Рассмотрим сначала случай прямого влияния «Пиковой дамы» на детский фольклор. Совершенно очевидно, что ребенок, который услышит от взрослого пересказ повести, посмотрит ее экранизацию или даже сам прочитает, не воспримет текст во всей полноте его смыслов. Запоминаются в первую очередь основные сюжетные ходы и сам образ оживающей карты, причем то, что у Пушкина дано остраненно, через призму восприятия Германна, понимается буквально. Старая графиня действительно отождествляется с Пиковой дамой и подмигивает Германну и из гроба, и с карты (у Пушкина все это можно понять и как следствие болезненного воображения Германна). Приведем в качестве иллюстрации детский пересказ «Пиковой дамы»:
«Одна женщина умела хорошо играть в карты. Она все время выигрывала. Один человек тоже захотел играть как она. Она была уже старая. Он пришел к ней с револьвером и приставил к ее виску. И открыто начал требовать у нее тайну игры на картах. Она очень испугалась и умерла. На другой день ее хоронили. Он тоже пришел на похороны. Вдруг она ему улыбнулась и подмигнула. Он испугался. Потом ночью, когда он проснулся, ему показалось, что она смотрит в окно и снова улыбнулась ему и подмигнула. Потом он услышал, что кто-то идет по комнате в белом. Это была она. Она ему сказала, что откроет тайну, если он женится на ее племяннице. И сказала, чтобы карту он ставил на 3, 7 и 4, но играл всего один раз. Он решил проверить. Поставил эти карты и выиграл. Так заигрался, что не заметил, что играет уже десять раз. Он положил короля, а когда поднял карту, то там была пиковая дама. Она ему улыбнулась и подмигнула. Он сошел с ума»[44].
Отдельные, наиболее запомнившиеся эпизоды могут отделяться от сюжета, ср., например, такой миниатюрный текст: «Дяденьки играли в карты, а у одного была пиковая дама. Играли они в карты, играли. А эта дама была волшебница. Она ему подморгнула, он испугался и умер»[45].
На следующем этапе подмигивание Пиковой дамы уже встречается в завязке страшной истории: «Одна семья жутко любила играть в карты. Вот купили новую колоду. В первый вечер пиковая дама подмигнула папе, потом маме — и они исчезли в эту ночь» (№ 20). Таким образом, перед нами цепочка трансформаций: эпизод в составе сюжета «Пиковой дамы»; эпизод выделился из сюжета и образует самостоятельный текст; эпизод включается в сюжет страшной истории. Этот случай фольклоризации пушкинского текста имеет, как кажется, вполне убедительный, но и довольно примитивный характер. Мы вправе предполагать существование значительно более интересных, хотя и менее очевидных связей.
Хотя в пушкинской повести речь идет об игре в карты, а вызывания Пиковой дамы представляют собой несколько модернизированные гадания (причем гадания с зеркалом, а не на картах), можно обнаружить в том и другом случаях действие некоего общего механизма. Давно отмечена закономерность, в соответствии с которой одни и те же предметы используются параллельно для гадания и в азартных играх. Как отмечал Э. Б. Тайлор, «азартные игры тесно связаны с искусством гадания <...> и отлично показывают, как то, что принималось когда-то всерьез, может выродиться в шуточный пережиток»[46]. Собственно говоря, одно и то же бросание жребия будет гаданием, если мы полагаем, что результат зависит от воли Бога, и игрой, если мы полагаем, что он зависит от случая[47]. При игре в «фараон» («штосс»), описанной у Пушкина, выигрыш зависит от того, куда упадет определенная карта — направо или налево, т. е., по существу, «фараон» воспроизводит ту же схему примитивного гадания.
В силу ряда причин, убедительно вскрытых В. В. Виноградовым и Ю. М. Лотманом, в конце XVIII — начале XIX века карты и карточная игра обрели черты универсальной модели, стали центром своеобразного мифотворчества эпохи[48]. В культуре этого времени существовало стойкое представление об игре в фараон как «символе жизни, управляемой роком и случаем»[49]. Сама событийная канва человеческого существования могла изображаться как карточная игра, в которой банкометом является рок, а ставкой — жизнь и богатство.
