Милана ложится ко мне, на грудь, свернувшись клубочком. Она так вписывается в мои руки, будто сплетена только для меня. Тембрально окрашенный звучный голос поет:

Я думаю о тебе каждый раз

Я делаю вдох и затем

Я отпустил

Я помню, когда ты была моей…

Не пропуская мимо ушей слова играющих сегодня песен, я и сам поддаюсь меланхолии – могу подписаться под каждым из них. «Если завтра не настанет, будет ли она знать, как сильно я любил её?» – Пел предыдущий исполнитель. Эти слова я задавал себе каждый раз, ложась спать один на один с собой, и глядел в пустую стену. И так год за годом, до поры до времени, когда кто-то там, то ли Бог, то ли сатана, не решил позабавиться над нами и подкинуть удобный случай для внезапной встречи.

И как вытащить из головы этот кусок времени и забыть то одиночество, в котором я прозябал? Встретив ее, я за долгое время почувствовал в себе что-то человечное и та нежность, которую она разбудила во мне от беспробудного сна, с каждым днем ширится, что я сам шокирован от каждого своего действия, от тех чувств, пронизывающих меня, кажущихся мне даже чуждыми… А когда я прикоснулся к ней, то снес все барьеры и все обещания, поставленные самому себе. Она оживила мою душу, душу безумно влюбленного в неё.

Любимая вытягивает меня из мыслей:

– Джексон, а чем ты занимался, когда у тебя был отпуск? – «Заставлял работать мозг в ускоренном непрекращающемся ни на миг режиме». – Или в обычный выходной день?

Играясь с кончиками ее волос, переплетая ими свой палец, я взираю в темно-фисташковые глаза и отвечаю коротким смешком на ее вопрос, затем негромко произношу:

– Я до какой-то степени не имею представления ни о том, ни о другом.

– Как так?! – по-детски удивляется она и строит гримасу.

– Работа, работа и еще раз работа – таков мой девиз, милая.

Не проходит и секунды как начинают сыпаться реплики замечаний:

– Нельзя же постоянно работать! Человеку нужен отдых так же, как и работа. Когда он расслабляется, то…

Чужим голосом я непреднамеренно подхватываю ее фразу:

– Начинает думать о том, чего и кого ему не хватает в жизни…

Она надувает одну щечку воздухом и через немного продолжает, увиливая от темы, за которую, хочешь не хочешь, мы все еще цепляемся:

– Но ведь ты же занимался чем-то отдаленным от работы?

Потянувшись рукой к горстке винограда, свисающей с вазы, срываю одну с веточки и отвечаю, положив её в рот:

– Взгляни на нижнюю полку библиотечного шкафа. И сдвинь взгляд на ее правый край.

Недоуменным выражением лица, не осмысливающим, как мой ответ связан с ее вопросом, она исполняет мою просьбу и с появившейся широкой улыбкой от образовавшейся в ней мысли говорит, при этом приподнимаясь от лежачего положения:

– Вижу какую-то книжку в светлой обложке.

– Книжку-книжку, – с иронией выражаюсь я, указывая ей головой, чтобы она взяла её.

Встав, сделав шаг и нагнувшись, она берет и прежде чем бросить хоть малейший взгляд на первую страничку «свода об одной жизни» для тех, кто мнит себя страстным поклонником лирического жанра, кокетничает:

– Я найду там ответ на свой вопрос? Она мне расскажет о похождениях моего великого Джексона по морям? Похождениях и без меня! – Что-то заставляет её поплыть не в ту сторону. Жестикулируя рукой, держащей издание, она не отпускает свой мир женских фантазий и узколобой женской логики: – И Джексон, почему ты в последние несколько дней отвечаешь загадками? Ты все-таки что-то не договариваешь о себе! Не состоишь ли ты в какой-то организации? Я насмотрелась столько фильмов про мафиози и… – За что я отдельно ее люблю – за то, что только она может за секунду надумать на крыльях воображения то, чего нет и начать по этому поводу злиться и проявлять обиду. – И что же тут такого?! – всплескивает моя паникерша и, наконец, останавливает взгляд на сделанной мною «монографии о любви», которую я не хотел никому ни показывать, ни давать читать, в том числе и Милане. Хотя… Я не знаю, что меня подвергло сказать ей об этом.

