Ж е л в а к о в. Отличный букет… Разрешите? (Наливает в бокалы.) Ваше здоровье! За критику! Правильно, правильно вы нас прохватили… Мы, должен сказать, критики не чураемся — здоровой, принципиальной, бескомпромиссной… Я лично, как и все советские люди, считаю так: не надо замазывать огрехи, увидел безобразие — говори смело, открыто, никого не боясь, не взира…
Д у б р о в с к и й. Довольно! Я не люблю долгоиграющих пластинок… Тем более, я это уже слышал в лучшем исполнении… Я приехал в ваш город не на собрание работников ресторана, я прибыл обследовать здешнюю психиатрическую больницу… Говорят, там какие-то злоупотребления…
Ж е л в а к о в. Безусловно!.. Я в курсе! Там мой дружок по хозчасти работает: так он говорит — буквально сумасшедший дом, кумовство, семейственность, в общем гнездо! Все доктора, санитары да няньки своих людей туда положили: кто тетку, кто бабку, кто зятя… Каждый словчил спихнуть родственника на государственный счет… Поди разберись — спятил он иди в своем уме, а пока квартира, питание, обслуживание — все бесплатно, все без хлопот, все за счет трудовой казны… А вот когда надо устроить и впрямь душевнобольную одинокую, скромную старушку, вдову работника науки…
Д у б р о в с к и й. Это что… ваша мама?
Ж е л в а к о в. Нет-нет, соседка… так представьте — не берут, отказывают, бюрократы. Второй месяц бьюсь, говорят, мест нет! Справки требуют, канцелярщину развели такую…
Д у б р о в с к и й (вынимает блокнот и ручку. Деловито). Фамилия больной?
Ж е л в а к о в. Успенцева, Екатерина Капитоновна…
Д у б р о в с к и й. Родственники есть?
Ж е л в а к о в. Почти нет… Я один… опекаю… в общественном порядке.
Д у б р о в с к и й. Метраж?
Ж е л в а к о в. Чего?
Д у б р о в с к и й. Я спрашиваю, метраж площади, занимаемой больной?
Ж е л в а к о в (испуганно). Метров пятьдесят будет… А это, простите, имеет значение?
Д у б р о в с к и й. Имеет… Бывают случаи, когда сходят с ума на почве излишков… у соседей… Это редкая, но довольно опасная форма… Думаю, что это не то. (Встает.) Я проверю… обследую, и, если это так, как вы говорите, ее примут в течение двадцати четырех минут, быстрее, чем в вашем заведении подают кофе… Прощайте…
Ж е л в а к о в. Позвольте узнать, кому век буду обязан?
Д у б р о в с к и й. Это не важно… Больной может не знать врача, но врач обязан изучать больного… (Подходит к Желвакову и пристально смотрит на него в упор.) Вы в детстве болели коклюшем?
Ж е л в а к о в. Не-ет…
Д у б р о в с к и й. Воспалением уха?
Ж е л в а к о в. Не-ет…
Д у б р о в с к и й. Отец выпивал?
Ж е л в а к о в. Как сказать, в норме. А что?
Д у б р о в с к и й. Гм… странно… До свидания…
Ж е л в а к о в. Может, на предмет обследования записать вам адресок больной Успенцевой?
Д у б р о в с к и й. Не надо… Адрес я прочел в ваших глазах — улица Короленко, девять. Так?
Ж е л в а к о в (опешив). Так точно.
Д у б р о в с к и й. Всего-навсего… (Быстро направляется к выходу. И в дверях сталкивается с входящей в кабинет Д а м о й п о д в у а л ь ю.) Простите! (Галантно отскакивает в сторону, уступая ей дорогу.)
На пороге — Д а м а в изящном дорожном костюме. Голубые брючки, пестрая кофта, дымчатые очки. В руках небольшой чемоданчик, напоминающий магнитофон.
Д а м а. Прошу прощения. Кто есть товарищ директор?
Ж е л в а к о в. Чем могу служить?
Д у б р о в с к и й (в крайнем изумлении разглядывая Даму). Нет-нет, не может быть! Неужели? Глазам не верю. Барбара Кжишевска?!
Д а м а (протягивая ему руку). Пан Богдан?
Д у б р о в с к и й. Ну, конечно! Боже мой, какой страшный ветер, какой тайфун занес вас в этот город? Помнится, в последний раз мы виделись с вами… в Варшаве?
Д а м а. Да-да. Я не запомнила, пан Богдан.
