- Ладно, — снова перешел на тангаррский Оберон. — Как бы то ни было, для начала нужно выбраться отсюда и проверить, действительно ли Мелкая в замке.

- Шустрый какой, — невнятно прохрипела Мамаша Жизель. — И как это ты собрался отсюда выбираться? Дунешь-плюнешь, и на свободе?..

Оберон улыбнулся — светло и мягко, безо всякой насмешки. Мамашу Жизель ожидал большой, очень большой сюрприз…

Больше Мамаша Жизель с нами не разговаривала.

Ее можно было понять: в свое время она безоговорочно встала на сторону Старшого и два долгих месяца, пока я подрабатывала у нее, твердила своим посетителям, как заведенная, что ее помощница — никакая не ведьма, а просто странная чужачка. В конце концов неприязнь ко мне перевесила, и я отправилась на ночные улицы под руководством своего покровителя, но Мамаша всегда поддерживала меня. Такого крушения надежд и чаяний, как сегодня, человек в ее возрасте мог и вовсе не пережить.

Оберон поначалу опасливо оглядывался через плечо, но вскоре убедился, что нищенка молча крадется следом, не порываясь ни тихо падать в обморок, ни громогласно обличать проклятого колдуна, вскрывшего замок на двери при помощи пронзительного взгляда и такой-то матери. «Проклятого колдуна» это вполне удовлетворило. А после того, как он отправил тюремщика в глубокий сон той же методикой, которая помогла ему с замком, Мамаша без единого лишнего звука выскользнула во двор, с профессиональной сноровкой затерявшись в тенях — только ее и видели.

- Ты тоже так умеешь? — с задумчивым уважением в голосе поинтересовался Оберон, в очередной раз оглянувшись — и обнаружив за спиной только меня.

Я молча помотала головой. Чтобы так удирать и прятаться, нужно было всю жизнь прожить в трущобах. За два года такого мастерства не достигнуть. Меня хватало разве что на то, чтобы не шоркать ногами и не вылезать на свет — Оберон с задачей справлялся ненамного хуже.

- Ты умеешь поддерживать визуальные иллюзии? — шепотом спросила я у него. — Так мы далеко не уйдем. Но слуги тут меняются часто, и новые лица никого не удивят, главное — форменную одежду скопировать и умыться где-нибудь.

Вместо ответа Оберон внезапно сгреб меня в охапку и запихнул за раскидистый куст дикого шиповника, украшавший выход с хозяйственного дворика. Мимо него к лестнице в темницу прошмыгнул обеспокоенный мальчишка, слишком хорошо одетый для ребенка прислуги, — должно быть, паж.

- Вот черт, — почти беззвучно ругнулась я, сообразив, какую картину он застанет: пустая камера и тюремщик, которого никак не разбудить, пока не развеется заклинание. Но Оберон сохранял подозрительное спокойствие — только приложил палец к губам, и я послушно заткнулась.

Не прошло и минуты, как мальчишка с воплем вылетел обратно во дворик и помчался в обратном направлении. Крики и топот быстро привлекли внимание, и вскоре в темницу уже прибежала целая делегация — от ответственных до просто любопытных. Там они разделились: ответственные разбились на отряды и порскнули в разных направлениях, а любопытные так и зависли возле лестницы, бурно обсуждая побег.

Я сидела, скорчившись, и дышала через раз, чтобы меньше шуметь — поэтому, когда Оберон вдруг поднялся на ноги и как ни в чем не бывало вышел из-за куста, едва сдержала возмущенный писк.

Но ни одна из сбежавшихся на шум служанок не повернула головы. Будто лейтенанта здесь не было вообще.

А он заглянул за куст, лишний раз приложил палец к губам и молча кивнул в сторону распахнутой настежь двери куда-то в черное крыло замка. Я приподнялась — сначала высунула голову, потом осторожно, на полусогнутых, прокралась к тропинке, — и только тогда рискнула выпрямиться, с неописуемым чувством внутреннего диссонанса рассматривая двух служанок — пожилых, с натруженными руками и обветренными лицами. Они стояли в шаге от меня, сетуя на бесстыжих ведьм и постепенно переходя на тему свекровей, и совершенно определенно нас не видели.

