Постоянные тренировки довели время развертывания до вполне приемлемых в боевых условиях значений. Больше всего мороки в этом плане было с антенным хозяйством, состоявшим из главной мачты 18 метров высотой, и шести периферийных, вдвое ниже, устанавливаемых вокруг нее. Собирали их из трехметровых бамбуковых секций, а между ними и центральной натягивался медный тросик. На каменистых почвах и в скалистой местности заставить все это стоять оказалось непросто, но нашли выход.

Кроме того, по мере наработки опыта заметно возросла скорость радиообмена от исходного одного слова в минуту до четырех, а объем телеграмм с 50 до 200 слов. Пропускная способность линии, при работе с другой станцией, обслуживаемой опытным телеграфистом, теперь превышала две тысячи слов за сутки против двухсот, которых с немалым трудом добивались в мае[19].

Часть унтеров-цугарцев из выздоравливающих оставили на Хоккайдо – принимать и натаскивать вновь прибывших. Смена, едва сойдя на причалы, уже под их командой строем проследовала на поклон на православное кладбище, оказавшееся неожиданно скромных размеров. Узнав, что здесь, считай, все, кто погиб в боях за этот остров, усомнились.

Пламенная речь подполковника, назначенного им командиром и с чувством читавшего стихи какого-то, как он сам сказал, совсем юного вольноопределящегося из тех, первых, кому на смену теперь прибыли они, тоже впечатления не произвела. Никакого энтузиазма не было. Помнили несуразные учебные высадки, сопровождавшиеся поспешной дрянной организацией и оттого многочисленными увечьями. Но куда теперь деваться: раз приехали, повоюем, коль доведется. А что из этого выйдет, это уж как бог даст.

Но по мере знакомства со своими наставниками все изменилось. Начала появляться присущая им уверенность, вытеснявшая общую общинную забитость. «Как же! Ить по царскому указу у них таперча у кажного, считай, по сотне, а то и по полторы десятин пахотной земли где-то вдоль Великого Сибирского пути. А мы чем хуже?» Примеряли ту землицу и на себя. Не здесь, конечно. Там, за морем, откуда прибыли. За долгую дорогу из Костромы, из-под Саратова да с Орловщины успели расширить кругозор.

Однако по тому указу ей наделялись только «участвовавшие в боях и проявившие геройство, достойное русского воина», да еще и переезд всем семейством за счет казны, и семена, и прочее на первое время. Так что к концу войны основная масса окончательно «дозрела», чтобы «сохранить и не посрамить». Только дайте нам супостата!

Но недоученным нельзя! И вместо тупого и неосознанного «Не могу знать!» и «Рады стараться!» проскальзывало: «Ты нас научи, мил человек. Все сполним!» Что приятно радовало офицеров, опасавшихся, что вчерашние пахари просто затоскуют на чужбине.

Несмотря на то что наскоки японцев на Хоккайдо не прекращались, даже после такого существенного разбавления местных гарнизонов серьезных успехов им добиться не удалось. Свежие бойцы, получив нужную мотивацию, компенсировали недоученность служебным рвением.

Оба хакотдатских угольных парохода, которым предстояло влиться в конвой, тихо отстаивались в заливе. Там же находились и последние трофеи, добытые в ходе удачной вылазки вдоль побережья Японского моря. Их трюмы уже забили до самого верха изъятым с японских складов армейским продовольствием и прочим дополнительным снабжением для полков, отправлявшихся в Токийский залив.

Тем временем «Ярославль III», «Ораниенбаум» и «Тамбов» под эскортом «Нахимова» без захода в нашу основную базу в проливе Цугару проследовали в Муроран. Там они также высадили свежие войска, а взамен недоученных новобранцев и резервистов приняли на борт батальоны Цугарского полка, образованного из остатков тех шести батальонов, что первыми высаживались на обоих берегах пролива. После понесенных тогда тяжелых потерь два из них были расформированы, а остальные изъяты из прежних формирований и сведены в единый ударный полк штатного четырехбатальонного состава. Но первый батальон сделали усиленный, а полку придавалась еще и своя пулеметная рота. Также приняли положенную по штатам артиллерию. Получили на вооружение и радио. Но, в отличие от ярославцев, только одну станцию с личным составом, поскольку своих обученных или хотя бы подходящих для обучения людей не имели.

