Мужчины во время ее речи потихоньку отодвигались к стенкам и пытались слиться с интерьером. Вроде бы ничего особенного этому парню они не сделали, обычная прописка, правда, запоздавшая, но кто знает этих женщин… Вот пойдет и пожалуется Хозяйке, а то и сразу Старшей госпоже. Те не вмешивались в дела гарема, но вот насчет ущерба наложнику… Никто из оставшихся в гаремном зале мужчин не обладал иммунитетом, который дается любимчику какой-либо госпожи, поэтому наказание отсыпали бы на полную катушку. Принесло же эту гостью именно сейчас, они-то думали, что уже все спать легли.

— Никто из вас, перестарков, мне для игр не подходит, а эта экзотическая игрушечка очень даже бы подошла. Но вашими стараниями он ни на что не годен. И куда вы его собрались отправлять в таком виде? Тут Старший есть?

Парни беспомощно переглянулись. Наконец чуть вперед выдвинулся один — то ли самый смелый, то ли самый ответственный, и сказал, почтительно опуская глаза:

— Госпожа, Старший уже ушел… а этому парню просто хотели его комнату показать.

— Значит, старый слишком у вас Старший, раз спать уже отправился и ничего не контролирует, — как же эта госпожа ухитряется все так вывернуть, что кто-то точно получит наказание? — тоскливо подумал говоривший. Что ни скажешь — только хуже всем сделаешь.

— Ну, раз ты такой смелый, — продолжила Кристиана, а инициативный мужчина напрягся, — то бери эту экзотическую игрушку и неси ко мне в комнату. Он даже в таком виде мне больше нравится, чем любой из вас.

Нанеся им последний удар по самолюбию, Криста, не оглядываясь, пошла к дверям. Отвечавший ей мужчина, не мешкая, подхватил на руки попытавшегося дернуться брюнета и последовал за ней. Кто-то услужливо распахнул перед ним дверь, чтобы не заставлять госпожу ждать.

Кристиана

Мне показалось, что этот несчастный парень чем-то похож на виденного недавно танцовщика, наверное, своей брюнетистостью. Потом услужливый мужчина из гарема принес того в мою комнату и тихо спросил:

— Куда положить, госпожа?

— На ковер, — ответила я. — Иди, ты мне больше не понадобишься.

И вот, рассматривая то, что сложили мне на ковер, я понимаю, что этот несчастный все-таки очень похож на красивого танцовщика. Но того исполнителя я видела издалека и мельком, поэтому могу и ошибаться. Да и насколько отличается от уверенного счастливого парня этот еле живой и абсолютно запуганный…

— Как тебя зовут? — спрашиваю я.

— Ильнар, госпожа.

— Ильнар, мальчик, ты танцуешь? — спрашиваю снова.

— Да, госпожа. Вы видели, как я танцевал? Вам понравилось? — парень буквально расцветает, и ничего ему больше не надо, только ответ на его вопрос.

«Вот ведь творческие люди, — думаю я. — Сам еле живой, а его интересует только то, понравился ли госпоже его танец. Но, значит, это действительно тот парень.»

— Я видела, как ты танцевал. Ведь ты танцевал в зале Совета, да? Мне очень понравилось, ты красиво танцуешь, — вот тут мне лгать совсем не пришлось, даже из благих побуждений, чтобы приободрить парня, который выглядел… да ужасно он выглядел. Он был весь какой-то грязный, липкий, и мне знать не хотелось, в чем он испачкался.

«Вот ведь твари! — не сдержалась я. — И ведь это не женщины с ним играли, а его «согаремники». Неужели они настолько ненавидят друг друга? Похоже, когда он стал не нужен своей хозяйке и она сняла свой запрет, остальные мужчины вообще его не выпускали.»

Контраст с тем уверенным, даже самоуверенным танцором был таким разительным… от этого Ильнара становилось жаль еще больше.

Раз Ильнар тот самый исполнитель, то он принадлежит какой-то из женщин и вряд ли получится его купить — наверняка та не захочет продавать. Одно непонятно — с чего бы хозяйка отправила его в гарем и не велела не трогать — должна же понимать, что его могут попросту сломать. Кажется, уже почти преуспели в этом. Это ведь нежная творческая мимоза, нельзя трогать грубыми руками… может, все-таки удастся уговорить владелицу?

