Ветка, неприятно булькнув, скрылась в буром вареве (держу пари, это только улучшило его вкус). Оборванец дико завращал глазами и нырнул в сторону, прячась за покосившейся стеной заброшенной хибарки.

Груда тряпья в стороне от костра недобро зашуршала и зашевелилась, являя свету лохматую голову и широкие, мощные плечи, какие меньше всего ожидаешь увидеть у уличного нищего — но Старшой никогда и не попрошайничал сам. На то у него были сотни городских юродивых и еще больше — пришлых, которых сразу определяли в ночные.

Сначала заспанное и сильно обветренное лицо повернулось к костру. Красноватые ноздри коротко дрогнули, пытаясь уловить запах варева, но, похоже, не преуспели; а потом негласный хозяин Нищего квартала медленно поднял мутноватый взгляд, и мои внутренности свернулись ледяным клубком: на шее Старшого набух темный бубон. Поворот головы явно дался ему нелегко, и обветренное лицо искривила болезненная гримаса.

С тем изворотливым уличным псом, каким я видела его в последний раз, этот умирающий мужчина имел критически мало общего.

- И что ты можешь предложить, живая? — еле прохрипел Старшой. На его лбу выступила испарина. — Снова — денег?

- Больше у меня ничего нет, — честно ответила я.

- А зачем они мне сейчас? — Старшой хрипло расхохотался, на мгновение став похожим на себя прежнего — вечно с улыбкой, видящим что-то светлое и забавное в любой безнадеге. У меня защемило в груди. — Почти все наши или заражены, или мертвы. Подожди еще месяц, живая, и, если останешься на этом свете, будешь свободна и без выкупа — Нищий квартал вымрет!

- Я знаю, — тихо сказала я.

- Тогда зачем пришла? — насмешливо спросил хозяин Нищего квартала — словно надеялся, что издевки помогут мне встретить его грядущую кончину без сожалений.

Я упрямо сжала губы.

- Ты спас меня, когда меня выбросили умирать, взял к себе. Научил выживать, и я… — я запнулась и опустила взгляд, но все же продолжила: — И я выжила. И понимаю, что теперь моя свобода стоит денег — потраченных на меня. Что бы ни произошло — я в долгу перед тобой.

- Верно, — усмехнулся Старшой. — Только что мне теперь долги? А вот ты рисковала, живая, придя в Мертвый квартал!

Я вздрогнула, услышав новое имя привычных трущоб, и обреченно вздохнула. Образование, смекалка и пародия на жизненный опыт всегда пасовали перед крысиными инстинктами Старшого — даром что единственная наука, которую он осилил, была наукой выкручиваться и жить дальше.

- Мне нужна помощь нищей братии, — созналась я. — Храм готов оплатить…

- Храм?! — хищно прищурившись, перебил меня хозяин Нищего квартала. — Оплатить? Живая, ты слышала, о чем я говорил? Что нам, мертвым, эти чистюли на своем пьедестале? Любой нищий в этих трущобах готов убить их просто за то, что они до сих пор живы! И убил бы, если б только я позволил! — он зашелся надсадным кашлем, хватаясь за шею.

- Вы хотите мести? — искренне удивилась я. До сих пор я была уверена, что у меня начнут требовать то «волшебное лекарство», благодаря которому я умудрилась не заразиться, будут искать чудесное избавление от болезни. Но Старшой, как обычно, оказался мудрее — или отчаялся куда сильнее, чем хотел показать.

- Мы хотим жить, — оскалился он. — Но жизнь ты нам не предложишь, верно, белянка?

Я прикусила губу и покачала головой, стараясь скрыть предательски заблестевшие от слез глаза, но все же сказала очевидное:

- Если бы был хоть какой-то способ, Храм уже давным-давно принялся набивать мошну, спасая знать и купцов. Но они так и не нашли ничего умнее, чем запирать людей в домах и молиться, чтобы зараза не пошла дальше.

Это прозвучало до того кощунственно, что в любом другом районе города меня бы безо всяких угрызений совести забили камнями. Но в Нищем квартале цинизм правил бал, и подобные изречения были позволены даже женщине.

По крайней мере, его женщине. Пусть и бывшей.

