Юстас молча потянула преступницу к выходу из палатки — та послушно пошла в нужном направлении. Мефистофель поднял Ульяну на руки. На земле оставался лежать коврик для йоги, тот самый, что я рассматривала в офисе «Апер».

Йога. Баба — Яга. Бабка. Оригинально.

— А вы молодцы, — раздался у выхода из палатки голос секретарши. — Не думала, что рискнете ловить меня «на живца». В некоторых играх нужно жертвовать, и вы это понимаете. Сильно.

Я почувствовала, как краска приливает к лицу, только этого никто не увидел: Юстас быстро повела девушку к выходу.

***

Я вышла из дома около девяти. Было холодно, пасмурно и накрапывал дождик. Я подумала о необходимости взять зонтик только оказавшись на улице, но подниматься наверх мне не хотелось.

Сережка ночевал на работе. Он отказывался разговаривать со мной, Юстас и Мефистофелем, обвиняя в произошедшем с Ульяной всех нас. В глубине души я соглашалась с ним, но мне было бы легче, если бы брат вел себя иначе хотя бы из вежливости ко мне. Когда я уходила домой, он продолжал сидеть за компьютером, исследуя показания своих датчиков, предпочитая не замечать всех вопросов, обращенных к нему, и не оборачиваться.

Я посмотрела на мерзкие капельки, которые оставались на ткани плаща темными точками. От бессонницы болели глаза и немного подташнивало.

— Ты опаздываешь, — открылась дверца большой белой машины, откуда показалась голова Ермакова.

— Я в курсе, — ответила я, разглядывая забавный рисунок из трех белых ромбиков на капоте.

— Почему не спешишь? — Артем вышел из автомобиля.

— А есть смысл? — мне пришлось запрокинуть голову, чтобы видеть его лицо.

— Если я предложу тебя подвезти, ты сядешь ко мне в машину?

— Сяду, если ты откроешь для меня дверь, — ответила я.

Ермаков послушно обошел автомобиль и распахнул дверцу автомобиля. Я без слов села и пристегнулась.

— Я думал, ты откажешься, — признал Артем.

— Смысл? — не поняла я.

— Ты не обижаешься на меня? — продолжал задавать вопросы Ермаков.

— Это не повод идти на работу пешком в дождь, — ответила я. — И я не уверена, чувствую ли я обиду.

Артем снова обошел машину, резко открыл дверь и сел рядом со мной. От влажности его волосы завились, что очень ему шло.

— Почему ты попросила меня открыть дверь? — Артем положил руки на руль.

Только сейчас я заметила, что у него кривые зубы. И отчего-то мое наблюдение поразило меня и разочаровало.

— Потому что у меня никогда не получается открывать дверь автомобиля с первого раза, — объяснила я. — И, если можно, я бы хотела ехать в тишине. У меня жутко болит голова.

Артем глубоко вдохнул, но больше не произнес ни слова. Он включил дворники, отчего аккуратные точечки капель размазались по стеклу. Я откинулась на спинку кресла и прикрыла глаза.

— Ты винишь себя? — спросил Артем, после десяти минут молчания.

— В последнюю очередь, — ответила я, не открывая глаз. — Я вышла из того возраста, когда обвиняла себя во всех землетрясениях Африки.

— А кто виноват в первую очередь?

Я резко открыла глаза и повернулась к нему. Артем, не отрываясь, следил за дорогой.

— Ты, — ответила я, снова закрывая глаза.

Какое-то время мы ехали молча, только стук капель и уличный шум нарушили тишину. Когда автомобиль остановился, Ермаков не сказал ни слова. Я продолжала сидеть, откинувшись на спинку кресла и закрыв глаза.

— Тебе можно опаздывать? — он первым нарушил тишину.

— Нельзя, но иногда хочется.

Я услышала, как он усмехнулся и хлопнул дверцей автомобиля. Мне удалось открыть глаза как раз тогда, когда дверь с моей стороны распахнулась. Выйдя из машины, почти не касаясь его руки, я остановилась напротив него. Мы в тишине стояли друг напротив друга. Он внимательно смотрел на меня, в какой-то момент его взгляд показался мне невыносимым, и я отвернулась.

