К опасности, исходившей от «магометанских» армад и корсаров того же сорта, чье вторжение старались не допустить башнями, возведенными вдоль всего побережья, так вот, к этой напасти добавились малярия и чума, особенно свирепствовавшая среди городского населения Бонифачо, опять среди них, чье количество эпидемия 1528 года сократила до такой маленькой цифры, как 2 000 или 2 500 жителей, и это количество практически не изменилось в следующие несколько десятилетий.
Малярия и чума не помешали, однако, установлению «достаточно прекрасного XVI века», по забавному выражению Мишеля Верже-Франчески. Контора банка Сен-Джорджио в роли правительства региона демонстрировала некоторую снисходительность в сборе налогов, за что она отвечала. Также она старалась, в добрых генуэзских традициях, проводить колонизацию, размещая в стране многие семьи, среди которых были и предки Бонапартов. Казалось, что это было разумное процветание острова, по образцу, плюс ко всему смягченному, того, что происходило в Италии и в Провансе в эпоху Ренессанса. Строительство школ, приютов, крепостей, городских укреплений, башен, церквей, капелл, множащиеся произведения искусства всех видов, от скульптур до дарохранительниц, а также крестильных купелей и заалтарных композиций. От такого бурного развития религиозного искусства не отставала и интеллектуальная культура: грамотность на Корсике была достаточно широко распространена, в том числе среди священнослужителей, охотно существовавших в незаконных браках.
Совпал ли жизненный путь знаменитого Сампьеро Корсо, также жившего в эпоху Возрождения, с началом корсиканского национального самосознания по отношению к «объединяющим» началам с континента, идущим как из далеких, так и из близких земель? Было бы слишком смело так говорить. В XVI веке остров состоял все еще из нескольких частей, точнее из четырех. Генуэзские подданные владели поликультурой мелких фермеров, с преобладанием виноделия, на мысе Корсика. «Демократические» (или псевдодемократические) сообщества, в частности, в центре острова, терпели двойственное иго капралов. Юг оставался феодальным. Генуэзская талассократия держала в своей власти крепости и колонии на побережье, такие как Бастия, Кальви, Сен-Флоран, Аяччо, Бонифачо, Порто-Веккио[163]. На Корсике говорили по-генуэзски в крепостях и на диалектах в других местах, писали там по-тоскански (когда что-то сочиняли). То есть было три языка, не считая латыни. Кто мог объединить все это в союз? Известный искатель приключений, кондотьер Сампьеро Корсо был достаточно невысокого происхождения и воевал в Италии за Медичи, а затем в интересах французов. Если бы представился случай, он бы продался туркам или самому дьяволу. Он вступил в неравный брак с Ванниной, дочерью Франческо д'Орнано, происходившей из знатного рода, и убил ее, как только получил благодаря ей необходимое ему почетное положение. Сампьеро «работал» на Францию Генриха II, когда французы в 1553 году, опираясь на помощь турок, высадили военные отряды на Корсике. Было ли это первым завоеванием острова со стороны королевства? Было бы слишком смело так говорить. Оно предвосхищало на два века окончательное получение этой земли Шуазёлем (1768–1769). Говоря о XVI веке, нужно сказать, что первое присоединение Корсики к капетингским землям продлилось не более семи лет (1553–1559); оно позволило королю из династии Валуа сделать так, чтобы на местах прижился «крючкотворский» институт интендантства, у которого было большое будущее, в лице некоего Панисса из Монпелье. Потерпев поражение при Сен-Кантен, Франция затем отказывается в 1559 году в договоре Като-Камбрези от Корсики и Пьемонта, чтобы в большей степени сосредоточиться на недавно приобретенных на севере и востоке Меце и Кале. Внезапное появление немецких протестантских принцев предоставляло, на самом деле, возможность соблазнительного союза для французов; из-за этого отошел на задний план «итальянский мираж», столь дорогой для Валуа начала XVI века. Сампьеро вследствие этого пользовался слабой поддержкой со стороны Екатерины Медичи. Он вновь решился попытать счастья на острове. В 1567 году он погиб там мученической смертью от рук своих генуэзских врагов. При жизни он выражал по отношению к острову Корсика, своей «родине», горячую привязанность. Его сын Альфонс взял фамилию матери д'Орнано и нашел убежище во Франции, где прославились его потомки. Эпопея (или безрассудное предприятие?) Сампьеро подчеркнуло также таланты воинов и наемников, собравшихся вокруг него. С другой стороны, углубилась пропасть непонимания, разделившая генуэзцев, силой вернувших себе свои позиции начиная с 1569 года, и некоторых людей на острове, случайно оказавшихся на стороне великого королевства Септентриона, которому отныне перестала доверять лигурийская метрополия, подогреваемая колониальной войной. Не здесь ли начинается с точки зрения доминирующей силы проблематика «антикорсиканского расизма»?
