– Как мы теперь? – снова спросила сама у себя Лена и снова взглянула на Кирилла. – Мамины книги сгорели, документы сгорели, вещи сгорели. Как мы теперь без документов? Это же нам в милицию нужно?

– Товарищ, мне казалось, вы что-то выносили отсюда еще до нашего приезда, нам женщина из пятнадцатой квартиры сказала, – строго сказал старший пожарный и поставил Кирилла обратно. – Давайте показывайте, а то впору на вас в милицию заявлять.

– На меня? – удивленно помигивая глазами, выпалил Аркадий Ильич. – Нет уж, увольте. Мы чужого не брали, только вынесли, что успели, когда тушить пытались сами. Но вы не подумайте, мы ломали дверь и тушили уже, когда вас вызвали, Люда Санна из пятнадцатой засвидетельствует, с супругом ее дверь ломали, пока Любочка воду в ведро наливала. Сломали дверь, а там уже огонь везде, всё горело, а в комнате такое синее-синее. Говорил же, розетки надо было переделать, когда только въехали. Что за молодежь? Тянули-тянули. Ясное дело, мужика в доме нет, так есть электрик. Непонятно мне, правда, почему пробки не выбило, видать, там ерш стоит вместо пробок.

Аркадий Ильич шаркающей походкой направился к себе в квартиру и открыл дверь нараспашку.

– Вот, смотрите, товарищи, мне скрывать нечего, чужого не брали, только спасли всё, что могли. За это в милицию не заявляют, уж увольте, – он одернул тельняшку и указал пальцем в угол. – Это всё, Люда Санна с супругом и Любочка подтвердят. Вы только спросите их, не надо тут эти грязные слухи распускать, будто я мог что-то там сотворить. Нет, вы спросите, спросите их! Я человек трудовой, уважаемый, я такого не потерплю.

– Успокойтесь, товарищ, – властно сказал пожарный, отчего Аркадий Ильич притих и включил в прихожей свет.

На паркете в углу лежали вещи – куртка, кофта, детская куртка и шарф, большой шерстяной платок. Сверху на них лежали две папки из плотного полиэтилена, набитые бумагами, несколько книг и радиоприемник. Лена закрыла лицо и заплакала. Аркадий Ильич опустил голову и продолжал шептать какие-то оправдания, что доберется и до райкома, если его продолжат обвинять в неслыханно коварных поступках. Вытерев слезы рукавом, Лена прошла и нагнулась над вещами.

– Спасибо, спасибо вам, Аркадий Ильич, – чуть слышно сказала она.

– Вот! Слышали! – Аркадий Ильич потер руки. – Сам чуть не погорел, а вы обвинять бросаетесь. А еще при исполнении. Да я схватил первое, что попалось под руку, сгреб одежду с вешалки, когда уже дверь горела и в дыму всё было!

– Гражданка, вы подтверждаете, это ваши вещи?

– Мои, – вздрогнув и обернувшись, чтобы посмотреть на сына, произнесла Лена. – Я всё подтверждаю, всё мое.

– Ну, значит, спасибо вам, товарищ. А вам, гражданка, завтра с утра в милицию, документы восстанавливать.

– Документы здесь, все целы, – Лена тряхнула папку, и из нее посыпались какие-то справки, паспорт, дипломы, свидетельства о рождении. – Спасибо вам, Аркадий Ильич, дорогой, спасибо. Даже не знаю, что сказать. Извините, никак не приду в себя, никак. Что теперь будет, не представляю даже. Хотя живы все, правильно вы сказали.

Пожарные засобирались. На руках у Лены осталась бумага о том, что тогда-то и тогда-то по такому-то адресу случилось возгорание, причиной которого явилась неисправная электропроводка, что пострадавших нет. И приписка: помещение для проживания непригодно. Всё происходило почти молниеносно: пожарные ушли, Аркадий Ильич продолжал бормотать, соседка, скрестив на груди руки, охала и поддакивала ему. А Кирилл стоял рядом и старался заглянуть маме в глаза, найти в них ответ на вопрос, что случилось и как они будут дальше без любимых маминых занавесок, книг, его игрушек и новых кухонных табуреток, на которые не разрешалось забираться с ногами.

– Тебе есть куда пойти? Ах, что я такое спрашиваю! Совсем дураком старым сделался, – Аркадий Ильич знал, что родителей Лены, живших в деревне, давно нет в живых, брат трудится далеко на Севере. – Времени-то уже сколько! Время пролетело. Только вот пообедали с Любочкой, еще сказал, погода никудышная, выходить сегодня не буду. И тут – бац, Любочка гарь услышала. Она у меня молодец в этом плане. А сейчас – ай-ай, совсем поздно. Люба! А Люба!

