Известный медиевист Д. Уайтлок в статье «Отношения королей Англии с Нортумбрией в Х–XI вв.» (1959)[35] подчеркивает традиционный сепаратизм английского Севера, связанный с особенностями его этнополитической истории, Особенно в контексте вхождения большей части Нортумбрии в Область Датского права в IX в. В дальнейшем эта тема будет детально разработана У. Кэпеллом и П. Стаффорд (см. ниже). Северный сепаратизм на протяжении трех столетий (IX–XI вв.) служил одним из ключевых факторов возможного альтернативного развития Северной и Южной Англии по отдельности, абсолютно разными путями, о чем неоднократно будет идти речь в нашей работе.
Нельзя не отметить такие труды 70-х гг., как монографии Д. Фишера «Англосаксонская эпоха, 400–1042» и X. Финберга «Образование Англии, 550–1042»[36]. Обе эти книги продолжают традиции Ч. Омана, отличаясь крайне насыщенной фактологией, анализом массы различных источников. Книга Финберга — блестящий, подробный очерк политической истории Англии со времени заселения ее англосаксами до реставрации уэссекской династии, причем большое внимание уделяется историко-географическим аспектам, что немаловажно. Фишер углубленно исследует англо-скандинавские связи, особенно в эпоху Империи Кнута, и их влияние на внутриполитическую и социальную жизнь Англии. Кроме того, оба автора немало места посвящают вопросам социальной стратификации и социальных отношений в англосаксонский период, отмечая как значительную степень феодализации английского общества в XXI вв., так и самобытность англосаксонского феодализма, его неразвитость в Нортумбрии и других районах Денло, где подобные порядки воспринимались как «уэссекская модель», несвойственная этим областям[37]. Финберг указывает на то, что скандинавская экспансия тормозила развитие феодальных отношений в Англии[38]. Фишер отмечает отличия английского феодализма от «классического» французского — возможность зависимости одновременно от нескольких господ с соответственно разными обязательствами и разной степенью этой зависимости, множественность форм самой этой зависимости. С другой стороны, Фишер чрезмерно абсолютизирует идею английского «национального» единства под эгидой королевской власти, ссылаясь на высказывания патриотически настроенных хронистов[39]. Однако, предвзятое мнение хронистов, писавших в интересах централизаторской политики короны, следует рассматривать скорее как желаемое, а не как действительность. Как выяснится на протяжении нашей работы, ситуация была несколько иной.
К недостаткам работ Финберга и Фишера можно отнести не вполне удачную, на наш взгляд, но распространенную в английской историографии периодизацию, ограничивающую период раннесредневековой английской истории 1042 г. (реставрация уэссекской династии), а не 1066 г. Тем самым из повествования исключается период царствования Эдуарда Исповедника, по всем своим чертам тяготеющий к англосаксонской эпохе.
Большое значение для нашего исследования имеют работы известного медиевиста и источниковеда П. Сойера — специалиста по истории Англии, Скандинавских стран и англо-скандинавским отношениям в период раннего Средневековья. В монографии «От римской Британии к нормандской Англии»[40] он дает комплексную (как и два вышеупомянутых автора) картину истории раннесредневековой Англии, особенно детально — в эпоху завоеваний викингов, увязывая в одно целое скандинавскую экспансию, эволюцию английской государственности, изменения в социальной структуре английского общества, проблемы этнокультурного синтеза между англосаксами и скандинавами. Последний аспект обретает концептуальную форму уже в отношении нормандского завоевания и англо-нормандского синтеза. В целом, будучи в значительной степени скандинавистом, Сойер, тем не менее, не выступает в качестве апологета именно своей «вотчины», отмечая оригинальность и позитивные моменты англо-нормандского синтеза, выведшего Англию на абсолютно новый, неповторимый путь развития[41]. Вместе с тем, в книге «Короли и викинги: Скандинавия и Европа в 700–1100 гг. н. э.»[42] читатель имеет возможность взглянуть на ситуацию «со скандинавского берега»; книга посвящена собственно «миру викингов», его внутреннему развитию и внешним сношениям.
Большинство книг по нормандскому завоеванию, вышедших в 60-е гг., было приурочено к 900-летней годовщине этого события. Этому было посвящено множество материалов, от научных монографий до весьма интересных популярных публикаций, вроде историко-публицистической повести Р. Фюрно «Завоевание 1066 г.», автор которой хотя и является журналистом, а не ученым, демонстрирует, тем не менее, блестящее знание военной и политической истории эпохи[43].
