Вуз я выбирала максимально простым способом исключения. Я выписала на листочек университеты и институты нашего города (заранее решив, что студенческий общажный быт я не выдержу) и вычеркнула все, где у моего отца были связи. В тот момент я приняла решение стать искусствоведом. Зря, наверное, поскольку всегда была слишком сухой для восприятия тонкого возвышенного мира. Буквально через полтора года у отца появились связи и в моем вузе, тогда я решила всячески добиться своего исключения, в чем потерпела неудачу. Мои работы по педагогике и психологии пестрели прямыми цитатами из «Моей борьбы» Гитлера, что наши милые профессора относили к свежим взглядам. Я самозабвенно доказывала музыкальным теоретикам шедевральность современной попсовой музыки, а литературоведам — новаторство стихотворений одного известного «поэта», который не может написать ни строчки без мата, однако если убрать ненормативную лексику, становится явным его плагиат. Этикет я назвала излишней наукой и подготовила проект, в котором призывала отказаться от изучения этикета в школах и гимназиях с тем, чтобы он был доступен лишь узкой прослойке населения.

Отец смотрел на мои фокусы прикрыв глаза, не показывая своего неодобрения. Брат же окрестил мое поведение «ботаник-панк» и ждал, пока меня либо вышвырнут из вуза, либо наградят именной стипендией. Не знаю, как он смог предвидеть последний вариант развития событий, но факт остается фактом, премию я получила. За ней последовало приглашение остаться в аспирантуре, но от него я решительно отказалась.

— Скажите, кто-нибудь в ФБД не знает о моем дипломе? — грустно выдохнула я.

— Не обижайтесь, — женщина ободряюще положила мне ладонь на плечо. — Просто нам как раз помогает мальчик из вашей бригады, он рассказывал нам о Вас. Петя, если я правильно помню.

— И как он Вам? — заинтересовалась я.

— Имеет свой стиль, весьма недурно пишет. Правда, практически не читает, — женщина понизила голос до шепота. — Иногда мне кажется, что о некоторых книгах он узнал только у нас.

Я посмотрела ей в глаза. Создавалось впечатление, что на подобные места всегда объявляются кастинги, где наличие черных бездонных глаз — обязательное условие. Я не смогла определить, где заканчивается зрачок и начинается радужка, такими темными казались ее глаза… И ресницы — длинные, густые, цвета угля. Они явно были предметом зависти других женщин.

Женщина щелкнула пальцами. Из смежной комнаты прилетел поднос с двумя чашками какао и упаковкой печенья.

— Вы же сказали, что здесь нет настоящей магии, — напомнила я.

— Так ее и нет, — собеседница пожала плечами. — Это все дешевые фокусы, настоящая магия иного, более высокого уровня.

Я задумчиво протянула какую-то гласную. Я ничего не понимала и уже не хотела в чем-либо разбираться.

Когда я спустилась в лабораторию, было уже около одиннадцати утра. У меня безумно болела голова, потому хотелось распустить волосы, но в последнее время за нашим внешним видом следили строже обычного, потому «иметь беспорядок на голове» было недопустимо. Мефистофель уже сидел в лаборатории, одетый в свежий белый халат, и рассматривал остаточные эмоции в специальный прибор.

— Вчера звонил Сергею, хотел, чтобы он мне помог, но не смог до него дозвониться, — пожаловался мужчина, сцеживая эмоции в пробирку.

— Наверное, он со своим другом гулял, — предположила я. — Попробуй позвонить еще раз чуть позже.

— Ты уже видела Юстас? — спросил мужчина, подняв на меня взгляд.

Я отрицательно помотала головой из стороны в сторону.

— Она нашла информацию о нашем крайнем объекте, — сообщил Мефистофель, снова склонившись над прибором. — Тебе не интересно, кто он?

— Интересно, — соврала я.

— Известный певец, популярный среди девочек тринадцати — четырнадцати лет. Знаменит своим большим количеством татуировок, цепей на груди и цветом кожи, выдаваемым с помощью автозагара за африканский шоколадный.

— Он поет о небесах в депрессии? — вспомнила я.