«Игра в фараон входит в сюжет „Пиковой дамы” главным образом со стороны таинственных, фантастических возможностей, в ней скрытых. Она уже к концу первой главы вырисовывается как сказочный фон игры случая, борьбы счастья и „тайной недоброжелательности”. Поэтому, естественно, драматическое воспроизведение самой игры, приводящее к трагическому исходу, перемещается к концу повести. Ведь игра в карты, если она в символическом аспекте должна совпадать с трагедией рока, могла быть только развязкой сюжета»[50].
Вызывание Пиковой дамы, казалось бы, имеет мало общего с игрой в фараон, однако, если приглядеться, можно обнаружить и определенное сходство: от того, как пройдет вызывание, зависят счастье или несчастье, жизнь или смерть, причем результат всегда непредсказуем, хотя и зависит от соблюдения тех или иных запретов. Психологические состояния игрока и вызывающего весьма сходны, они колеблются между надеждой и страхом: «Заключительный момент отмечен конечной гибелью (проигрыш, который никогда не бывает частичным или не очень значительным, а влечет за собой гибель или безумие персонажа) или победой, также имеющей эсхатологический характер»[51].
И к старой графине в Пушкинской повести, и к Пиковой даме при вызываниях обращаются с вопросами, от которых зависит судьба человека (естественно, что в детском фольклоре это вопросы, соответствующие уровню развития ребенка). У Пушкина такая ситуация мотивирована сюжетом повести (графиня владеет тайной трех верных карт), а в детском фольклоре — самой прагматикой вызываний. Общим для повести и для вызываний является, Повидимому, маргинальный статус персонажа, владеющего сокровенным знанием. В обстановке, изображенной в «Пиковой даме», графиня является инородным телом, принадлежащим ушедшей эпохе; не случайно также и то, что тайну трех карт она открывает Германну, являясь к нему в качестве призрака. Как показал В. В. Виноградов, в пушкинскую эпоху преобладало мистическое отношение к картам, приносящим выигрыш, причем особые надежды возлагались на откровения покойников[52].
В детском фольклоре Пиковая дама предстает как своего рода демонологический персонаж. Характерно уже то, что обычно ее вызывают при помощи зеркала. Как известно, в традиционной культуре оно осмысляется как вход в иной мир, в котором находятся души умерших и враждебные человеку демонические существа[53].
И в пушкинской повести, и в детском фольклоре дама пик сохраняет в целом ту же символику, которой она наделена в карточных гаданиях — отрицательный женский персонаж, «злодейка». Различные источники конца XVIII — первой половины XIX века определяют ее символическое значение: «мстительная женщина», «злая женщина», «неприятная незнакомка» и т. п.[54] У Пушкина пиковая дама получает тройственное значение: карта — старуха — «тайная недоброжелательность» судьбы[55]. В детском фольклоре сохраняется та же многоплановость образа: это и карта, и женщина одновременно, но в соответствии с общей поэтикой детского фольклора Пиковая дама значительно более активна и злокозненна, и ее основная функция — душить людей.
Указанные переклички между повестью Пушкина и детским фольклором обусловлены символикой и «мифологией» карт, появление которых в тексте притягивает и порождает сходные коллизии и мотивы. Вопрос о том, в какой мере повесть непосредственно повлияла на детский фольклор, в этом случае отступает на второй план. Значительно более важно другое: корреляции между «Пиковой дамой» и вызываниями не случайны и не единичны, они имеют системный характер и свидетельствуют о глубокой архетипичности как повести, так и произведений детского фольклора. Заостряя ситуацию до парадокса, можно было бы представить сюжет «Пиковой дамы» как описание вызывания: человек обращается к Пиковой даме с вопросами, от которых зависят его жизнь и счастье, она является ему в виде женщины в белом и отвечает на эти вопросы, вызывание кончается тем не менее неудачно и человек сходит с ума.
