С которой их еще и попытались вытурить, заявив, что никаких студенток тут не находили, и вообще, женщина, умеющая читать… и далее по тексту.

Я устало потерла рукой лоб. Там по-прежнему ничего не болело и даже не чесалось, но привычка оказалась неистребимой, как Раинерово любопытство.

Старшому, положим, я рассказала все. Он, разумеется, не поверил; учение храма отрицало всякую возможность выбраться с Тангарры (обвиняя в этом отнюдь не разрушенный при захвате колонии космодром), а потому негласный хозяин Нищего квартала просто убедился, что меня вышвырнули в его вотчину по очевидной причине: я спятила. Но в остальном я была «адекватной», а значит — вполне пригодной для работы и постели.

Раинеру я не нужна ни для того, ни для другого. Зато десятник был куда ближе, чем Старшой, к храмовому книгохранилищу и вполне мог в мою историю поверить.

А дальше… что вероятнее: что он захочет устранить девицу, способную пошатнуть авторитет непогрешимого храма, или что он решит мне помочь воссоединиться с «чужаками», чтобы я отсюда убралась подобру-поздорову?

Будь реалисткой, Бланш. Нельзя ничего ему рассказывать. Даже если он смотрит на тебя кристально ясными глазами человека, который ни разу в жизни не ослушался доводов своей совести.

Особенно если он так смотрит. Не покупаться же на этот трюк в… который там раз? Третий? Четвертый?

- А это епископ приказал тебе втереться ко мне в доверие? — раздраженно поинтересовалась я и с опозданием прикусила язык.

- Нет, прежний настоятель, — невозмутимо отозвался брат Раинер. — Впрочем, нынешнему тоже очень интересно, откуда ты узнала о нахцерерах и почему монетка слушается только тебя. А что, я уже втерся?

На мгновение я потеряла дар речи.

Будь я проклята, если этот пройдоха воспитывался в храме!

- Втерся, — помедлив, признала я. — Иначе я бы ни за что не рискнула прийти к тебе с предположением, где может скрываться второй нахцерер.

Брат Раинер на мгновение застыл, бросив на меня откровенно обескураженный взгляд, и я едва успела спрятать злорадную усмешку. Что значит бить врага его же оружием!

- Тогда почему ты не хочешь рассказать, откуда так много знаешь о нежити? — логично поинтересовался десятник.

Потому что я о ней всего-навсего читала. А храм наверняка заинтересуется, где это я отыскала столь занимательную литературу, что вернет меня к проблеме разнообразных вопросов, возникающих у карателей в свете костра.

Я встретилась взглядом с Раинером — и отчего-то стушевалась.

Озлобленные, умирающие нищие вполне могли избить чистенького и возмутительно живого храмовника, тайком пробравшегося в сердце Нищего квартала, но даже тогда они не стали бы ему солгать. И я, хоть и не верила ни в какие потусторонние силы соборных служителей, отчего-то тоже никогда не рисковала.

Но, видимо, все-таки придется.

- Понимаешь, я… — начала было я, но меня прервал истошный крик — и мучительно знакомый взвизг, звоном отдающийся в ушах.

У Длинного тоже возникали вопросы. Но он, в отличие от некоторых, предпочитал не мучить девушек, а работать.

Например, раскапывать то место, где девушки только что маячили с лопатами…

Брат Раинер, к его чести, тоже мгновенно потерял интерес к разговору и бросился назад, на ходу вынимая меч из ножен. Я на секунду застыла на месте, растерянно глядя ему вслед. По-тангаррски худощавая фигура двигалась с какой-то странной, расчетливо-скупой грацией, не допускающей ни единого лишнего движения, — обманчиво плавно и мягко. Даже идиотская укороченная ряса и мешковатые холщовые штаны не могли испортить впечатление, и я поймала себя на том, что, кажется, не отказалась бы взглянуть, как Раинер выглядит вообще без них.

«Ведь правда втерся», — обреченно подумала я и припустила следом с лопатой наперевес.

Что ж, еще два утверждения про мифических нахцереров можно было внести в список подтвержденных. Во-первых, без монетки или кулинарных изысков типа варки в уксусе отрубленная голова и впрямь прирастала к телу. А во-вторых, без савана нахцерер действительно норовил вылезти из могилы и с энтузиазмом прокапывался навстречу любопытствующему отпрыску Старшого.

