– Вот дурачок! – посмеялась она звонким, как ручеёк, голосом.

Её губы были соблазнительно красными и блестели на солнце, должно быть, крылатая девушка недавно лакомилась какими-нибудь ягодами. В пушистых русых волосах застряло несколько маленьких веточек. Изумрудные глаза были такими большими и глубокими, каких боярич не видел больше ни у кого.

– Ну, что уставился? – всё ещё с улыбкой вымолвила птица. – Говори, зачем хотел меня видеть?

Добронрав тоже улыбался и смотрел на неё. Вместо ответа он просто пожал плечами.

Птица прыснула и, опасливо оглянувшись, произнесла:

– Ну, заходи, коль пришёл!

И Добронрав вошёл в запретный лес.

Как только над головой сомкнулись кудрявые кроны, откуда-то повеяло холодом, будто тонким пронизывающим сквозняком. Отрок поёжился, но продолжал идти. Сделав добрых три десятка шагов, боярич всё-таки остановился и оглянулся. Позади молодой подлесок и кусты громоздились друг на друга, и только два дуба стояли так далеко друг от друга, что между ними можно было без труда разглядеть деревянные крыши Лихобора. Их кроны переплетались меж собой, придавая им ещё большее сходство с порталом. За ними стоял ясный день, перед – сгустилось царство сумрака.

Обдав парня ветром, птица спустилась рядом. Она посмотрела в глаза человеку и чуть склонила набок голову. Взгляд птицыдевы был прямой и бесхитростный. В последнее время Добронрав всё реже такой встречал.

– Ты же не принёс мне ещё одну свистульку? – подозрительно спросила сирин.

– Да ладно тебе, я не такой дурак – понимаю с первого раза.

– Это радует.

Молиба вновь обходила его кругом, как в день их первой встречи, осматривала с ног до головы.

– А ты изменился, – заключила она.

И в самом деле, тогда это был худой долговязый паренёк, насмерть перепуганный и сбитый с толку после всего, что с ним стряслось в тот день. Теперь же перед птицей стоял высокий широкоплечий юноша с прямым, привыкшим к регулярным физическим упражнениям станом. Он не дрожал, не плакал, смотрел прямо и открыто. Единственное, что осталось от того загнанного мальчишки, – светло-русые волосы с медовым отливом и всё ещё грустные, задумчивые глаза глубокого голубого цвета.

– А ты всё такая же, – прошептал Добронрав и слегка нахмурился от того, как томно это прозвучало.

– Да, кажется, тела сиринов и людей изменяются с разной скоростью, – заключила Молиба.

Почему-то Добронрав испытал несказанное облегчение от этих её слов.

– Ты расскажешь мне о мире людей?

– Если ты расскажешь мне о мире сиринов.

– Отлично! Как хорошо, что ты всё-таки пришёл! У меня столько вопросов!

И она забросала его вопросами, не успел Добронрав вымолвить что-то ещё. Оказывается, Молибу действительно интересовало очень многое из мира людей. Добронрав вздохнул с деланой грустью и сел. Подмяв под себя сухой мох, он заговорил.

Не успевал человек отвечать на один вопрос сирина, как она тут же задавала другой. Бывало, она перебивала Добронрава на полуслове и спрашивала ещё что-то, оставив предыдущий вопрос без ответа.

Он отвечал так подробно, как мог. Рассказывал о Лихоборе, его концах и улочках. О том, что вообще все неревские города строятся концентрическими кругами. Так повелось исстари: сначала ставился острог, потом на его месте или рядом возводился кром, где жил князь со своей семьёй и первое время его ближайшая дружина. Строить старались на возвышенностях или холмах. У крома ставились закрома, куда свозилось всё добро с полюдья, оброков, подарков, словом, доход государя целиком. Там же закладывался главный городской храм. А уже вокруг крома и закромов ставились гридницкие для дружины, бани, хозяйственные постройки, загоны для коней, погреба, оружейные, кузни и остальное необходимое для жизни и содержания войска. Много позже в этой части города бояре обзаводились собственными теремами.

