Но главный вывод, который я сделал после подслушивания нескольких подобных дискуссий: страну надо объединять. Одна часть не имеет понятия, что творится в другой. Никаких газет тут, конечно же, не существовало. Но новости доходили. Например, указы, которые доставлялись регулярно. И эти указы, насколько я успел понять, обязаны были зачитываться на площадях при массовом стечении народа. И если в сытом Плавине никто ничего не знает об аниране, если люди считают его мифом, значит, никакие указы не зачитывались. Значит, никакие новости до скопления народа не доносились. А значит те, кто стрижёт овец, имеют в планах стричь их и дальше. А спасительные перемены, которые аниран уже продвинул в Обертоне и Валензоне, здесь по умолчанию отвергаются.

То есть, хочу я того или не хочу, мне придётся наведаться на восток с инспекцией. Собрать пару десятков тысяч инспекторов, нагрянуть нежданного-негаданно и приступить к продвижению перемен. И, скорее всего, главным мотиватором станет острый меч, а не требовательное слово.

Но так же я понимал, что Плавин — это не корень восточных проблем. Это всего лишь отросток. Корнем смело можно считать Винлимар. Город, в нескольких лигах от которого Эвенет обустроил резиденцию под названием "Чудо Астризии". И там, я уверен, спустившегося с небес анирана никогда не примут как милиха. Аниран обречён на востоке быть лишь драксадаром.

Пока, конечно же, аниран собственными руками не вырвет этот корень.

***

Примо Сималиону удалось зафрахтовать одномачтовый ялик, оказавшийся вполне способным вместить четверых страждущих паломников. Правда, обошлось это нам не дёшево: запасных коней мы отдали как часть оплаты, да ещё вознаградили тех из команды, кому пришлось остаться в Плавине. Судёнышко оказалось не самым плохим, но лишний вес сказывался на плавучести, как сообщил нам капитан. Некоторое время он сомневался, стоит ли везти в Винлимар примо, мечтавших о покаянии и прощении. Но всё же решился, когда ему сунули под нос золото. И даже кое-кем из команды пожертвовал.

Мы плыли пять дней по реке на восток. Я не стеснялся выходить из каюты, по вечерам изумлялся красотам озёрной глади и уважительно кивал головой, наблюдая за уверенным движением пассажирского потока.

Ялик наш не плыл в одиночестве. Впереди и позади, справа и слева держались на умеренном отдалении другие суда. Там пели и стенали. Горланили песни и ругались. А чуть подальше от судов профессионалы сплавляли лес. Буксиры медленно тащили за собой кошельные сплавы, стараясь не приближаться близко к пассажирским судам.

Но всё же больше меня интересовали мысли испуганных матросов. Их осталось четверо из всей команды, и они редко показывались нам на глаза — очень сказывалась разница в статусе. Но, как я уже не раз замечал, золото творило с людьми чудеса. И рты открывались, и языки начинали чесаться, и мысли охотнее покидали слаборазвитые головешки.

Матросы пели всё ту же песню: аниран — шарлатан, аниран — выдумка. Я старался задавать вопросы осторожно, завуалировано намекал и давал подсказки. Но ни капитан, ни матросы не верили в сказки. Они повторяли те же мантры, что я слышал в городе. В анирана никто не готов был поверить, пока не увидит своими глазами. Да и то вряд ли поверят без подтверждающего кивка местных пастырей.

— Ситуация хуже, чем я думал, — говорил я своим друзьям, когда мы собирались в выделенной нам каюте. — Тут целый цирк-шапито надо ставить и фокусы показывать. Иначе даже своим глазами не поверят.

— Так везде, — не соглашался со мной Сималион. — Пока милих делами не докажет, что он существует, чернь будет сомневаться. Здесь ему придётся действовать так же, как он действовал в окрестностях столицы — быть везде самому, везде слово доносить. Везде показывать, что он не выдумка.

— Но сколько времени на это понадобится? — огромные расстояния такой страны, как Астриизия, нагоняли уныние.

— Зимы, — уверенно сказал Сималион. — Много-много зим понадобится, чтобы люд поверил в анирана. А сколько уйдёт на то, чтобы что-то изменилось…

Мастер так и не договорил. Он озадаченно покачал головой, как бы намекая, что времени придётся потрать ещё больше. Намного больше.