Читает вслух и двигается ко мне медленным шажком:

– Собрание. Том 1. Автор: Мила… – И замирает, возле меня, не дочитав: – Что это? – Повторно глядит на первый лист, усомнившись в том, что видела первоначально. – Я?

Выдохнув и сев ровно, я пытаюсь сформулировать признание более серьезно, чтобы оно было свойственно мужчине, а не сопливому подростку, которым я себя считал, когда делал это в ночи с таким рвением и возбужденным интересом:

– Как бы тебе сказать…

Заняв прежнее месте, положив книжонку на колени, Милана раскрывает и читает содержание про себя.

– Это же мои стихи… – Перелистывает. – И мои мысли, которые я писала в социальных сетях…

Да что я не могу сказать?! Зачем надумывать?! Я буду откровенен, пусть и со столь слащавым смыслом:

– Спустя два месяца после твоего отъезда… – Мой голос перестает быть похожим на прежний. – …я задался целью создать для себя сборник твоих стихотворений, твоих мыслей, высказываний, помещаемых тобой под фотографиями… Я печатал, вклеивал, вырезал каждую цитату, которую ты писала, а потом решил распечатать в виде сборника…– Говорить о пережитых чувствах любви, смешанной с глубокой тоской, никогда не бывает легким испытанием, это тебе не ложь, которая выходит иной раз, как по маслу. – По кусочкам складывал то, что меня бы могло связывать с тобой… и читал твоим голосом, представляя тебя.

Подняв слезящиеся глаза, моя любовь хочет что-то произнести, но губы не слушаются её, и я просто заключаю ее тельце в объятия и трусь щекой о ее волосы.

– Не прочтешь мой любимый стих на пятидесятой страничке?

Она несколько раз кивает и через минуту читает с выражением:

Это была настоящая любовь,

Та, о которой пишут поэты.

По вечерам он читал ей строчки стихов,

А она, мечтая, кружилась в лунном свете.

Они вместе уже шесть десятков лет,

Сплетенные уже узами кровными.

Он для нее – по-прежнему рассвет,

А как она взирает на него глазами влюбленными.

Под руку шагая вдоль тропинки,

Она тонула в смущении под его ласковыми словами.

Из глаз ее исторгались по морщинкам слезинки,

Как ей хотелось быть с ним и там, под небесами.

Они могли и не говорить,

Понимая друг друга в молчании.

Они познали, как это просто любить,

Созерцать душами в трепетном касании.

Взирая друг на друга, как в первый раз,

Старик не переставал восхищаться ею.

И сам достойно при параде держась,

Как рыцарь шел рядом с нею.

Полуразбитая лавочка их воспоминаний

Ждала эту пару каждый вечер.

Сколь же было здесь у них свиданий,

А как колыхали их сердец свечи.

Ласточки очерчивали горизонт полетом,

А «молодые душою» упивались ветра дуновением.

Слыша нежные звуки по небесным нотам,

Они воспылали божественным вдохновением.

Они прилегла к нему на плечо худое,

Смежив очи уставшие.

Почувствовала тепло его родное

И легкие еле дышавшие.

В округе нередко над ними смеялись

«Странные старички, им что, не сидится дома?»

Но они не устранялись

И сидели так, в объятиях, «до дрёмы».

Старость не была помехой для них

Они сквозь годы друг друга любили.

Жили с одним сердцем на двоих

И свои пути вместе завершили.

Через много-много минувших зим и лет

Были найдены останки ушедших в бездну –

Переплетающийся с другим скелет,

Немо говорящий: «Без тебя я не исчезну».

Это была настоящая любовь,