— Он, — подтвердил Мефистофель. — А что такое?

— Напомни, чтобы в следующий раз я слушала свой внутренний голос, — отмахнулась от напарника я.

Мефистофель оторвался от прибора, внимательно посмотрел на меня, но ничего не сказал. Мы с минуту слушали тишину и изучали друг друга, прежде чем он поднялся со стула и, жестом велев мне идти за ним, вышел в коридор. Я послушно последовала за ним. Мефистофель вышел на лестничную площадку и подошел к окну.

— Думаешь, в кабинете нас подслушивают? — одними губами спросила я.

— Думаю, там сильная противопожарная сигнализация, — фыркнул он, доставая сигареты из кармана.

Его руки ловко выудили спрятанную за батареей кофейную банку, куда сотрудники ФБД стряхивали пепел и окурки. На моей памяти Мефистофель курил один или два месяца, уже после того, как мы стали работать вместе, потом легко бросил и больше не прикасался к сигаретам. Сережа, знающий специалиста по снам несколько лет дольше, утверждал, что мужчина срывается на три-четыре недели каждый год, после чего снова завязывает с вредной привычкой на ближайшие десять — четырнадцать месяцев.

Мефистофель затянулся и опустил руку с тлеющей сигаретой вниз. Если бы я умела рисовать, я бы обязательно набросала его портрет в тот момент. Он казался мне удивительно гармоничным: уставший, задумчивый и свободный. Пожалуй, больше всего в нем меня всегда привлекало ощущение его безграничной свободы.

— Никогда не видел папашу Юстас настолько суетливым, — прокомментировал Мефистофель.

Я посмотрела за стекло.

На улице из стильного черного автомобиля вышел главный наставник, пытавшийся казаться одновременно важным и предупредительным, оттого шедший то медленно и степенно, то срывавшийся на спортивную ходьбу. Он обошел машину сзади, открыл дверь и на мгновение застыл. После секундной заминки главный наставник елейно улыбнулся и опустил правую руку вниз, словно хотел что-то взять с заднего сидения. Еще через мгновение он вытащил на улицу девушку, та же в ответ вежливо улыбнулась.

— Красивая, — оценила незнакомку я.

Мефистофель пожал плечами.

Девушка была одета в строгий женский костюм, сшитый из темно-синей ткани, а ее волосы были собраны в узел на затылке. Словом, она бы понравилась моим преподавателям по этикету, которые целый семестр пытались вдолбить нам основы официального стиля. При этом она не выглядела суховатой или жеманной, в ее жестах и движениях был некий шарм, позволяющий считывать какую-то особую женскую силу. Для ее роста у нее был очень широкий шаг: она не отставала от генерала, хотя он возвышался над ней на две головы.

— Я тут подумал, — Мефистофель стряхнул пепел в баночку. — Пусть Сергей отдыхает. Я не хочу, чтобы он выходил из отпуска. Мне нужно учиться справляться без помощников.

— Я передам, — откликнулась я, продолжая с любопытством наблюдать за незнакомой девушкой и отцом Юстас.

***

Иногда мне кажется, что люди недооценивают везение.

Если бы у меня когда-нибудь будет своя компания, я обязательно буду устраивать всем соискателям на должности тесты, позволяющие определить уровень их удачливости. Правда, я пока не придумала, как они будут проходить, но не думаю, что это будет сложно. Всегда можно воспользоваться игральными костями или жеребьевкой. Но будет ли такой тест верным? Вдруг человеку повезет один раз в жизни именно в тот день, когда он решит сыграть со мной в игру для устройства на работу? Жаль, что везение и удачу нельзя загнать в математические формулы.

Нашему Пете часто везет по всяким мелочам. У него известный талант оказаться в нужное время в нужном месте, он легко сталкивается в коридоре с каким-нибудь человеком, которого вся группа может искать вот уже несколько недель. Он способен совершенно нечаянно услышать какую-нибудь информацию, которая будет ему необходима и которую невозможно раздобыть иным путем, кроме как оказаться в очереди в столовой за нужным человеком.