Что касается научных работ этого периода, то для них характерен, во-первых, комплексный подход, когда авторы исследуют самые различные аспекты проблемы — политические, экономические, и т. д., а, во-вторых, наличие плюрализма и сдержанности в оценках. Одни исследователи продолжали работать в русле «англо-норманизма», другие — С. Холлистер, Ф. Барлоу — напротив, стали основателями «неофриманизма», и при этом не было больше гегемонии какого-либо одного идейного течения, как прежде; зато стиль и методы все больше унифицировались — бросается в глаза обилие статистики, социологических приемов.
Из «англо-норманистов» 60–70х гг. можно отметить Дж. Ле Патуреля, Х.Р. Лойна, Д. Мэтью. Ле Патурель, сам по происхождению «англо-нормандец» (уроженец Нормандских островов в Ла-Манше) — автор большого обзорного труда «Нормандская империя», в котором эпоха завоевания Англии представлена весьма добросовестным очерком военно-политической истории, причем Ле Патурель прослеживает динамику событий с конца IX — начала X вв., не ограничиваясь англо-нормандским периодом. Книга Ле Патуреля — пример историографии конца XX в.: минимум выводов, максимум информации, обилие социологических и экономических данных. Что касается судеб англосаксонской государственности, то Ле Патурель отмечает силу центробежных тенденций и фиктивность понятия «королевство Англия» в X — первой половине XI вв., учитывая размытость границ, слабость связей между историческими областями страны, фактическое отсутствие какого-либо влияния королевской власти на окраинах, ослаблявшейся по мере удаления от Лондона[44] — в общем, стоит на характерной позиции всех «англо-норманистов».
Х.Р. Лойн в большей степени следует традиции Дугласа и Стентона. В книге «Нормандское завоевание»[45] он уделяет большое внимание «феодальной революции» в Англии, прослеживая распространение нормандских феодальных держаний в годы завоевания. В политических воззрениях он следует Дугласу, апологизируя цивилизаторскую миссию нормандцев и изображая последних в качестве образца христианской добродетели, но игнорируя остроту этнического конфликта и факты массового истребления саксов.
Книга Мэтью «Нормандское завоевание»[46] в целом похожа на работы Дугласа и Лойна, но не содержит четкой концепции и носит в основном описательный характер, поэтому особого внимания вряд ли заслуживает.
В 60-е гг. гегемонию «англо-норманистов» нарушают «неофриманисты»: они, особенно Холлистер, реанимировали англосаксонский патриотизм Фримена, идею уважительного отношения к англосаксонскому наследию, традициям, и выяснилось, что напрасно торийские историки так третировали все это, видя в саксах едва ли не низшую расу. «Неофриманисты» выступили последовательными защитниками идей англосаксонского континуитета. Холлистер отрицал концепцию «феодальной революции», относя зарождение феодализма в Англии к донормандскому периоду и подчеркивая, что качественный скачок в развитии европейской цивилизации в XI в. произошел во всех странах на базе роста производительных сил аграрной экономики, с одной стороны, и изменений в духовной и культурной жизни общества, связанных с реформированием католической церкви — с другой[47], а не по одной лишь причине повсеместного распространения формально-юридических устоев феодализма (рыцарские держания, и т. д.), на чем делал акцент Стентон. В монографии Холлистера «Англосаксонские военные институты накануне нормандского завоевания» мы видим вполне отвечающее требованиям времени английское войско, относительно развитую военно-феодальную систему, нормальное развитие феодализма с местной германской спецификой — то есть, историческую альтернативу монистической схеме Стентона и Дугласа. На этом фоне успех нормандского завоевания видится чистой случайностью, возможной благодаря гибели лучших сил саксов на севере страны при отражении норвежского вторжения. «Общество и армия не были виноваты в этом», — пишет Холлистер[48]. Далее же, после нормандского завоевания, происходит слияние традиций военного и политического строительства: система замков и рыцарская кавалерия — от нормандцев, сильная пехота на базе народного ополчения свободных крестьян, флот и развитое наемничество — от саксов, и, наконец, сильная верховная власть, консолидирующая нацию; «Это было фактическое использование англосаксонских традиций под властью нормандской короны», указывает Холлистер[49]. Таким образом, он не отрицает позитивных результатов синтеза вообще, как Фримен, но и реабилитирует англосаксонское общество и государственность, их способность нормально развиваться самостоятельно.