Сейчас я ничего не буду обещать этому парню, но, хотя бы этой ночью, позабочусь о нем. Какие там развлечения! Естественно, про развлечения я сказала специально для обитателей гарема, чтобы не считали меня доброй госпожой. Добрых не слишком уважают. А они, кстати, свое развлечение с Ильнаром собирались продолжать еще и в комнате, я даже не сомневаюсь. Вот им жалость совсем не свойственна.

Ильнар

И тут оказалось, что друзьями в гареме он не успел обзавестись, зато врагов — сколько хочешь. И он ведь никого не подставлял, ничье место не занял, ни на кого госпоже не жаловался… Парни с самого начала считали его надменным, но его это мало волновало — его время занимали тренировки, выходы с госпожой и ночи, когда она брала его к себе. Теперь оказалось, что даже комнаты у него здесь нет. Точнее, есть, Старший указал ему комнату сразу после приезда, но он так редко там бывал, практически всегда ночуя у госпожи — редкая честь для наложника, вызывающая зависть у других мужчин — что не особо обратил внимание, что появились новые обитатели гарема, и в его комнате теперь жил еще один парень.

Его мысли занимали танцы — он танцевал, а потом госпожа часто отдавала его на несколько часов или на ночь другой госпоже, причем особенно подчеркивала: «Ты должен угождать ей, как мне самой!». Он старался. Некоторые госпожи хотели, чтобы он танцевал только для них одних — это было легче всего и очень ему нравилось; другие играли с ним, иногда — довольно мягко, и это ему тоже нравилось, а некоторые — как будто хотели оторваться на нем за одну ночь, во всех позах используя дорогого наложника, которого они себе никогда не смогут купить.

Но это все ничего, это привычно наложнику, а иногда — и приятно. Госпожа ведь особенно подчеркивала — не калечить, не оставлять заметных следов, потому что ему на следующий день танцевать.

Его проблемы начались, когда одна госпожа заставила его выпить вейдже. Он возбудился, естественно, как и полагалось, она играла, как хотела; а потом она дала ему еще какой-то отвар. Он робко попытался узнать, что это, и не помешает ли ему завтра выступать. Зря он спросил, лучше бы выполнил ее распоряжение молча. Госпожа разозлилась, велела ему выпить эту кружку, потом еще и еще, затем велела терпеть. Он к таким развлечениям был не приучен, терпел из последних сил, потом молил госпожу отпустить его в туалет, а она довольно смеялась. Больше всего он боялся опозориться и испортить госпоже ковер, а еще — что организм отреагирует как-то не так, и ему будет тяжело танцевать. Так и случилось. На вейдже у него и так была не очень хорошая реакция — возбуждался, конечно, а потом желудок долго в себя приходил; а после этого отвара ему вообще было плохо. Полдня его мучила тошнота, казалось, что живот раздулся, как у ленивого наложника, который не любит ходить в тренажерный зал. И выступать было тяжело, он сам понимал, что танцевал очень плохо.

А еще он стал бояться этих госпожей, того, что они могут еще придумать. Получался замкнутый круг — он боялся и танцевал все хуже, кажется, потерял кураж; а госпожа видела это, чувствовала, и злилась, потому что он не оправдывал вложенные в него деньги.

Сегодня она сказала ему, что не ждет в своей комнате, и отправила устраиваться в гарем.

Глава 9

Кристиана

Сгрузили мне это чудо на ковер и оставили. Я смотрю на него и понимаю — нельзя так с людьми поступать. Как будто что-то красивое, драгоценное изваляли в грязи. И в переносном смысле, и в самом прямом — до душа он еще не успел дойти, не пускали. А еще я с ужасом понимаю правдивость этой фразы: «Если можно одному — то можно всем». Не справедливость, а именно правдивость — ведь я теперь на него сама смотрю не с восхищением, как раньше, а с жалостью, перемешанной с какой-то брезгливостью. Вспоминаю те гадкие книги и фильмы, где пленников и даже пленниц насилуют захватчики. Не знаю, что там с рассудком у жертв потом делается…

Что-то совсем мне не нравится направление собственных мыслей. Приказываю парню вымыться — ему это явно не помешает, а я пока отвлечься попробую.