Её не остановить. Описывает свой рай. Рай, где существуют только наряды, наряды, наряды, которые она страстно любит… «Лебедушку»?

– Свет мой, ты дала ему имя? – Я не могу не бросить смешок, но потерянная в своём раю и не слышит меня:

– А ещё, ещё я приглядела зауженное по фигуре, красное, с большими рукавами-фонариками платье, длина его мини. Я ещё схожу и примерю его. Вдруг подойдёт… Ах-х… – Едва не теряет сознание от бурного влечения к одежонке. – Оно дождётся Миланы. Дождётся, мой «красный тюльпанчик». – И пускается в подробности, жестами выражая свои пылкие эмоции: – Если ты спросишь, мерила ли я ещё что-то помимо платья, то я тебе отвечу – нет. Не поверил?! Я же там на три часа могу пропасть, но сегодня настоящий рекорд. Час и я на месте. И успела заехать к нам домой, прогладить платюшко и вот! Теперь перед тобой «лебедушка». Не понимаю, чего ты молчишь! И вообще, такое платье – это большая удача, которую Милана словила собственными руками.

Какой же трепет жизни вызывает в ней любовь к швейным изделиям! Глядя на нее, смело предположишь, что человек толкует о ком-то живом, дорого любимом.

– То есть рыбалка удалась? – подкалываю её я, усмехаясь, как мальчишка.

– Дже-е-ексон! Какой же ты есть! Носишь вон только одни идентичные с виду костюмы и не знаешь, что такое покупка наряда, который отличен от другого.

– Отличен? В твоем собственном бутике похожее платье есть.

– Подобное?! – Вспылив, она вылупляет на меня зелёные смеющиеся глазики, призывая опровергать мои суждения. – Это с перышками, белое. И замечу, это единственное белое платье в моём шкафу…

– Который скоро разломится, как Титаник, надвое, – посмеиваюсь над своей модницей.

– Не разломится! И платьев много не бывает, понятно?! – делает вид, что обиделась, и чтобы ярче это показать, помимо нахмуренного лица, словесно добавляет, – взял бы и ты что-то себе прикупил. Несколько брюк, несколько рубашек, несколько летних и несколько утепленных вариантов. Посмотришь, столько парней любят наряжаться, а ты…

Не выношу эти сравнения.

– Я предпочитаю однообразный классический стиль, но за редким исключением могу и носить спортивную одежду. Модель Милана Фьючерс, может, прекратим нашу оживлённую дискуссию и поднимемся уже на террасу?!

Она делает удивлённые глаза, продиктованные незнанием – я не сказал ей, где мы будем, чтобы поразить ещё одним красивым местом города.

– Что-о-о-о? Террасу? А сам мне что-то про студию танцев говорил, которую хотел на вечер арендовать.

– Позволь мне объяснить. Не могу же я такую безумно красивую девушку – модель, предстающую сейчас ангелком, позвать в какую-то потрепанную некрасивую студию. Прошу идти за мной, – произношу медоточивым голосом.

Ещё минуту назад злившаяся девушка, несётся впереди меня, потакая рвениям своего любопытства.

– А меня вы, мисс, подождать не хотите?

Мы поднимаемся на одиннадцатый этаж. Заходим в момент, когда солнце повисает на горизонте и, замерев на мгновение, оно медленно начинает расплавляться, ускользая в глубинах неба, смешиваясь с лазурью. Словно чудом края небосвода окрашиваются сиренево-розовыми полосами от вершины соития светила и небесного свода, возрождая многочисленные лепестки ирисов, размножающиеся и размножающиеся, обволакивающие всю твердь. Лицезреешь – над головою сотни лиловых живых соцветий. Вдыхаешь и представляешь, как карамельно-пряный, пудровый аромат от расцветшего сада цветов заливается внутрь. Бурное переплетение лучей и небесов выпускает новые нити, плавно меняющие свои цветовые оттенки на пастельные, застилая ими сферу, как покрывалом, – праздничным, дарящим радость. Распростершиеся по центру терпко-малиновые дали раскидываются над столицей. Как переменчиво настроение природы и как волшебно!

Посередине террасы располагается бар под небольшой крышей. Концы площадки, окаймленные полукруглыми негромоздкими диванами, которых преображают толстобрюхие, набитые пушистым наполнителем, подушки, со светло-розовой обивкой, и которые в союзе с развешенной над головой гирляндой, лампочками, составляют домашний комфорт. Я попросил, чтобы на время убрали стулья и столики, освобождая большее пространство для познания мною хореографического искусства.