В период с 1569 по 1730 годы Корсика остается генуэзской в своем административном устройстве (которое опять, по крайней мере, вначале, касается только поверхностного уровня социального устройства). События мировой истории не затрагивают или больше не затрагивают остров в полной мере. (Отметим, однако, несколько инцидентов, связанных с флотом Людовика XIV, имевших место в 1684 году на подступах к мысу Корсика). И вот пробил, вдалеке от исторических хроник, «броделевский» час структур с их величием и нищетой. Корсика подчинилась дожам Генуи, также как и советам, управлявшим республикой. Остров странным образом образовывал королевство (без короля), regno. Им управлял правитель, имевший резиденцию в Бастии. Его назначали на два года, и именно он целиком и полностью вершил правосудие. Его выбирали (также как и его местное окружение, офицеров финансовой службы и судей) среди генуэзской знати, не беря в расчет корсиканцев.
Закончилась эра «откупщиков», началась эра «проконсулов», поскольку времена банка Сен-Джорджио ушли в прошлое. Отныне практиковалась система прямого управления, непосредственно от генуэзских властей. Тем не менее совет Двенадцати поддерживал островное правительство. Оно было сформировано из представителей, более или менее избранных, местных элитарных кругов, к которым добавились шесть делегатов от бывших феодалов южной части острова, «по ту сторону гор». Генуэзцы принимали меры, чтобы «подпилить клювы и когти» этим двенадцати или особенно именитым горожанам. Власть с континента пользовалась относительным уважением в прибрежных городах: одни из них были маленькими и верными, как Кальви и Бонифачо, другие, более крупные и менее спокойные, были под большим контролем или надзором, как, например, Аяччо и особенно Бастия, настоящая столица. Нравы священников развивались в сторону тридентского совершенства; они отказались от незаконного сожительства с женщинами и бродяжничества, что было характерно раньше для живописного духовенства эпохи Ренессанса.
Строители культовых зданий начиная с 1610–1620-х годов переняли экспрессивную манеру и стиль барокко, вдохновившись пьемонтскими, ломбардскими и генуэзскими образцами: в области восприимчивости к художественным тенденциям, остров (или самые активные его области) повернул в направлении типичной культуры северо-восточной Италии. В сердце городов маленькие школы и колледжи иезуитов распространяли элементарную культуру или научные знания. Когда эта культура находила себе письменное выражение, она отказывалась от диалекта в пользу итальянских редакций и латинского способа выражения. Литературный протонационализм восхвалял особые преимущества Корсики. Он распространялся от лучших умов, которые, тем не менее, не были поражены систематической или антигенуэзской ксенофобией.
Местная экономика стала разнообразнее: экспорт растительного масла из Баланьи, зерна с побережья, даже каштанов из Кастаниккиа. Все это интенсивно развивалось примерно до 1640 года. Хозяева лодок на мысе Корсика обеспечивали постоянство торговых отношений с берегами северной и центральной Италии. Латиум продавал островитянам зерно из Маремм в обмен на вина с Мыса. К сожалению, кочующие пастухи во внутренних областях терпели, не без некоторой ответной мести с их стороны, стратегию «сдерживания» и огораживания (материализовавшуюся в каменные ограды), которую вели против них земледельцы с прибрежной равнины, пользовавшиеся поддержкой генуэзских властей. Последние предложили, начиная с XVII века, политику дотаций на пахотные земли и садовые насаждения: эта политика без шума предвосхищала последующие проекты французских физиократов. Результаты были не всегда на высоте и не всегда соответствовали объему стимулирующих мер, которые предлагала администрация.
