Альмандина и Джакузи повесили во внутреннем дворе тюрьмы Ар-Хоран в одну из изнуряюще душных августовских ночей 3019 года; вместе с ними были казнены флаг-капитан Макариони и еще семеро морских офицеров, возглавлявших «Мятеж адмирала Карнеро». Именно так была названа постфактум операция «Сирокко», в ходе которой адмирал упреждающим ударом уничтожил прямо у причалов весь гондорский флот вторжения, а затем высадил десант и сжег дотла пеларгирские верфи. Попавший в безвыходное положение Арагорн принужден был – спасая лицо – подписать Дол-Амротский трактат. В соответствии с тем договором Умбар – таки да, признал себя «неотъемлемой частью Воссоединенного Королевства», но взамен выговорил для себя «на вечные времена» статус вольного города – просто Сенат его отныне официально именовался магистратом, а армия – гарнизоном; посол по особым поручениям Алькабир, который вел эти переговоры от имени Республики, добился даже особого пункта, запрещающего на ее территории деятельность тайной стражи Его Величества. Рейд же адмирала Карнеро был – к обоюдному удовольствию гондорского короля и умбарских сенаторов – признан обыкновенным пиратским набегом, а его участники – дезертирами и изменниками, забывшими о воинской присяге и офицерской чести.

Разумеется, в глазах народа сподвижники Карнеро (сам адмирал суда избежал – погиб в Пеларгирском сражении) выглядели героями, спасшими Родину от иноземного порабощения, однако – как ни крути – факт нарушения ими приказа был налицо… Генеральный прокурор республики Альмаран решил эту морально-этическую дилемму просто: «Говорите, «победителей не судят»?! Черта с два! Закон либо есть – и тогда он един для всех, либо его нету вовсе», а пафос его блестящей обвинительной речи (она приведена – хотя бы выдержками – в любом современном учебнике юриспруденции) исчерпывающе выражен ее заключительной, поистине исторической фразой: «Пусть рухнет мир, но свершится правосудие!» Впрочем, уж кто-кто, а казненные руководители умбарской секретной службы должны были бы знать, что в такого рода делах благодарность Родины почти всегда имеет довольно специфический привкус…

Соня так ничего и не узнала о миссии Халаддина (что, как мы уже поняли, стало для того предметом особой заботы) и до конца жизни пребывала в уверенности, что и он, и Кумай просто не вернулись с Пеленнорских полей. Однако время милосердно, и когда эти раны зарубцевались, она выполнила свое жизненное предназначение: стала любящей женой и замечательной матерью, составив счастье чрезвычайно достойного человека, имя которого – в рамках нашего повествования – абсолютно несущественно.

Венценосные особы, с моей точки зрения, представляют куда меньший интерес – ибо их судьба и без того известна всем и каждому. Для тех же, кто ленится протянуть руку к книжной полке или хотя бы освежить в памяти учебник по истории для шестого класса, напомним, что царствование Арагорна было одним из самых блистательных в истории Средиземья и служит одним из тех «опорных» событий, по которым проводят границу между Средневековьем («Третьей Эпохой») и Новым Временем. Не пытаясь снискать любовь гондорской аристократии (что было делом заведомо дохлым), этот узурпатор сделал абсолютно верную ставку на третье сословие, которое интересовалось не всякого рода фантомами вроде «династических прав», а процентом налоговых отчислений и безопасностью торговых путей. Поскольку с благородным дворянством у Его Величества так и так все горшки оказались побитыми вдребезги, это парадоксальным образом развязало ему руки в проведении аграрной реформы, радикально урезавшей права лендлордов в пользу свободных землепашцев. Все это и послужило основой для знаменитого гондорского «экономического чуда» и для последовавшей чуть погодя колониальной экспансии. Созданные же Арагорном (в противовес дворянской оппозиции) представительные органы власти в практически неизменном виде дожили до наших дней, доставив Воссоединенному Королевству вполне заслуженный титул «старейшей демократии Средиземья».