Всё это обносилось по периметру детинцем, который представлял собой деревянный сруб, заполненный внутри землёй и камнями. В определённых участках детинца ставились дозорные башни.

Ниже спускались уже улицы простых горожан. Они по-прежнему шли по кругу. Круги эти делились на сектора, которые назывались городскими концами: Плотницкий, Гончарный, Кудельный конец и так далее.

Ещё ниже город обносился городской стеной, которая строилась по тому же принципу, что и детинец, но была куда больше, имела множество отнорков и бойниц, более широкое заборало, чтобы на нём можно было не только отстреливаться, но и вести бой, если кто-то вдруг заберётся на стену. Часто ещё перед стеной насыпали крутой земляной вал и копали ров с кольями и прочими милыми прибаутками для незваных гостей.

За рвом тоже жили люди. Эта часть города называлась посадом. Обычно посад мало чем отличался от обычной слободы, разве что своей близостью к городу. В случае нападения именно эти люди попадали под удар. Кто успевал, тот перебирался за городскую стену, чтобы переждать. Кто не успевал… тем не повезло.

Добронрав рассказывал про бога, который создал всё сущее в Горнем и о котором сирины, оказывается, не знали ровным счётом ничего. Добронрав рассказал, что Господь Всеблагой творил Горний шесть дней, а на седьмой отдыхал. За это время он успел создать всё, что можно увидеть в мире: горы, моря, подземные царства, даже животных. Только людей не было в этом мире. Идея создания разумных существ – венцов его творений и властелинов мира – пришла Творцу как раз в момент, когда он отдыхал от трудов. И сотворил тогда Господь человека в понедельник.

– Почему такое странное название? – тут же вклинилась сирин. – Понедельник, – произнесла она, спотыкаясь на каждом слоге. Сирины не делили свои месяцы на семидневки.

– Ну, это потому, – важно потирая переносицу, молвил Добронрав – его буквально распирало от гордости, что может так много рассказать девушке, – в общем, потому, что последний день седмицы назывался тогда «неделя». А понедельник потому, что он после недели! По-недельник. Понимаешь?

– Как вы, люди, любите всё усложнять! – колокольчиком смеялась Молиба. – Ну даёте! Неделя, седмица, месяц…

– А месяц стал так называться, – тут же подхватил Добронрав, – по фазам луны. Неполная луна у нас называется месяцем. И неважно, молодая она или ущербная. И вот от самого молодого месяца до самого старого проходит как раз то время, что мы привыкли так и называть – «месяц». Ну, в среднем.

– Понедельник, – нахмурилась сирин, – кажется, я уже слышала это слово. Ну, точно! У вас говорят «дети понедельника». Что это значит?

– Это значит, очень крутые ребята, – состроив самую серьёзную мину, ответил человек.

Забыв про дни недели, сирин снова накинулась на него с расспросами. Добронрав отвечал, терпеливо и обстоятельно объясняя, почему люди носят одежду, зачем им такие большие стены – «да ещё в два ряда!» — вокруг городов. Многое повергло Молибу в глубокий шок. Например, почему братьям запрещено жениться на сёстрах – в её мире это оказалось вполне обыденным явлением. Трудно пришлось Добронраву, когда он пытался объяснить ей суть товарно-денежных отношений. Молиба долго не верила парню, уверенная, что он, пользуясь отсутствием у неё знаний о человеческом обществе, просто смеётся. И бояричу стоило немалых усилий убедить её в обратном.

– Но это ужасно! – наконец воскликнула Молиба. – Насколько же надо не доверять своему племени, чтобы требовать цену за любую безделицу!

Добронраву стало обидно за весь человеческий род. Он вдруг рассердился и выпалил гораздо более резко, чем собирался:

– Вообще-то не всё у нас делается за деньги! Чести у людей тоже хоть отбавляй! Ни один, знаешь, уважающий себя воин не посмеет ребёнка обидеть! Или, там, ну, – Добронрав пощёлкал пальцами, подыскивая подходящий пример человеческой доблести. Как назло, ничего путного на ум не приходило. – Никого, в общем, не обидит просто так. Ясно?

Сирин склонила голову набок и печально посмотрела на человека.