Я прикрыла на мгновение глаза, успокаиваясь, и бесшумно последовала за Обероном. За распахнутой дверью оказалась кухня; от печей веяло жаром, и взмокшая повариха, замешивая тесто, на все лады костерила младших помощников, выскочивших поглазеть на беспробудного тюремщика, позабыв про свою работу. Мимо нее мы прокрались с особой осторожностью, избегая мелькающих локтей, а потом еще несколько минут молча стояли у внутренней двери, пока не вернулся один из поварят, позволив проскользнуть в пустой полутемный коридор.

- С иллюзиями у меня не очень, — вполголоса признался Оберон, когда мы отошли подальше. — Когда деталей слишком много, я начинаю в них путаться. Хорошо, если образец перед глазами, а если нет — вполне может получиться форменное платье, на глазах меняющее отделку. А нам нужно на верхние этажи, в хозяйские покои, туда слуги в простом не ходят… с обычной невидимостью проще. Главное — ничего не касайся и не шуми.

Я спрятала усмешку. «С невидимостью проще», погляди-ка ты! А что на нее сил нужно больше, чем на иной портал — это мелочи, в самом деле, что ему, потомственному магу королевских кровей…

- Придется обыскать все хозяйское и гостевое крыло, — продолжал Оберон, будто и не сказал ничего особенного. — Если Эмори здесь, я телепортирую ее домой, а сам вернусь с тобой в хижину бокора. Там нас должны будут ждать Рэвен и Раинер… — он вдруг запнулся и обернулся через плечо. — Эйвери, я, наверное, лезу не в свое дело, и Рэвен мне потом уши оборвет…

Нам еще повезло, что дверь кладовой скрипнула, прежде чем открыться. Оберон замолчал и успел отшатнуться в сторону, пропуская поваренка с кругом пахучего сыра — а мальчишка, дико озираясь, со всех ног припустил на кухню и уже там заверещал что-то про говорящие стены и про то, что злой колдун зачаровал весь замок.

«Злой колдун» осмотрел каменную кладу над моей макушкой, явно размышляя о том, что идея, в общем-то, неплоха — какой будет переполох! — но с сожалением покачал головой. Мальчишке, скорее всего, просто не поверят, а вот если кто-то донесет советнику, тот мигом поймет, что пойманная «ведьма» не только не сбежала из замка, но еще и привела с собой подмогу.

- За что Рэвен должен оборвать тебе уши? — одними губами спросила я.

Но Оберон уже передумал устраивать разговоры по душам в коридоре чужого замка, где все охотились на колдунов, и, покачав головой, молча указал в сторону лестницы на второй этаж.

Второй этаж оказался практически пустым и мог похвастаться столь затейливой планировкой, что графа мы сумели отыскать только час спустя, когда Оберон уже начал нехорошо бледнеть: заклинание невидимости требовало немало сил, и он постепенно выдыхался. Поэтому, когда из-за неплотно прикрытой двери в дальней пристройке послышался раздраженный мужской голос, лейтенант не прыгал от радости только потому, что порядком устал.

- И что от нее проку в таком состоянии?

Одной фразы оказалось достаточно, чтобы Оберон замер, сделав стойку. Я рискнула подойти ближе к двери и заглянула в щелку.

Граф сидел возле камина, укрыв колени тяжелой шкурой. По-тангаррски темные волосы липли ко лбу, но его заметно колотило. Нездоровая бледность и странное положение шеи довершали картину. Его Сиятельство действительно был нездоров — и, если я правильно поняла причину, то проку от помощи Эмори не было бы в любом состоянии.

- Так она, по крайней мере, не навредит, — философски отозвался собеседник графа. Его я не видела за высокой спинкой кресла, но голос, мягкий и по-хелльски переливчатый, узнала мгновенно — и отступила от двери, покрывшись колкими мурашками. — Я говорил, что эта ведьма, скорее всего, не станет тебе помогать. Но в обмен на нее готовы прислать целителя. Так почему нет? — он говорил устало и размеренно, как родитель, уговаривающий раскапризничавшегося ребенка.

- Она… — а вот в голосе Маркеля звучало что-то такое, что заставило Оберона стиснуть зубы и сжать кулаки. — Разбуди ее! Я хочу с ней поговорить прежде, чем соглашаться на предложение твоих… — Его Сиятельство раздраженно махнул рукой, не сумев подобрать достойное определение. — Если ведьма будет достаточно благоразумна, то сумеет хорошо устроиться в жизни.