудов и картечин по весу пять сотен пудов. Ехали медленно, борясь с дорогою и погодой, да ожидая скорейшего прибытия в Псков, откуда плыть предстояло уже на чёлнах.

На привале отец постоянно выискивал сынков, спрашивал, что да как, помогал советом, посмеиваясь в бороду. Как и в любой армии, молодых чаще всего ставили в наряд: кашу там сварить или коней обиходить. Ничего, все через это проходят. Серафим до сих пор помнил, как в первом походе коням всего десятка овёс подкладывал. В следующем походе другие новики будут. А не будет - десяток жребий кинет, кто, когда и что делает. Там уж сынки бывалыми считаться будут, на равных правах со всеми.

Так, подтрунивая над сыновьями и добрался дворянин до древнего Плескова, что стоял на берегах реки Великой. К их прибытию река в верховьях своих уже освободилась ото льда, и теперь шуга плыла мимо города вниз по течению. Всё говорило о том, что к концу апреля и озеро станет доступно для плавания. А пока что у поместных было время отдохнуть от тяжкого перехода, да покрасоваться перед посадскими яркими нарядами.

Вот тут Нил и Прохор и показали себя. Как же - воины! Молодые, статные, в червлёных кафтанах, они не могли не приглянуться местным девицам. Дошло там до греха, аль нет, отец не допытывал - сам молодым был. Лишь подумал, что пора парней женить, а то загуляют сверх меры.

А потом во Псков вместе с Мисюрем приехал и немецкий архиепископ, и оказалось, что бискуп теперь вассал царя и армия, что нынче собирается под Юрьевом, пойдёт в бой под его началом, освобождать от рыцарей земли нового царского вассала.

- Вот те бабушка и Юрьев день, - почесал в голове Серафим, осмысливая сказанное дьяком. Его старый товарищ высказался куда менее культурно, но зато более эмоционально. И по древней традиции оба завернули в ближайшую корчму, пропустить стаканчик-другой мёда пенного, да подумать хорошенько. А к концу увесистого горшочка порешили, что царь знает, что делает. Говорят, у бискупа врагов много, так что чем наполнить перемётные сумы им найдётся. А большего воину и не надо.

В связи с холодной зимой озеро более-менее очистилось ото льда только к середине мая, однако столь долго ждать Бланкенфельд не мог и речной караван вышел из Пскова в первой декаде мая, лавируя между плавающих льдин. Вместе с ними вышли и будущие юрьевцы, набранные со всех концов Руси великой. Им предстояло заменить собой часть немецкого населения древнего города. Всё же Рюриковичи не были столь доверчивы к иноземцам, как Романовы и всегда предпочитали замещать чужих людей на своих подданных. Тем более что и повод к такому отношению горожане дали сами. Архиепископ может и не был подобным решением доволен, но молчал, понимая, что сейчас от него мало что зависит. Да и предательства себя любимого он тоже спускать не собирался. А горожане Дерпта хотели скинуть его власть по примеру мятежной Риги. Так что пусть это будет уроком. Им и тем, кто отказался от него за прошедшие годы.

В Юрьеве прибывший обоз и подкрепление встречали с большой радостью. На улицу выгнали почти всех горожан, велев одеться в добротные одежды, торжественно звонили колокола в церквах и соборах, уцелевших после лютеранских погромов, хлопали над головами многочисленные стяги. Бланкенфельд в праздничной ризе въехал в город как истинный хозяин. Спешившись возле центрального собора, он отслужил благодарственный молебен и лишь после того проследовал в замок, где его уже ждали Василий Поджогин и русские воеводы князь Андрей Михайлович Шуйский, ещё не ставший Честоколом, да князь Семён Дмитриевич Серебряный-Оболенский.

Вместе с Бланкенфельдом прибыли и его рыцари: Роберт Энгельгардт, чьё поместье Ацегаль находилось близ Риги, Арнт фон Адеркас, представитель древнего рода, вассального рижскому архиепископу и Йохан фон Шауэрбург. Увы, но от былого величия архиепископской свиты не осталось и следа; никто не любит проигравших. Хотя приезд Роберта и встряхнул надежду в душе Бланкенфельда. Всё же Энгельгардты никогда не были ничьими вассалами, кроме Ордена.

Зал был ярко освещён с помощью подвесной люстры. Окна были заделаны слюдяными ставнями и закрыты. Выскобленный чуть ли не добела пол устилали вычищенные ковры и шкуры. Стены же по-прежнему украшали гобелены с изображениями охоты и ристалищ, а также сцен из жизни святых.

Остановившись возле массивного стола, на котором были разложены различные карты, архиепископ вдруг сложил руки в молитвенном жесте и забормотал что-то на латыни. Услыхав его слова, рыцари тоже молитвенно сложили руки, русские же просто молча стояли, ожидая конца молитвы. Впрочем, Бланкенфельд не заставил себя ждать и, прекратив бормотание, осенил крестным знамением всех присутствующих в зале.

- С благословения Божия должно начинаться всякое дело, - серьёзно произнёс он, опускаясь на стул, - тем более такое стоящее.

Воеводы молчаливо перекрестились, словно приняв подобное благословление, и подошли к столу.

- Как долго будут собираться ваши последователи, и сколько их будет? - первым заговорил Поджогин, обращаясь к архиепископу.