Общеизвестно, что король всемерно поспешествовал наукам, ремеслам и мореплаванию, продвигал на высшие государственные должности талантливых людей, не особо приглядываясь к их родословной, и пользовался среди народа вполне искренней любовью. Темным пятном на репутации Элессара Эльфинита смотрится самое начало его царствования, когда тайная стража (организация, что и говорить, жуткая) вынуждена была железной рукою ограждать престол от посягательств феодальной вольницы; впрочем, ныне большинство специалистов сходятся на том, что масштабы тогдашнего террора безмерно преувеличены дворянскими историографами… Жена Арагорна, красавица Арвен, которой легенда приписывает эльфийское происхождение, никакой роли в делах государственного управления не играла и лишь сообщала его двору некий загадочный блеск. Детей у них не было, так что династия Эльфинитов оборвалась на ее основателе, и престол Воссоединенного Королевства унаследовали князья Итилиенские – иными словами, все вернулось на круги своя.

Дать политэкономический анализ правления первых князей Итилиенских, Фарамира и Йовин, весьма затруднительно, ибо ни политики, ни экономики у них там, похоже, не было вовсе, а была одна сплошная романтическая баллада. К созданию пленительного образа «Феи итилиенских лесов» (не правда ли, странно: когда-то в Итилиене – этом индустриальном сердце Средиземья – росли леса…) приложили руку, наверное, все поэты и художники того времени – благо скромный двор Фарамира стал для них чем-то вроде Святилища Веры, и не совершить туда паломничества считалось просто неприличным. Но даже вводя поправку на неизбежную идеализацию прототипа, приходится признать: Йовин, судя по всему, и вправду была удивительно светлым человеком.

Благодаря этой братии мы располагаем ныне и несколькими портретами принца Фарамира; лучший из известных мне приведен в опубликованной недавно аннуминасским издательством «Башня Амон-Сул» монографии «Философский агностицизм и его ранние представители». Однако в любом случае ни одно из этих изображений не имеет ничего общего с тем латунным профилем, что украшает в качестве кокарды горчичные береты коммандос из лейб-гвардии Итилиенского парашютно-десантного полка. Кстати, именно к этому полку приписаны знаменитые «мангусты» – специальное антитеррористическое подразделение, бойцов которого могла днями лицезреть на экранах телевизоров вся Арда, когда те блестяще освободили в Минас-Тиритском аэропорту пассажиров вендотенийского лайнера, захваченного фанатиками-хананнитами из «Фронта освобождения Северного Мингада».

За все время своего итилиенского княжения Фарамир осуществил одну-единственную внешнеполитическую акцию, а именно: наложил разрешительную резолюцию на рапорт барона Грагера, в коем тот просил откомандировать его на юг, за реку Харнен, для осуществления разработанного им комплекса разведывательных и подрывных операций: «…По всем признакам, именно там, в Ближнем Хараде, будет в ближайшие годы решаться судьба Средиземья». Как ни странно, дальнейшая судьба Грагера Аранийского (которого иногда не без оснований величают «спасителем Западной цивилизации») по сию пору остается собранием малодостоверных преданий и анекдотов. Известен лишь конечный результат его трудов – грандиозное восстание кочевников-аранийцев против харадского владычества, которое в итоге и привело к обрушению – по принципу домино – всей зловещей Империи харадримов, благополучно распавшейся на кучу враждующих между собою племен. Никому не ведомо, каким образом этот авантюрист-интеллектуал завоевал свой непререкаемый авторитет среди свирепых дикарей харненских саванн. Святочная история о выкупленном им по случаю на кхандском невольничьем рынке сыне аранийского вождя смотрится абсолютно недостоверной; версия о том, что его путь к вершинам власти пролегал через ложе верховной жрицы Свантантры, остроумна и романтична, однако у людей, мало-мальски разбирающихся в реалиях Юга, может вызвать лишь улыбку… Даже о смерти барона ничего толком не известно: то ли погиб во время львиной охоты, то ли был по нелепой случайности убит, улаживая конфликт за летние водопои между двумя мелкими аранийскими кланами.