И мне казалось, что я слышу его ушами — чуткими, привычными различать малейшие изменения мелодии, чувствую его руками, под которыми такие маленькие, такие холодные ладони отчаянно цепляются в грубую ткань храмовничьей рясы… и его глазами вижу, как бледнеет, растворяется прочная, надежная защита, которая могла бы простоять не один год — чтобы смениться совсем другой.

В ней уж точно не было надежности, и уверенности она не даровала. Новый контур не мерцал белесой дымкой, прячась от чужих глаз, а непреклонно поблескивал ядовитым свинцом — тяжелым и упрямым, как сам Раинер.

Храмовник умолк.

Под моими руками раздувалась и снова опадала грудная клетка, жесткая и горячая. Самая обыкновенная грудная клетка самого обыкновенного человека.

С самым сумасбродным голосом, какой только можно представить.

- Получилось, — хрипло сказал Раинер, будто сам себе не веря, и сжал пальцы на моих запястьях. — Получилось…

Рэвен молчал. Наверное, оно было и к лучшему.

Оберон, выбравшись из защитного круга, без лишнего шума переправил нас обратно в хижину бокора, в очередной раз подтвердив, что наличие в команде телепортиста здорово облегчает жизнь. Внутрь, впрочем, никто особо не стремился, и мы столпились на опасно поскрипывающем крыльце.

Я уселась прямиком на доски, уложив голову Ясмайн себе на колени, и принялась медитативно разбирать золотистые пряди ее волос. Сестренка не просыпалась, и магия под ее ногтями светилась тускло-тускло, будто она очень долго колдовала без перерыва. Оберон тоже выглядел вымотавшимся и, кажется, едва сдерживался, чтобы не адресовать пару ласковых в адрес храмовых умельцев с их литаниями и защитными контурами. Пока придворное воспитание побеждало, и Гейб-младший устало рассказывал, как его исхитрился повязать профессор Айвенна собственной персоной — пусть и при весомой поддержке стражи.

- Что со мной делать, граф не знал, а хеллец твердил, как заведенный, что я внук короля, магически одарен и за меня заплатят не многим меньше, чем за Эмори, — ровным голосом говорил Оберон. В его спокойствии было что-то неестественное и очень знакомое — точно так же принцесса рассказывала, что ее собираются похитить ради именитого потомства с хорошей родословной. — Граф считал, что удержать в плену мужчину будет гораздо сложнее и меня нужно убить, пока я не привел за собой подмогу. Сошлись на том, что меня бросили в защитный контур; найдется покупатель — продадут, нет… — Оберон раздраженно дернул плечом и потер лоб, словно главный магический канал у него саднил, как у меня в первые недели после травмы. — Госпожа Сабинн уже была там. Из того, что я успел подслушать, можно заключить, что спит она не меньше двух суток. Вряд ли такое мощное сонное заклинание развеется само. Ее нужно доставить к целителям, пока не поздно.

- Тебе ведь так или иначе придется открыть портал для Рэвена, — напомнила я, выбирая соломинки из волос Ясмайн. Это было отличным поводом не поднимать глаза. — Помолвка уже завтра. Можно переправить Ясмайн вместе с ним.

- Эйв, — с нажимом окликнул Рэвен.

Я вынула очередную соломинку — сероватую, сухую и старую — из золотистой прядки. Я занята. Очень. У меня сестренка пострадала. И картина мира.

- Ее лучше отправить прямо сейчас, — возразил Оберон, явно принявший сторону брата. — Двое суток с замедленным метаболизмом и под ментальным воздействием — это серьезно. А я смогу заодно забежать к дяде и доложить, что происходит.

«И хоть немного восстановиться, прежде чем телепортироваться в третий раз за час», — мысленно закончила я и выпрямилась, позволяя забрать у меня Ясмайн. Оберон был удручающе прав. Медлить не стоило.

А тянуть кота за хвост и никак не решаться обговорить все произошедшее было унизительно и бесчестно. Рэвен ничем не заслужил такого отношения.

С чего начать, я не имела ни малейшего понятия. Оберон, до того умело заполнявший неловкое молчание рассказом о графской башне, исчез в портале — и теперь я могла только жалобно смотреть снизу вверх на Рэвена и Раинера, как нашкодивший щенок — на строгих хозяев.