— Позвони, если будет нужна моя помощь, — попросил Артем, кончиками пальцев поворачивая мое лицо к себе.

— Обязательно, — пообещала я. — Если ты откажешь и в этот раз, тебя посадят.

— И ты допустишь? — вдруг оживился он.

— А как же, — пообещала я. — Лично прослежу. Правда, где-то в глубине души буду страдать.

Он, наконец, отошел с моего пути. Я вежливо махнула рукой ему на прощание и без удовольствия поднялась на крыльцо Федерального Бюро Добра.

В лаборатории царил полумрак, только продолговатые лампы на стенах давали холодный синий свет. В дальней комнате на длинных цепях висело пять прозрачных камер, в которых лежали спящие люди. Мне было жутко смотреть на них — даже от пары беглых взглядов кожа покрывалась мурашками.

Мефистофель сидел спиной к столу и пристально смотрел на пострадавших. Взгляд при этом у мужчины был отсутствующим, скорее всего, он уже не осознавал, где находится и что видит. Напарник никак не отреагировал, когда я вошла в лабораторию, так и сидел, глядя в одну точку перед собой.

Я подошла к Ульяне. В синем свете ее кожа казалась почти белой, как лист бумаги. Перед тем, как уложить девушку в камеру, Мефистофель расплел ее волосы — я впервые смогла увидеть их свободными от кос, шпилек, заколок и резинок. Длинные, мягкие, вьющиеся, пушащиеся… Они придавали ей дополнительное сходство с дорогой фарфоровой куклой, дожидающейся в красивой подарочной коробке своего хозяина.

«Перед ним, во мгле печальной,

Гроб качается хрустальный,

И в хрустальном гробе том

Спит царевна вечным сном»

Я была уверена, что знаю, как разбудить Ульяну и всех остальных пострадавших. Решение загадки, предложенной нам секретаршей Ермакова, было простым и изящным, как и вся ее игра. Сережа с Мефистофелем не догадались, поскольку предпочитали в детстве другие сказки: с битвами и героями, с королями и войнами. Это мы, девочки, с детства тянемся к лирике и романтике, потому готовы сотни раз слушать историю о том, как красавица просыпается от поцелуя любящего принца. Или любимого?

Решив подумать о деталях позже, я вышла из лаборатории. Преступница сама помогла нам, погрузив в сон Ульяну: создать условия для пробуждения помощницы Ермакова было куда проще, чем для всех остальных.

Ночью я бы не поверила, что буду медлить, когда найду способ разбудить ото сна девушку, за пару дней ставшую мне близкой. Тем не менее я спокойно вышла из лаборатории, взяла пропуск и пошла в библиотеку.

Наступило время для раздумий над деталями.

***

Голос Ермакова звучал по телефону холодно и отчужденно. Он долго не понимал, что мне от него нужно, но, когда мне удалось ему объяснить, пообещал прислать все необходимое на электронную почту.

Я легкомысленно оставила ноутбук в читальном зале библиотеки и спустилась вниз к кофейному автомату. Из-за влажности и сквозняков в здании было зябко, и любой горячий напиток становился еще притягательнее благодаря своей возможности хотя бы чуть-чуть согреть.

— Привет, а ты какими судьбами? — за спиной раздался знакомый голос.

Я обернулась. Наш криминалист Петя стоял передо мной, прижимая к груди листки бумаги, исписанные почерком Юстас.

— К аспирантуре готовлюсь, — соврала я. — А ты?

— Отрабатываю положенные часы наказания, — напомнил Петя. — Взял у Юстас копию протокола допроса почитать, было любопытно взглянуть.

— Нашел что-то интересное? — насторожилась я.

— У девушки забавный стиль ответов, нетипичный для ситуации, — вынес вердикт Петр. — Я же тебе еще не говорил, я перевожусь в библиотеку со следующего месяца, в отдел редких книг и рукописей, буду помогать реставраторам.

Я удивленно посмотрела на Петю. Мы с ним практически не общались, когда работали вместе. У нас не было общих интересов, ему со мной было скучно, а я считала его слишком простым и относилась к нему снисходительно, но отчего-то мне стало грустно из-за его предстоящего ухода.