В селе Дворянске садов почти не было. Яблоки и вишни завозились из соседних сел. До раскулачивания дедушка Никулин держал сад, но, когда его сослали в Сибирь, сад почти весь погиб. Яблони подсохли, вишнёвые кусты одичали и не плодоносили. Когда дедушка вернулся, то он с большой болью смотрел на скелеты яблонь. На трех или четырех не упавших яблонях он обрезал посохшие сучья, хотел попытаться молодить деревья. Они дали по одной-двум веткам и на следующий год посохли полностью.

Дети Воронковых и Постниковых облазили все кусты, болота и канавы, ближайшие леса и окрестные овраги. Они знали, где растёт дикая вишня, смородина и малина. Смородины они иногда набирали трехлитровые бидончики. Лазить за ней приходилось в родниковую воду между кочек, поросших ивой и ольхой. В кустах дети часто нечаянно тревожили осиные и шмелиные гнезда. Их хозяева старались жалить своих обидчиков. Но детям больше доставалось от красных мелких муравьёв. Они на кочках создавали свои пирамидальные жилища. Их не успевали дети заметить, как они уже рассыпались. Их хозяева жестоко мстили за понесенный ущерб. Муравьи забирались под одежду и кусали детишек в самые нежные места. От такого укуса пацана всего передернет. Тут ему уже не до ягод, а скорее добраться до муравья и растереть его. Растереть его не так-то просто, он твёрдый.

Вишни дети не набирали столько, сколько смородины, но полакомиться всё же могли. Её заросли они знали в Козьем овраге и в Юматовом лесу, но её кто-то успевал собрать до них. Малина для детей было самой лакомой ягодой, а её росло очень мало, и о её местах никому не сообщали. Дети никогда не отказывались от земляники. За ней ходить надо было далеко. Собирали ее в керамическую кринку из-под молока, в так называемую балакирь. Когда из леса шли домой, то очень часто дети прикладывались к ягодам и вдыхали их аромат. Для чего же он приятен!

Война неумолимо приближалась к границам СССР. В селе это все понимали. У некоторых жителей имелись батарейные приёмники. Многие выписывали газеты. Политотдел машинотракторной станции тоже занимался информированием трактористов, а через них и их семей и жителей сёл. Мужчины остро и озабоченно обсуждали события у озера Хасан12, на Халхин-Голе13, разгром фашистской Германией Польши, Югославии, Греции, а также вступление Красной армии в Восточную Польшу. В газетах много писалось о наших славных делах в войне с Финляндией. Демобилизованные же участники этой войны рассказывали, какими огромными потерями давались нам эти успехи. Они неоправданно увеличивались и за счёт неумелых действий командования войсками в организации и проведении наступательных боёв. Из родни Воронкова участникам финской компании был Комаров Ефим Иванович, двоюродный брат отца, Комарова Ивана Гавриловича.

Значительно усилилась тревожность в первой половине 1941 года, когда Италия захватила Албанию и напала на Грецию, но греческие войска вытеснили итальянцев назад в Албанию. Тогда на помощь фашистской Италии пришла фашистская Германия. Деревенские политики эти события воспринимали как приближение к собственным домам ужасного урагана с кровавой грозой. В разговорах уже не проскальзывало шапкозакидательство14, как вовремя хасанских событий. При обсуждении международного положения разговаривали тихо, вдумчиво и тревожно. Внутренняя обстановка в стране усугубляла общее настроение. Повысились цены на сахар. В магазинах очереди за ними занимали с вечера и стояли до утра.

Мы же, ребятня, ни о чём не переживали. Напитавшись героикой из фильмов о Чапаеве, о Щорсе, посмотрев "Если завтра война"15 и "Броненосец Потемкин"16, мы с огромным воодушевлением и сильнейшим увлечением играли в войну. Всем нам хотелось непременно быть Чапаевым, или хотя бы Щорсом. Под всевозможными тряпками, нацепленными на палки, мы вовсю маршировали под Красными знаменами. Во время игр вооружались деревянными винтовками, деревянными станковыми пулеметами и только системы "Максим". Нам всё было нипочём, и озабоченность отцов нас нисколько не трогала.

