Я словно чего-то ждал. Стоял глядя в окно на город, видел сирень, которая радовала прохожих теплым, сладким ароматом. У нас в квартире тоже пахло сиренью. Юля поставила несколько букетов в гостиной и один в нашей спальне. Теперь сирень была со мной везде, и я уверен, что на моей могиле кто-нибудь да посадит хотя бы веточку. Я бы очень хотел, чтобы после меня у Юли остались только хорошие воспоминания. Все же, жизнь ее будет продолжаться, а я… не знаю что будет со мной. Никто не знает, что нас ждет потом. После конца.
— Ты уж извини за прямоту, но у меня такое ощущение, что мы прощаемся. — Продолжая нервно курить, проговорил Ваня и покачал головой. — Как ты себя чувствуешь?
— Держусь… А ты?
— Мне больно. — Он затянулся и выдохнул дым, бросая окурок в пепельницу. — Больно от мысли, что нам не удалось провести больше времени. Если бы мы встретились раньше, я бы раньше попросил у тебя прощения. У меня никогда не было таких друзей, с которыми я бы… так здорово проводил время. Клянусь, что отдал бы все, что у меня есть, лишь бы вернуть то время, когда мы не ладили и исправиться. Все бы отдал.
— Я знаю. — Я слышал свой голос будто бы со стороны, и меня напугало это, но я старался не тревожить и без того мрачную атмосферу. — А знаешь, что самое смешное? Самое смешное в этом то, что я жил столько лет с мыслью, что ненавижу всех, кто когда-либо обижал меня, но стоило увидеть тебя, близнецов… все прошло. Да, возможно эти двое не изменились, но… я больше не держу обиды ни на кого. Столько лет жил с мыслью, что не хочу никого видеть, а теперь не представляю свою жизнь без вас. Это глупо… до безумия глупо, но моя жизнь изменилась за последние полгода. Изменилась благодаря…
— Благодаря Юле?
— Да… — я прикрыл глаза, качая головой. — В день, когда мы с ней впервые встретились, я узнал о том, что мне осталось жить месяц. Всего лишь тридцать дней. Я собирался сделать то, о чем сейчас подумать страшно. Я думал: «Сейчас выброшу ненужный хлам, наведу порядок, чтобы потом не говорили, что он жил на помойке и покончу с этим, чтобы не мучить себя дальше». А потом в дверь позвонили… я не хотел, но зачем-то открыл. Юля изменила всю мою жизнь, и мне становится мерзко от мысли, что я оставлю ее один на один с воспоминаниями. Я сломаю ей жизнь, как только умру. Но я же не могу бороться вечно… Я не могу… бороться.
Ваня положил ладонь мне на плечо, сжимая его, и я почувствовал его поддержку. Чувство, которое я никогда раньше не испытывал, возможно, сам Петриков никогда прежде не выражал сочувствия. У него никогда не было настоящих друзей, а теперь, когда мы подружились… когда стали настоящими друзьями, один из нас уходит. Но у нас были моменты, которые никто никогда не забудет. За эти полгода мы научились радоваться каждому моменту. Каждые выходные для нас были небольшим праздником, когда мы собирались в нашем кафе, рассказывали друг другу о том, что произошло за неделю. Так мы узнали о повышении Вани, увольнении Филиппа, о ремиссии, которая стала для Кирилла глотком свежего воздуха, о беременности Риммы, о нашей с Юлей свадьбе. Разве это не счастье?
— Значит, мы прощаемся? — тихо проговорил Ваня, на что я неуверенно кивнул. Мы прощались…
— Я надеюсь на лучшее. И… Вань, ты, присматривай за Юлей. Ей нужна будет поддержка.
Ваня тяжело выдохнул, проведя рукой по волосам и взглянул в окно, будто что-то собирался сказать. Потом тяжело выдохнул и кивнул.
— Я буду стараться. — Кивнул он, после чего мы обнялись и прошли в гостиную.