К приходу конвоя в порту вторую неделю томились в гавани три трофейных судна, груженных трофейным же углем с японских складов. Их командиры и команды уже все извелись в ожидании приказа на выход в море, пока начальство решало, куда их отправить… В Корсаков, в Николаевск, во Владивосток, куда-нибудь на Курилы, в Петропавловск-Камчатский или еще куда.

Некоторые из предполагаемых пунктов назначения ранее никогда не фигурировали в коносаментах на груз, перевозимый в пределах русских дальневосточных территорий, другие до недавних пор являлись лишь транзитными стоянками, не более. География интенсивного русского судоходства на Дальнем Востоке, однако, изрядно расширилась за последние полгода.

На судах имелось кое-какое вооружение, установленное еще прежними владельцами, а в тех водах частенько шалили браконьеры, встреча с которыми могла приятно поправить денежные дела. Народ желал урвать свой пай призовых, пока еще любители дармовщины в наших водах не вывелись окончательно. Тенденция к этому обозначилась к концу октября уже довольно четко. В кубриках ворчали, что «улов» скудеет день ото дня, а мы сидим тут, марафет наводим.

В главной базе флота тем временем заканчивали подготовку к предстоящему броску в Токийский залив. Военные вопросы уже были предварительно максимально дотошно проработаны и просчитаны весьма компетентными людьми, но прочие, побочные, считай, еще вообще никак. Это еще предстояло разгребать.

На великом князе Михаиле, только-только принявшем полномочия наместника, лежала ответственность за стратегическую часть мероприятия. Причем, учитывая неизбежный скорый конец войны, стратегия касалась в первую очередь русско-японских отношений на несколько первых послевоенных лет. И этот «гранд-политик» делить ему здесь оказалось не с кем. Зато всевозможных согласований, увязок и прочего – выше крыши. Доставленная с фельдъегерем заверенная по всем правилам телеграмма о назначении барона Розена товарищем министра иностранных дел, что наделяло его необходимыми для ведения переговоров полномочиями, делу пока никак не помогала.

Начать пришлось с проработки проекта максимально быстрого и надежного закрепления на Курилах. Острова отдавать обратно не собирались ни при каких обстоятельствах, так что еще до зимы там следовало обосноваться капитально. Вопросы строительства уже решались, и довольно успешно, но без подкрепления военной силой все было бы впустую.

При этом исходными и неизменными данными было полное и беспросветное отсутствие войск для увеличения численности гарнизонов, жестко усугублявшееся возможностью пополнения скудного местного каботажа почти исключительно за счет трофеев. Так что предстояло выдумать какие-то способы добиться принципиально большего, чем имелось.

Хороший вариант решения проблемы предложил помощник командующего войсками Приамурского военного округа генерал Андреев. Он, уже имея богатый опыт масштабных работ в дикой местности, в отличие от многих других генералов, предубеждения к радио не питал, а даже наоборот, всячески способствовал его внедрению в войсках[20]. Оказалось, что у него уже готова докладная записка на эту тему, которую он и подал новому наместнику.

Пример он брал с японцев, много добившихся благодаря своей информированности. А для этого требовалась связь. В условиях сложного рельефа и малонаселенности островов прокладка проводных телеграфных линий – дело трудоемкое и долгое. Оставалось радио. Размещение полевых подвижных радиостанций в каждом гарнизоне позволило бы объединить их все в одну радиосеть и быстро обмениваться информацией. А для связи с Корсаковым установить одну сильную станцию беспроводного телеграфа.