В мае 1941 года я окончил четыре класса начальной школы. До июня отдыхал, предаваясь всевозможным играм. Мы организовали походы по полям, по оврагам и по кустам берегов речки Свияги, купались, загорали и под солнцем грелись на песке. Корзинами и удочками ловили в пруду пескарей и огольцов, изредка и карасей. Лето началось очень хорошо.

На полях колхоза вызревал богатейший урожай. Выросли буйные травы, давшие много сена. Отец Иван Гаврилович руководил тракторной бригадой и работал на полях колхоза нашего села. Всё нас устраивало и радовало. Только бы жить и не унывать. В семье между родителями всё шло хорошо. Мать изредка поговаривала, что всё это хорошее не к добру. Над её словами посмеивались: "Чудачка!".

В воскресенье 22 июня мы с Ваней Литвиновым надели чистые белые рубашки и приличные штаны, обули ботинки и понесли свои заявления и наши свидетельства об окончании 4 класса в коромысловскую семилетнюю школу. Идти было около километра по тропинке по берегу Свияги. Небо было чистым. Яркое солнце сильно припекало. Шли мы неторопливо. Всё время находили все возможные занятия и игры. Вели интереснейшие для нас разговоры, как бы мечтали вслух. Всё вокруг себя видели в очень красивом свете. А наутро нас всех ошеломило известие о нападении на Советский Союз фашистской Германии.

В ночь с 22 на 23 июня мы, трое братьев, спали на полу в передней половине дома. Вдруг на рассвете слышу осторожный стук в окно. Я проснулся и прислушался:

– Иван, а Иван!

Тихий мужской голос звал отца. Он проснулся, высунулся в окно и спросил:

– Кто там, что нужно?

– Иван, беда, война, Иван! Вчера утром Германия напала на нас!

– Как война? – только это и произнес отец.

Иван Гаврилович помолчал несколько секунд. Наверное, в эти секунды у него в голове мелькнуло, что его заберут на фронт в первую очередь согласно его военно-учетной специальности ВУС-1, а также представил все тяготы и ужасы войны. Ему было над чем задуматься! Нас, детишек, у матери с отцом было уже четверо, мать носила пятого. Что же будет делать мать с нами пятерыми, если его возьмут на фронт, а в этом он был полностью уверен.

Новость о начавшейся войне принес отцу работник МТС (машинно-тракторной станции). Дальнейший разговор отца с ним я не запомнил. Мне особенно врезалась в память огромная тревога, которая слышалась в их разговоре. И пошло, и поехало…

В первые же дни войны из МТС угнали три автомобиля-полуторки из четырех имевшихся. Мобилизовали и все гусеничные тракторы производства Челябинского завода. Из колхоза забрали лучших лошадей.

Ежедневно село провожало в армию по нескольку человек. В первую очередь повестки о мобилизации вручались только что вернувшимся с финской войны. Потом брали парней, достигших призывного возраста и молодых мужчин, затем пришла очередь и за остальными мужчинами. Военкомат при мобилизации не считался с тем, сколько детей остаётся без кормильца, что впоследствии стало причиной образования сирот и беспризорников. Главное – поставить в армию людей.

На каждые проводы выходило всё село от малого до старого. Ни одни проводы не обходились без детворы. Мобилизованных всегда провожали с гармошкой. Мужчины поголовно подвыпившие, а некоторые и совершенно пьяные. Таких укладывали на телеги и везли прямо на станцию Кузоватово. На проводах в избах и по дороге пели разудалые и грустные песни вперемежку с частушками и прибаутками. Родные и жёны призванных плакали навзрыд, как о покойниках. А кто уже проводил и которые ждали очереди своих родных, с сочувствием утирали слёзы. Никому на таких процессиях весело не было. Всех мобилизованных собирали на станцию Кузоватово. Под сборный пункт превратили двухэтажную среднюю школу. Там мобилизованных сортировали, группировали и отправляли по формирующимся частям.