Раинер понял это куда раньше меня, и в беспорядках в отдаленных святилищах был заинтересован еще меньше, чем в моей смерти. Оттого и не спешил поддерживать не то что мои идеи — даже разговор.

Что ж, он оценивал ситуацию куда более точно и полно. Ради его реакции я сюда и пришла, разве нет?

Но мне все вспоминалась безрассудная надежда в глазах умирающего Старшого, когда тот услышал о возможности спасти своих детей.

- Нищая братия перероет все кладбище и проверит каждый труп, — сказала я наконец. — Нас… их много, и все верят, что кого-то еще можно спасти. Рано или поздно город узнает, что нахцерера на погосте нет, и до мертвецкой в Соборе додумается любой. А если приказать остановить поиски, горожане взбунтуются и перекопают все сами. Они слишком напуганы.

Розоватый солнечный свет рисовал на стене яркий клин, будто нацелившийся на дверь. В коридоре послышались шаги, и десятник затаился, как мышь. Я дождалась, пока они затихнут в отдалении, и констатировала:

- Труп придется подбросить. — Я ожидала бурю возражений, но Раинер только кивнул так задумчиво, будто уже сам обдумывал, как бы это сделать. — Нужно придумать, как попасть… — воодушевившись, начала я.

- …в твою келью до побудки, — перебил меня Раинер. — И не вздумай говорить настоятелю, что ты задумала, если хочешь жить! Обсудим все после того, как разберемся с опасностью быть застуканными в одной келье на рассвете.

«Все-таки переживаешь за свои обеты?» — едва не спросила я, но вовремя прикусила язык и, осторожно выглянув в коридор, прошмыгнула вдоль стены к выделенному мне закутку.

Раинер остался в келье, но четверть часа спустя я увидела его во внутреннем дворике, мрачно обливающегося холодной дождевой водой из бочки. У него зуб на зуб не попадал, и моя физиономия, выглядывающая в щель между ставнями, вызвала только страдальческую гримасу.

Я быстро присела, чтобы не мозолить ему глаза, а потом и вовсе ушла из кельи — завтракать.

В общей храмовой столовой кормили куда как скромно. Прежний настоятель, должно быть, держал для себя где-то отдельную кладовую с едой, потому как у него на завтраке жидких каш и плохо чищеного лука я что-то не заметила. В качестве приправы к основному блюду шли десятки косых взглядов поверх грубо сколоченных столов. Храмовники считали, что девка в их святая святых оскорбляет Небо и сбивает с пути, отвлекая от расправы над неупокойниками, а любители строить догадки презрительно косились еще и на Раинера.

- Ты вполне могла поесть и в келье, — заметил десятник, давясь кашей.

Я пожала плечами. Могла. Но поговорить с братом Раинером все равно было нужно, и уж лучше проделать это здесь, чем потом искать уединенное местечко — все с тем же риском попасться кому-нибудь на глаза.

- Но тебе до того необходим этот труп, что ты готова терпеть даже местных блюстителей чужих обетов, — вздохнул десятник, смирившись с невозможностью достучаться до моей совести раньше, чем до инстинкта самосохранения. — А тебе не приходило в голову, что труп может возражать против перевозки? Нам ведь нужно, чтобы его нашли нищие, и только потом уже мы упокоили, как положено.

Бежать с моей больной идеей к вышестоящим брат Раинер, похоже, не собирался. Должно быть, слишком хорошо понимал, что после этого получит приказ транспортировать-таки нахцерера (если он все-таки в мертвецкой) на кладбище — а сам оттуда уже не вернется. Храму ни к чему лишние свидетели — а потому чем меньше народу знает об этой авантюре, тем лучше.

- Вот это-то меня и беспокоит, — встряхнулась я, спрятав излишне благодарный взгляд. — Я знаю, что будет делать нахцерер, предоставленный сам себе, но вот как он отреагирует на людей в мертвецкой?

- Судя по предыдущему опыту — заорет, — буркнул Раинер, ничуть не воодушевленный такой перспективой. — Но у меня как-то не было настроения выяснять, с какой целью он собирался вылезти из могилы.