Длинный встрече предсказуемо не обрадовался. Нахцерер — похоже, наоборот, но тут в их тет-а-тет грубо вторгся брат Раинер с обнаженным клинком, и дальнейшие планы мертвеца претерпели резкие изменения.

Храмовника он запомнил (что, впрочем, неудивительно — не каждый день тебе отрубают голову) и выразительно оскалил на него неестественно белые и чрезвычайно острые зубы. Раинер впечатлился и нападать в лоб не стал, но сместился в сторону, загородив собой мальчишку — а тот, не будь дурак, тут же задал стрекача.

Я спросила себя, не дура ли я, но драпать следом не стала. Бросаться на нахцерера с лопатой, впрочем, тоже.

В идеале я рассчитывала разделаться с этой пакостью при свете дня, в окружении благодарных свидетелей, и тут же потребовать свою законную награду. Но закапывать нахцерера после того, как его уже видел Длинный, было бы, по меньшей мере, странно, поэтому я трагически вздохнула — прощай, шанс прославиться, чтобы обо мне все-таки сболтнули спасателям! — и вытащила монетку из-за воротника рубахи.

Увы, нахцерер, в отличие от бокора, благоговейно тянуть руки и мирно растворяться не спешил.

Монетка ярко озарила погост всеми цветами радуги, на мгновение ослепив и меня, и Раинера. Мертвяку этого промедления хватило, чтобы полоснуть когтями по руке храмовника, выбив меч, и нацелить зубы уже на меня.

Оказавшись лицом к лицу с озлобленным нахцерером, я позорно растерялась и застыла столбом.

Лицо, как назло, сохранилось превосходно. Наверное, я даже встречала бокора при жизни, беспечно прогуливающимся по улочкам близ Нищего квартала, — кто знает? Выглядел он типичнейшим тангаррцем: такое же узкое, как и у Раинера, серовато-бледное лицо с четко выраженными скулами и упрямым подбородком, будто вырубленным в три замаха топором, и большие выразительные глаза. Будь он жив, я бы даже назвала нахцерера красивым.

Но сейчас на комплименты что-то не тянуло.

От первого взмаха когтями я увернулась не иначе как чудом. Ноги казались ватными, ужасно неуклюжими и неустойчивыми, а о лопате в руках я вспомнила, только когда нахцерер решил не мелочиться и к чертям загрызть строптивую добычу. Мертвец прыгнул — я едва успела выставить вперед черенок лопаты, и он налетел на него животом. Лопату я, естественно, не удержала, но нахцерера отпихнула.

Раинер воспользовался моментом, чтобы коварно напасть на него со спины. Увы, меч он был вынужден держать в левой руке, и отрубить колдуну голову с одного удара ему не удалось — а шанса на второй нахцерер не предоставил. Оставшись безоружным, храмовник коротко дернул уголком рта и поднял кулаки, закрывая корпус от предполагаемой атаки.

Я увидела, что нормально сжать в кулак он смог только левую руку, и, заскулив от безнадеги, прыгнула нахцереру на закорки.

Такой вопиющей фамильярности мертвец не ожидал и предсказуемо не удержал равновесие. Мы упали на рыхлый земляной отвал возле свежей могилы, но из меня все равно вышибло весь воздух, а рухнувшее сверху тело — пусть и по-тангаррски узкокостное — только усугубило положение. Кроме того, тело было чертовски недовольно таким обращением и вообще жаждало меня загрызть.

Такое обращение меня тоже не устраивало, и я с невесть откуда взявшимися силами двинула ему ногой, тут же отползая назад, — и с воплем скатилась с земляного отвала прямиком в могилу.

На мое счастье, Раинер поленился рыть яму на священные два метра вглубь, справедливо полагая, что братские могилы вообще никто особо не утруждался копать в соответствии с доктриной храма. Но даже получившегося в итоге метра хватило, чтобы я отбила плечо и ногу, а нахцерер возрадовался и собрался сигануть следом — когтями вперед.

Но наскочил на меч, любезно подставленный Раинером.

Приземлившееся в могилу тело исторгло из меня вопль, на какой не мог бы рассчитывать даже целый нахцерер, но последовавшая за ним голова быстро прекратила это безобразие. Позабыв про брезгливость и страх, я мстительно запихнула переливающийся всеми цветами радуги артефакт в раззявленную пасть и собственноручно ее захлопнула.