– Это… это… – Она оглядывает место, упивается над видом, но больше всего её сердцу приходятся ее любимые огоньки. У меня и не было сомнений на этот счёт, я и намеренно подыскал такой уголок. – Как чудесно здесь всё благоустроенно, но мы…

– Мы будем здесь одни, не беспокойся. До полночи эта терраса в нашем распоряжении. И… я снял нам номер, здесь, на десятом этаже.

В восхищении, она чуть ли не прыгает на месте и заключает меня в объятия, целуя всё лицо: и в лоб, и в щечки, и в нос, и в подбородок.

– Люблю, люблю, люблю, – и продолжает целовать.

Она так счастлива, как ромашка, благоухающая жизнью, раскрывающая свои белые лепесточки, что я забываю про всё, трепеща и сам от её счастья.

Женские глаза пристально рассматривают обстановку, виды. И я, вспомнив, что читал об этом месте, поясняю:

– Как указывают исторические данные, отель был первоначально открыт в 1956 году, но построен в 1950-е годы, и хорошо известен как дом Эрнеста Хемингуэя, когда он посещал Мадрид. Во время попытки государственного переворота 1981 года это был один из знаковых отелей, где укрывались многие политики и местные жители.

«И я следую примеру этих политиков».

– Занимательно!

– И как символично для тебя, моя писательница!

Соглашается она и взирает вдаль. Всматриваюсь сбоку и вижу в её прелюбопытных глазах отражение огненно-рыжего светила, садящегося над нами. Последний солнечный луч, ложащийся на наши плечи, обнимая, заворачивает нас в золотую пелену тепла – манящую, ласкающую, что тело, сияющее янтарными оттенками, дарованными светилом, замирает в неге.

– Как хорошо!.. – сам того не осознавая, я выражаю то, что испытываю в эти минуты и продолжаю уже с предложением: – Можем заказать вкуснейшие блюда и…

– Джексон, нет! Сперва танец! Тебя учить долго, так что давай начинать, – посмеивается она и так звонко смеётся, что я не могу пополнить внутреннее наслаждение от её смеха. И воображая танец, с грацией танцует по кругу, напевая какую-то мелодию. Перышки на её платье вздымаются ввысь, как и само живущее внутри нее милое существо – маленький, радостный-прерадостный ребенок – воспаряющей душою стремится к небу.

Милана Фьючерс обладает особым чувством юмора, не тем, что переполнен пошлостью, оскорблением, укором и язвительностью. В нём лишь совершенно одно – добро.

– А чего это меня долго учить, – протестую я, растирая ладошки, подавая сигнал о готовности. – Я враз станцую! Стоит только мне показать, – я делаю важный вид, расправляю плечи, но уже в следующую секунду сам смеюсь.

– Враз?

Она не верит в меня?

– Что вы! Что за удивление? Или вы сочли меня нерадивым учеником? – Ловко умеет эта звездочка спугнуть мою серьезность и дать волю свободословию.

– Ну что ж, посмотрим, – с вызовом подчеркивает она.

– Валяйте, мисс Фьючерс. Музыку, пожалуйста! – диктую я, как артист, вышедший на сцену.

– Сначала научимся без неё. Проверим-ка ваши умения и опыт в медленном танце прежде чем перейти к вальсу.

Уверенно в своих силах, я резко привлекаю её к себе, пробуждая прошлые воспоминания. «Двор. Лето. Наш первый танец».

– Сэр, не так резко!.. – шутливо смущается она от моего страстно-стремительного рывка.

– Смущаетесь?

– Нисколько!

Положив руку на моё плечо и нежно приподняв голову, мы скрещиваем взоры. Она тянется к моим губам, и я, прильнув к ней, желая коснуться, ощущаю, что целую воздух. А Мисс Ямочка хохочет до истерики и припевает:

– Разыграла, разыграла!

– Плутовка! – Ее смех настолько заразителен. – Не ждите пощады за такое поведение!

– Вы коварны! – восклицает, умничая, она.

– А вы просто невозможны!

– Разговорчики! – прикладывает палец к моим губам. – Останавливаем поток бессмысленных фраз! – учит меня женщина и преподаёт лекцию об отличиях медленного танца от вальса. Показывает движения, указывая, какие нельзя допускать ошибки, и я повторяю, но и первая, и десятая попытки заканчиваются провалом – я наступаю на её ножки.