Настроение на нуле. Я должна была провести выходные у Лизы, своей лучшей подруги, но так сложились обстоятельства, что я сломя голову несусь обратно домой. Девичьи посиделки закончились ссорой. Когда я решила поплакаться подруге в жилетку, Лиза заявила мне, что я живу на всем готовеньком и мне не на что жаловаться. От услышанного от Лизы я в шоке. Никогда не думала, что моя лучшая подруга, окажется такой завистливой себялюбивой лицемеркой. Она считает мою жизнь идеальной. Да, у меня все есть: я красива, молода и богата. У меня любящий муж, и нас с Никитой связывают глубокие чувства. Но разве я виновата в том, что он полюбил меня, а я его? И в том, что он более чем обеспечен я тоже не виновата.

Но и в моей жизни не все так гладко. Мы с Никитой мечтаем о ребенке с того самого дня, как поженились, но уже почти пять лет у нас ничего не получается. Конечно, впереди еще много времени. Мне всего двадцать четыре, а мужу двадцать восемь. У нас еще все впереди, и я уверена, что скоро появится и долгожданный малыш. Однако… Однако мне тоже тяжело. Каждый месяц я с замиранием сердца жду тех дней, когда должен начаться мой цикл. Я жду задержки, чтобы наконец—то запрыгать от счастья. Но каждый месяц мой организм срабатывает как часы – день в день. Никита не показывает своего недовольства, но я вижу, как он разочаровывается, а в глазах плещет отчаяние.

Он хочет ребенка. Хочу его и я. Именно об этом я пыталась рассказать Лизе, которую всегда считала чуть ли не сестрой. А она кинула мне в лицо:

– Ты зажралась. Тебе грех жаловаться.

От подруги я уехала. Какой провальный выходной. Но в этом есть и свои плюсы. Я смогу провести всю субботу и воскресенье одна. Никита в командировке и вернется только в понедельник утром.

Такси останавливается у ворот нашего особняка. Я расплачиваюсь с водителем, вхожу в небольшую дверь рядом с автоматическими воротами и иду к дому.

Входная дверь почему—то не заперта. Но я ее закрывала! Я не могла забыть! Неужели в особняк пробрались грабители? Но почему тогда сигнализация не сработала? Чувствую, как тело пробивает озноб страха.

Я толкаю дверь и оказываюсь в просторном холле. Первое, что бросается мне в глаза, – это две красных туфли на длиннющей шпильке. Одна стоит на кофейном столике, другая лежит на первой ступеньке лестницы. Что это? Откуда здесь эти туфли? Я никогда не ношу ничего такого.

Дальше мой взгляд натыкается на повешенный на перила серый галстук. Это галстук Никиты. Я подарила его мужу недели две назад, когда ходила по магазинам и, увидев его, решила, что он отлично подойдет к глазам Никиты. Почему галстук здесь? Вроде бы утром Никита уехал именно в нем. Может, заезжал переодеться?

Я медленно на негнущихся ногах поднимаюсь по лестнице. На самой верхней ступеньке валяется какая—то красная тряпка. Я механически наклоняюсь и поднимаю ее двумя пальцами – короткое шелковое платье с большим вырезом. Не мое. Я не нашу такой вульгарщины! Что тут происходит?

Ответ приходит из глубины коридора, оттуда, где расположена наша с Никитой спальня. Там кто—то стонет и кричит, и у меня не остается сомнений, почему люди за дверью издают такие звуки. Боже, неужели кто—то из охранников мужа привел в нашу спальню любовницу или, не дай бог, проститутку? Я в бешенстве. Стоит хозяевам отлучится на пару дней, и из дома устраивают притон! Я с силой распахиваю дверь, и она громко бьет о стену. Я замираю на пороге, не веря своим глазам.

Стоны затихают. И две пары глаз удивленно смотрят на меня.

– Что ты здесь делаешь? – спрашивает Никита.

Он отталкивает в сторону женщину, которая до сих пор восседает на нем верхом. Она тут же прикрывает огромную грудь простыней. Моей простыней! Нашей!

Перед глазами все плывет. Чтобы не упасть, я прислоняюсь к дверному косяку. Никита! Боже мой, что ты наделал! Почему? Почему? Крутится в голове дурацкий вопрос. Я чувствую, как из глаз того и гляди хлынут слезы. Только не это. Я не хочу, чтобы муж или его любовница видели, как я разрыдаюсь.