- Эк заговорила, — криво усмехнулся хозяин Нищего квартала. — А мне вот одна птичка напела, что ты теперь сама одна из них…

- Птичка? — Я недоуменно приподняла брови, судорожно соображая, кто из Нищей братии мог подслушать мой разговор с покойным настоятелем. Ночные к Храму не суются, дневные давно ушли подсчитывать выручку… кто-то из мальчишек, его сыновей?

Но пока я вспоминала, из ближайшего сарая к костру вышвырнули весьма потасканного и явно побитого брата Раинера. От яркого света храмовник прищурил только правый глаз — левый надежно заплыл, и без того превратившись в щелочку, но, похоже, все-таки уцелел. Судя по тому, что Раинер распластался в грязи и не спешил подниматься, иначе, как чудом, такое везение было не назвать.

Я обреченно закрыла лицо ладонью.

- Я же сказала, чтобы за мной никто не смел ходить!

Десятник насупился и промолчал, зато Старшой зашелся лающим смехом. Из сарая подобострастно подхихикнули. Я тяжело вздохнула и заговорила:

- Меня действительно принимают в Храм. Временно. Оттуда и деньги на выкуп, и… одна просьба. Этот… — красноречивый кивок головой в сторону храмовника, даже не пытающегося подняться, — потащился за мной по собственной воле. Охраны со мной не отправляли.

- Итак, ты полезла в их драный Орден, еще не выкупив себя? — хитро прищурился Старшой, и я незамедлительно ответила точно таким же взглядом, ясно предвещающим — с меня и лишнего медяка не получат.

- Еще не долезла, — просветила я. — Церемония принятия состоится завтра. А сегодня я пришла возвращать долги.

Старшой снова захохотал и махнул рукой.

- Валяй. Только вот где ты нашла целую диему, живая?

- Диему?! — возмутилась я. — Выкуп за ночную всегда был десять куполов!

- Десять за тебя, — благосклонно кивнул хозяин Нищего квартала и снова закашлялся, кое-как выдавив: — И девяносто за чистюлю. Или оставишь его мамаше Жизель?

Раинер честно промолчал, не портя намечающиеся торги за его шкуру, но заметно дернулся и съежился — не иначе, знакомство с любвеобильной мамашей Жизель он уже свел и скорее предпочел бы попрошайничать у крепостной стены, чем продолжать общение с почтенной работницей Мертвого квартала.

- С каких это пор обычный храмовник ценится больше обученной ночной?! Пять куполов! — внесла я щедрое предложение. Десятник возмущенно вытаращил правый глаз, но сдержался.

- Его дружки дадут двадцать, — усмехнулся Старшой. — Только пока ты еще за ними пробегаешь — мало ли что…

Можно было согласиться на более чем трехкратное понижение цены, но я не была бы собой, если бы не предложила:

- Пятнадцать за чистюлю и еще сорок от храма за то, что Нищая братия прочешет городское кладбище в поисках могилы с мертвецом без савана.

- Зачем это Храму нужно, чтобы кто-то мародерствовал на погосте? — мгновенно насторожился Старшой.

- Да им кто-то сказал, что чуму сеет неупокойник, которого похоронили без савана, — сделав лицо попроще, сообщила я. У Раинера от удивления приоткрылся-таки левый глаз, и я старательно не смотрела в его сторону. — И если его найти и положить какую-то особую монетку под язык, то он прекратит.

— И больше никто не заболеет? — тут же уточнил хозяин Нищего квартала. — Из тех, кто сейчас здоров?

Я грустно улыбнулась и кивнула.

Уточнять, не выздоровеют ли больные, Старшой не стал.

Раинер заметно прихрамывал на правую ногу и досадливо морщился при попытках рассмотреть что-то слева от себя, но, по всей видимости, сильно не пострадал. Я уверенно лавировала по узким улочкам Нищего квартала, медленно, но верно выводя десятника к цивильной части города.

- Почему ты не сказала, откуда Храм узнал про нахцереров? — тихо спросил он, изо всех сил стараясь не отставать.

- Потому что это Нищий квартал, — хмыкнула я, не оборачиваясь. — И если здесь начнутся вопли про «на костер ведьму!», остановить их будет некому, сколько бы там Храм ни платил.

- Мне казалось, этот… главный к тебе хорошо относится, — осторожно заметил Раинер.

- У него на это были все причины, — отрезала я, не желая выслушивать вежливые догадки вокруг да около.