Из квартиры, покачиваясь и прихрамывая, вышла соседка. Один ее вид указывал на то, что суета, возникшая вокруг случившегося пожара, порядком ей надоела. Она взглянула на мужа и недовольно наморщила лоб.

– Любочка, мы же не бросим наших погорельцев? Вот скажи мне на милость, не бросим? Ты посмотри на них и на часы. Куда идти?

Соседка сразу же преобразилась в лице: уже скоро она засуетилась на кухне с ужином, изредка покрикивая на внуков и на Кирилла, возившихся в комнате с игрушками. А Аркадий Ильич с Леной и соседом снизу тем временем разгребали пожитки в квартире, решая, что еще может сгодиться, кое-как прилаживали на место выломанную дверь и закрывали окна местами потрескавшимся, сложенным в два слоя, тепличным полиэтиленом и кусками фанеры.

В одной из комнат трехкомнатной квартиры, выделенной Аркадию Ильичу с его женой как заслуженным работникам какой-то очень важной отрасли народного хозяйства, не было ничего, кроме двух кресел, ковров на стене и на полу и тумбочки с телевизором в углу. Телевизор был старый и неуклюжий, и, чтобы не пугать своим видом гостей – а комната как-никак была гостиной, – накрывался белой ажурной салфеткой. Лена с Кириллом кое-как устроились между кресел на расстеленном прямо на ковре матрасе.

– Спи, – тихо сказала Лена, и Кирилл почти сразу уснул, забыв и обо всем произошедшем, и о пожаре, и о сгоревших игрушках и маминых книгах, хоть в воздухе дым еще чувствовался.

Лена ночь почти не спала, обдумывая, что ей делать дальше. О том, чтобы ремонтировать квартиру, не было и речи. По крайней мере, сейчас, когда Лена в средствах была весьма ограничена и большая часть всех накоплений и без того ушла на переезд и обустройство на новом месте. Можно было взять ссуду в кассе взаимопомощи, но чем и когда возвращать, Лена не имела представления. И о какой работе в университете могла идти речь, если весь архив и книги сгорели – Лена сама видела то, что осталось от посылочных ящиков с карточками и твердых ледериновых книжных корешков. Сколько уйдет на восстановление всего этого? Не меньше трех лет. «Как много, как долго, как сложно», – подумала Лена и закрыла глаза. Перед глазами проплыли лица родителей, школьная парта, экзамен в институт, муж. Ей не хотелось вспоминать о нем, о неудачном замужестве, длившемся полтора месяца. Коллеги в школе наверняка организуют сбор денег и вручат ей в конверте определенную сумму – какой бы она ни была, Лена не могла себе позволить ее принять. Она привыкла всего добиваться сама: сама – выбираться из трудных ситуаций, сама – работать и зарабатывать, сама – решать бытовые вопросы, ориентироваться в мелочах. Она могла позволить поучаствовать во всем мужу, но при мысли об этом она сжимала кулаки и говорила себе строгое «нет».

Когда невнятный рассвет едва забрезжил, а по всему дому то и дело стали звонить будильники – слышимость в доме была прекрасной, – Лена лежала, подперев голову руками. План действий у нее созрел до мельчайших подробностей. Хотя, если считать мельчайшими подробностями знание того, как она поступит в ближайший день и где в конце концов окажется, то она действительно продумала всё, если посмотреть глубже, то ничто толком не казалось ей простым и понятным.

– Какую майку надеть в садик? – спросил, проснувшись и одеваясь, Кирилл.

– Ты в садик сегодня не пойдешь, – равнодушно ответила Лена, жалея о том, что все-таки не вздремнула часок-другой. – Надень ту, вчерашнюю, надень что-нибудь, Кирюш, хотя бы на сегодня, а там видно будет.

– Я останусь здесь?

– Почему ты так решил, сынок?

– Но ты же уйдешь на работу!

– Я никуда не уйду.

– Как не уйдешь?

– Вот так, Кирюш, не уйду и всё. И сейчас будет очень хорошо, если тетя Люба накормит нас завтраком и мы уйдем вместе. Правда? – Лена провела его по волосам, про себя отметив, что нужно не забыть взять из квартиры ножницы, отмыть их от копоти и подстричь уже порядком обросшего Кирилла.