Я разворачиваюсь и собираюсь уйти, но тут осознаю, что до сих пор сжимаю в руке маленькое красное платье. Я снова смотрю на мужа и швыряю тряпку в его сторону. Говорю:

– Чтобы этой швали не было в нашей доме.

Я спускаюсь на первый этаж и ухожу на кухню. Слезы градом хлынули по щекам. Господи! Неужели это не сон? Да нет! Точно сон. Ведь я сейчас у Лизы, наверное, не заметила, как уснула. Вот проснусь и посмеюсь над привидевшимся кошмаром. Никита не мог изменить мне. У нас идеальная семья. Мы любим друг друга. Все это знают.

Я слышу какие-то шорохи в гостиной, перешептывания, смачный звук поцелуя и стук захлопнувшейся двери. Звук поцелуя. Звук поцелуя! Он целует эту белобрысую курицу, пока я, его жена, стою здесь и плачу! Нет, этого просто не может быть!

За спиной раздаются шаги.

– Ну и что ты молчишь? – доносится голос мужа.

Он говорит с насмешкой и упреком. С насмешкой и упреком? Я разворачиваюсь и смотрю ему в глаза.

– А что ты хочешь, чтобы я сказала?

Никита пожимает плечами.

– Я рад, что ты реагируешь правильно.

– Реагирую правильно? – из моих глаз по-прежнему текут слезы.

– Да, ты знаешь, как я не люблю истерик.

Я долго молчу, а потом говорю срывающимся голосом.

– Я ухожу от тебя.

– Что? – морщится Никита.

– Я не буду жить с тобой после того, как ты мне изменил.

Никита вдруг начинает смеяться.

– Господи, Дина. Не неси чушь.

– Чушь? – я не понимаю, что его так развеселило.

– Вот именно. Ты прекрасно знаешь, что я периодически сплю с другими женщинами. Все пять лет, что мы в браке, сплю.

Нет, нет, нет. Зачем он так шутит!

– Все пять лет? – эхом шепчу я.

– Конечно. Мне мало тебя одной, – пожимает он плечами и вдруг замирает, видя отчаяние в моих глазах. – Постой… Хочешь сказать, что ты не знала?

– Ты… ты просто скотина! – говорю я.

– Попрошу без оскорблений, милая, – фыркает он. – Больше всего в женщинах я ценю утонченность.

– Утонченность? – я наконец—то взрываюсь. – Это вот эту шлюху в красном, которую ты только что имел в нашей постели, ты называешь утонченной?

– Она не шлюха, а моя секретарша, – Никита делает шаг ко мне и нависает надо мной, тыча пальцем в нос. – Это во—первых. А во—вторых, утонченность я ценю в тебе. Остальные мои телки – не твоего ума дела.

Я отшатываюсь от него и говорю:

– Ты прав, остальные твои телки – меня не касаются. Как и вся твоя жизнь. Мы разводимся!

Я хочу выйти из кухни. Бежать! Бежать отсюда подальше! Но не тут—то было. Никита резко хватает меня за руку и разворачивает к себе. Он прижимает меня к стене и шипит в лицо:

– Если еще хоть раз я услышу из твоего милого ротика слова «ухожу» и «разводимся», я научу тебя тому, что в русском языке этих слов нет.

Я вижу, как он сжимает кулак и в ужасе зажмуриваю глаза. Нет. Он не ударил меня. На этот раз не ударил.

– От тебя нужно только одно, Дина, быть умницей—красавицей женой и родить мне детей. Делать мою жизнь уютной, улыбаться моим друзьям и компаньонам. Просто быть той красивой куклой, на которой я женился.

Куклой? Я распахиваю глаза. Так вот кем я была для него все это время. Красивой куклой!

Никита смотрит на меня, не отводя взгляда.

– Будешь послушной, и все у нас будет так же хорошо, как и до сегодняшнего дня. Попробуешь уйти или заикнешься о разводе, и я превращу твою жизнь в ад.

Он отпускает меня и уходит. На моем запястье остаются следы от его пальцев. Наверняка будут синяки. Синяки. Синяки пройдут, но кто залечит мои душевные раны? Мой мир рухнул в одночасье. Моя любовь растоптана. Я сломана. А самое ужасное – я не могу уйти из этого ада. Ведь мне идти некуда…

«Ты живешь на всем готовеньком и горя не знаешь, – раздается в голове упрек подруги. – Интересно, что ты стала бы делать, если бы осталась без денежек своего мужа?»