***

Мы причалили в порту Винлимара на шестой день.

Ещё до того, как мы вышли к озеру Холетер, я пришёл к выводу о необходимости усиленной маскировки. За шесть декад в пути мы все заросли, как обезьяны. Даже Иберик, который тщательно следил за своей головешкой, подзабил на это дело. Благодаря этому я понял, что он — в его-то очень молодые годы — лысеет. Но так и не решился спросить, с чем это связано. Вилибальд-то да и папаша-Каталам просто чудовищной волосатостью отличались. И хоть Иберик в какой-то степени внешне походил на отца, то есть в отсутствии чужих ген можно было не сомневаться, волосы на голове терял с заметной скоростью. Мне между делом подумалось, что в какой-то период собственного возмужания он увлёкся употреблением вредного отвара из листьев дерева Юма, который именно такой эффект и вызывал. Но так ли это на самом деле, я не стал выяснять, ибо парень действительно стыдился проплешин.

В общем, когда у озера все приводили себя в порядок, я решил и бороду сохранить, и шевелюру оставить. Длинные волосы закроют покорёженное ухо, а густая борода сделает абсолютно неузнаваемым для тех, кто, возможно, имел счастье меня лицезреть. Всё же, как никак, мы прибывали на враждебную территорию. Здесь показывать анирана я бы постеснялся. Не только потому, что информация об этом моментально достигнет нежелательных ушей, а ещё потому, что здесь анирана хлебом-солью точно встречать не станут.

В этом я убедился, когда мы сходили на землю. Таможенного контроля как такового не существовало, но суровые ребята в стандартной экипировке храмовников нас внимательно осмотрели. Не только на предмет наживы, но и на предмет статуса. Был бы наш статус низок из-за определённой манеры поведения, из-за пугливых глаз и из-за отсутствия умения вовремя "дать на лапу", после скоротечного знакомства мы бы не только лошадей лишились, но и пинок под зад получили бы. Но поскольку примо Сималион действительно обладал статусом "примо" и вёл себя соответственно, хамить и грубить ему храмовники не посмели — когда они потребовали оставить оружие, именно он одарил их испепеляющим взглядом и снисходительными словами: "Примо сдать оружие? Вы сорной травы объелись?".

После этих слов от нас отвязались. Ребята-храмовники держали нос по ветру и сразу сообразили, кто главный в нашей приехавшей каяться компании. И кого лучше не провоцировать.

— Это какой-то кошмар, — бормотал я себе под нос, когда мы покидали территорию порта, с трудом пробираясь по улицам города.

Очередное чудовищное перенаселение удивило меня. Здесь дела обстояли ещё хуже, чем в Плавине. Будто тысячи мусульман приехали совершить паломничество в Мекку. Крики, плач, визги, ругань стояли повсюду. Старички в монашеских одеяниях сбивали свои туристические группы в плотный клубок и под надзором храмовников выводили из города. Сверху из окон домов постоянно кто-то что-то выбрасывал. Кто-то что-то выливал. Даже специально, скорее всего. Я своими глазами видел, как злые местные жители чем-то кидали в понаехавших с верхних этажей и крыш. Фекалиями или камнями.

По этой причине, едва судно с паломниками приставало к причалам, оно торопливо разгружалось и отчаливало. Паломников брали в оборот и выводили к восточным или северным вратам. Там давали отдохнуть какое-то время на мягкой траве, строили в колонны и вели дальше.

Я не хотел сразу покидать Винлимар. Я хотел изучить его так же, как и Плавин. Хотел побродить, послушать разговоры. Но Сималион предупредил, что это очень-очень плохая идея. В плотной толпе, где молодые грязные юноши нас трижды пытались облапать на предмет обворовывания, он весьма умело ориентировался. Дал пару затрещин мимоходом. Кому-то даже успел ножом поугрожать. А потом заявил, что в городе оставаться нельзя. Здесь ненавидят паломников. Не за веру, а за лишний рот. Здесь, в отличие от Плавина, с голодом хорошо знакомы.