- У меня есть одна идея, — неуверенно сказала я, уставившись в почти не тронутую тарелку. — Но, во-первых, нужно, чтобы нас никто не видел, включая попрошаек и храмовников, а во-вторых, нам придется совершить набег на отпевальную.

- На отпевальную, — устало повторил десятник и прикрыл глаза. — Думаешь, нахцерер пойдет за саваном?

- Он за ним побежит, — мрачно напророчила я, — потому как саван будет улепетывать со скоростью перепуганной девицы.

Раинер усмехнулся и покачал головой.

— Рискну предположить, что перепуганный храмовник доставит нахцерера на погост куда быстрее. Но, во-первых, никто эту погоню не должен видеть, а во-вторых, нужна готовая яма, куда можно будет бросить саван, и потом в темпе закопать его вместе с мертвецом. Днем на кладбище постоянно снуют нищие, так что рыть могилу придется с наступлением темноты.

Я прикинула перспективы и обреченно вздохнула.

Если выбирать между рытьем могилы впотьмах и бегством от целеустремленного нахцерера, я предпочла бы оказаться на другой планете.

Но такого шанса мне никто не предоставил.

До эпидемии отпевальная была небольшой комнаткой с прилегающей тесной кладовкой в задней части Собора. В ней обычно читали заупокойные молитвы для зажиточных, но все же недостаточно богатых горожан, чьи родственники не могли позволить себе вызвать храмовника на дом и провести церемонию в собственной гостиной. Бедняков отпевали старухи из Нищего квартала, а самими попрошайками занималась бессменная мамаша Жизель.

Но чума устанавливала свои порядки. Нищий квартал превратился в Мертвый, а мамаша наотрез отказывалась вылезать из своей лачуги, да и гостей перестала жаловать. Под напором горожан храму пришлось открыть отпевальную для всех, и очень скоро она переполнилась, вынудив священнослужителей работать в две смены, — но соседние залы все равно вскоре оказались набиты не отпетыми еще трупами, и они все прибывали.

Едва протиснувшись в дверь, я подавила рвотный позыв и поспешно зажала нос рукой. Такими миазмами не мог похвастаться даже Мертвый квартал: тела лежали штабелями вдоль стен, тщательно завернутые в гниющие тряпки, и отнюдь не все безутешные родственники позаботились о том, чтобы их омыть или хотя бы переодеть. В дальнем углу из отдельного штабеля высовывались обугленные кости, укутанные в старые лохмотья.

За освященный саван храм просил целый медяк, но их тоже не хватало.

- Стой за дверью, — скомандовала я. — Я сама.

- Не забудь заплатить, — не стал спорить Раинер. Я раздраженно отмахнулась и решительно ступила внутрь.

Дверь кладовки перегородили чьи-то причудливо изувеченные босые ноги, и я, нервно сглотнув, отпихнула их в сторону специально прихваченной палкой. К моему ужасу, мертвец будто бы выдохнул и скатился с кучи трупов, неестественно запрокинув голову. На шее темнели ожоги. Кто-то пытался прижечь ему чумные бубоны в надежде спасти, и, по всей видимости, именно это его и добило.

- Чего ты там застряла? — обеспокоенно поинтересовался Раинер, приоткрывая входную дверь, и на глазах побелел.

- Подожди в коридоре, пожалуйста, — терпеливо попросила я и, подождав, пока недовольная физиономия десятника не скрылась в темноте, сунулась в кладовку.

Она оказалась почти пустой. На одной из полок лежала тощая стопочка саванов, а рядом стоял тяжелый ящик с мелкими медяками. Я зачерпнула горсть и ссыпала ее обратно. Покосившись на открытую дверь, обреченно вздохнула и кинула еще одну монетку в «кассу».

Саваны на ощупь были грубоватыми, и пахло от них лежалыми тряпками и сыростью (вероятно, из-за процедуры освящения, которую должны были проводить под солнечным светом — но провели под дождем), но выбирать не приходилось. Я взяла верхний из стопки и быстро вышла в коридор, сразу же захлопнув за собой дверь. Удовлетворенное выражение лица Раинера подсказало мне, что десятник старательно вслушивался в медный звон, пока я была в кладовке.

Я протянула ему честно оплаченный саван и поинтересовалась:

- А как мы попадем в мертвецкую?