Мутно. Этим словом я мог описать свое состояние в тот момент. Все улыбались, поздравляли, спрашивали о том, какие у нас планы на ближайший месяц, а я чувствовал, что мое завтра может не наступить. Юля, конечно же, рассказывала о том, как мы поедем куда-нибудь на выходных, чтобы только вдвоем. Я смотрел на нее, на то как воодушевленно она рассказывала о своих эмоциях, о том, как собирается теперь взяться за ремонт в нашей квартире. У нас всегда было серо, а она хотела добавить красок. Так у нас в гостиной появились три синих подушки, зеленая лежанка для Бони, в спальне желтый плед, на кухне набор из шести разноцветных кружек и блюдца к ним, а в моем кабинете — картина. Юля знала как я люблю сирень, и в один из дней, когда мне было плохо, принесла картину, на которой был изображен букет сирени. От него словно веяло летом. Теплыми днями. Воспоминаниями. Детством. Ч и т а й н а К н и г о е д . н е т
Боня подошел ко мне, уткнулся мокрым носом в руку и взглянул так, словно понимал все. Внутри все задрожало еще сильнее, но я попытался взять себя в руки.
— А что мы сидим без дела?! Может сыграем во что-нибудь? У нас настолок много. — Предложил я, поднимаясь на ноги и прошёл к шкафу.
Только теперь понял, что нужно было бы переодеться. Костюм немного сковывал движения, а галстук сдавливал шею. Может быть из-за него мне было трудно дышать?
— Не, ну а что?! Отличная идея! Я только за! — согласилась Римма, а если согласилась она, значит и Стас был не против.
— Сыгранем напоследок. — Услышал я от Кирилла и обернулся, на что он чуть смутился. — Я про то, что… поедем уже.
— Идиот. — Выругался Ваня.
— Что-то как-то напряженно. — Нервно рассмеялась Юля, поднявшись и пройдя ко мне, чтобы помочь найти игры. — Все хорошо?! Ты бледный…
— Не будем об этом. — Улыбнулся я, поцеловав ее в висок и отправился в спальню, чтобы переодеться.
Закрыв за собой дверь, я прижался к ней спиной и обхватил голову руками. Мне не было больно или страшно, но ощущения меня подводили. Возможно, если бы я не выпил двойную дозу таблеток, то сейчас бы выл от боли. Я не чувствовал боль физически, но словно ощущал ее. Словно мог потрогать. Казалось, что она стояла передо мной и улыбалась, напоминая, что время на исходе. Мне стоило схватить ее за горло и сжать так сильно, чтобы она почувствовала насколько мне плохо. Боль… Боль… Боль…
Я готов был кричать, но не хотел пугать друзей и… Юлю. Я не мог испортить ей праздник. Не мог, но все было против меня. Последние часы, минуты, мгновения с каждым вдохом становились прошлым. Временем, когда я был здоров и несчастен, теперь я болен, но счастлив. Нет справедливости в этом мире, есть только боль. Хорошие моменты перекрывают боль, но на самом деле мы живем каждый день в ней. Купаемся в боли, обнимаем ее, окунаемся с головой, чувствуем ее, но не принимаем. Теперь я принимал ее, но она не верила, злилась, мучая больше и больше. Скоро все закончится, но напоследок нужно будет помучиться.
— Марин?! Все хорошо? — услышал я голос одного из близнецов и тут же собрался с мыслями, приоткрыв дверь. — Мать моя… ты видел себя?
Кирилл вошел в спальню и взял меня за плечи, вглядываясь в лицо. Наверное, я выглядел очень плохо, потому как видел удивленный и растерянный взгляд одноклассника. Завидовал ли я ему? Тому, что у него ремиссия, а я у меня нет? Завидовал… но прекрасно понимал — все, что делается — все к лучшему. Когда-нибудь нам удастся вернуться в эту жизнь и исправить ее. Возможно, в следующей жизни, я буду жить правильно.
— Тебе плохо? У тебя что-то болит? Марин… Я сейчас Ванькá позову. — Кто собирался выйти из комнаты, но я крепко схватил его за руку и покачал головой.
— Не нужно… Не хочу портить Юле праздник. Но чувствую, что все-таки испорчу. — Я нервно рассмеялся и прошел к шкафу доставая оттуда вещи.
— Ты что-то чувствуешь?
— Чувствую только то, что вот-вот все закончится. Знаешь, это… отвратительно чувство, когда вроде бы и болит что-то, а что именно я не знаю. — Сбросив галстук, я расстегнул рубашку и снял ее вместе с пиджаком.
В отражении я увидел новые синяки. На груди, руках и спине. Новые. Яркие. Надев футболку, я поменял брюки на обычные штаны и сел на постель, проведя руками по лицу. Усталость навалилась настолько внезапно, что я не мог контролировать это. Кирилл стоял у дверей и не мог сказать ни слова. В его взгляде я видел себя в нашу встречу после Нового года. Вот как я тогда выглядел, когда увидел его лысую макушку.