Храмовник, все еще огорошенный новостями о границах своего благоприобретенного певческого могущества и порушенными планами на дальнейшую жизнь, молча стоял у занавеси на входе, прислонившись плечом к косяку. От него помощи явно ждать не стоило. Не усугубил бы…

Рэвен предпочел усесться на краю, свесив длинные ноги. Он не пытался ни привычно приобнять меня, ни притянуть ближе, ни даже просто прикоснуться. И это, наверное, уже говорило само за себя.

С моего опрометчивого решения наведаться в спальню будущего графа Гейб прошло меньше трех дней. А казалось, что целая вечность.

- Надо же, — вздохнул Рэвен, не поворачиваясь ко мне. — Ты еще ни слова не сказала, а мне уже не нравится, к чему идет разговор.

На это заявление мы с Раинером отреагировали совершенно одинаково — разом напряглись и развернулись к виконту, выдрессированные простым тангаррским правилом: на чьей стороне власть — тот и прав. Рэвен, чьей дрессировкой занималась исключительно Ирейя со всеми ее демократичными настроениями и упрощенными социальными взаимодействиями между аристократией и простолюдинами, продолжал рассматривать ночные болота, так и не поняв, что такого сказал.

Я взяла себя в руки первой. В моей дрессировке Ирейя тоже отметилась — да и пресловутая ночь в спальне графского наследника изрядно изменила отношение к нему.

Но, кажется, недостаточно, чтобы вытравить тангаррские постулаты выживания из моей головы.

- Прости.

- Я с ней даже не знаком лично, — проигнорировав мои робкие извинения, сознался Рэвен. — С леди Шейли.

Вряд ли это имело значение.

Женятся на равных. Невозможно прожить жизнь с человеком, который всегда будет на ступень ниже тебя, — и не покалечить психику ни себе, ни ему. Я могла нравиться будущему хозяину графства Гейб, он мог симпатизировать мне — но это вовсе не означало, что кто-то из нас выдержит давление со стороны аристократии, если Рэвен вдруг решит разорвать помолвку с Шейли. Я не горела желанием прислушиваться к злым шепоткам за спиной и гадать, не отравили ли благородные конкурентки мой чай. А Рэвен уж точно не хотел конфликта с семейным советом — и вряд ли мечтал однажды обнаружить себя вдовцом.

Отношения на фундаменте из сплошных «вопреки» — плохая идея. Уж точно не лучше, чем договорной брак.

- Держу пари, если не воображать заранее, что она кошмарный монстр, знакомство пройдет гораздо легче, — цинично хмыкнул Раинер.

Рэвен резко развернулся и пальнул в него «снежком» — простеньким заклинанием, которому обычно обучали детей с боевым даром, чтобы они отрабатывали скорострельность — и вместе с тем не занимались членовредительством. «Снежок» представлял из себя шарик из воздуха с повышенной плотностью и, в общем-то, цели ничем не угрожал. С тем же успехом можно было швырнуть в храмовника бумажкой.

Но все это я осознала уже после того, как испуганно вскрикнула и подскочила на ноги.

Моя помощь Раинеру, впрочем, все равно не требовалась. Оценив летящее в него заклинание, храмовник выругался — и внезапно обнаружил, что увернулся от пустого места. «Снежок» развалился в полуметре от него.

- Вообще-то я просто не сумел выбрать слов, чтобы выразить свое негодование по поводу того, что у меня увел девушку монах с обетом безбрачия и теперь еще и выпендривается, — укоризненно сказал мне Рэвен, так и не сдвинувшийся с места. — А ты решила, что я убивать его собрался? За кого ты меня держишь, Эйв?

Я пристыженно промолчала, не в силах справиться с нахлынувшим облегчением.

- А ты не собрался? — недоверчиво уточнил Раинер.

- Единственное, что тебе грозило, — это щекотка, — проворчал Рэвен. — Паникер.

- Кто бы говорил, — хмыкнул десятник, заметно расслабившись.

- Молчал бы, — отмахнулся от него Рэвен.

Раинер дисциплинированно следовал этому указанию аж секунд десять.