Д у б р о в с к и й. А помните Сан-Ремо, а? Огни фестиваля? Ваши песенки, цветы… овации… Бо-же мой, все это словно вчера. (Желвакову.) Вам чертовски повезло, хозяин… В ваше заведение упала с неба звезда первой величины… Это же Барбара Кжишевска — королева песни… Что вы застыли, как в карауле, предложите даме кресло, дайте бокал вина…
Ж е л в а к о в (растерянно). Один момент, сейчас распоряжусь.
Д а м а. Я приехала из Гданьска погостить до моей тети… Я не думала выступать… Но в филармонии сказали, что в мюзик-холл «Эльбрус» может быть мой гастроль.
Д у б р о в с к и й. Это не мюзик-холл — это кабак… (Передавая ей бокал.) За нашу встречу, Барбара!.. Нам есть что вспомнить, а?
Ж е л в а к о в. Мы вас давно дожидались… И я и маэстро. Очень нам требуется солистка.
Д у б р о в с к и й. Вам требуется хор бродяг, но у Барбары доброе сердце, и я боюсь, что вы ее уговорите.
Д а м а. Я концертировала в мюзик-холл, по радио, на телевизии, но в ресторане я никогда не пела…
Ж е л в а к о в. У нас больше чем ресторан. Но это разговор особый… Я сейчас, с вашего позволения, дам команду, чтоб в зале нам сервировали специальный служебный стол, там и продолжим деловой разговор. Прошу три минутки повременить… (Поспешно выходит.)
Д а м а (снимая очки). Послушайте, Дубровский, я больше не могу… Вы приезжий, а меня в этом городе знает каждый пятый… Ко мне в зале могут подойти, и может быть…
Д у б р о в с к и й. Тшш!.. Все идет отлично. Пока вы со мной, никто не рискнет к вам подойти… Вы играете как ранняя Сильвана Пампанини…
Д а м а. Но он может попросить меня спеть, а я…
Д у б р о в с к и й. Вы споете.
Д а м а. Я не пою. Я пять лет тому назад танцевала в оперетте… Что вы от меня хотите?
Д у б р о в с к и й. Вы споете… (Показывая на чемоданчик в ее руке.) Ваш магнитофон заряжен кассетой с записью польской певицы… Вы нажмете кнопку и скажете, что это напето вами.
Д а м а. Но он же услышит, что это не мой голос.
Д у б р о в с к и й. Он не услышит. Его тонкий слух воспринимает только духовые оркестры и сводный хор…
Д а м а. Хорошо!.. И это все, что я должна сделать?
Д у б р о в с к и й. Почти…
Д а м а. Что еще?
Д у б р о в с к и й. По заданию командования, вы должны сегодня задержать этого светлячка как можно дольше… Он должен вернуться домой только после полуночи… Так надо…
Д а м а. Зачем?
Д у б р о в с к и й. Бойцы не спрашивают…
Д а м а. Но что мне делать весь вечер с этим типом?
Д у б р о в с к и й. Вы не знаете?.. Боже мой, можно подумать, что вы только на днях окончили десятилетку с медалью за поведение… Назначьте ему свидание у обрыва, попросите показать вам вечерний город из окна автобуса, читайте вслух сказки Шехеразады…
Д а м а. Выходит, что я должна потратить на это весь вечер?.. Нет, я не смогу.
Д у б р о в с к и й. Вы сможете!.. Потому что… наш друг из редакции потратил на нас с вами уже четыре дня и… кое-что сделал… (Тихо.) По вашей просьбе ваш последний супруг задержан на какой-то узловой станции…
Д а м а. Поймали?.. Какое счастье!
Д у б р о в с к и й. …Ваши чайники и портьеры будут вам возвращены…
Д а м а. Кто вам сказал?.. В редакции, да?
Д у б р о в с к и й (продолжая). Мамаша Гренкина назначена председателем комиссии по озеленению трех домов, и, смею заверить, у нее на булыжниках вырастут газоны, а я… Мое дело пре-кра-ще-но за отсутствием судебной перспективы, и этими днями я вступаю в должность заведующего аттракционами летнего сада имени взятия Бастилии… Неплохо, а?.. Твердый оклад и комната в саду, с видом на карусель… И все это сделала одна молоденькая журналистка, сестра справедливости… Должны мы помочь ей спасти старуху?.. Обязаны!.. Вы поймите, вам не приказывают задержать вражеский эшелон — на это вы не годитесь, но задержать на один вечер одного обыкновенного прохвоста — это в ваших возможностях… Не бойтесь ничего, за нами закон и периодическая печать… Действуйте, черт возьми! Пойте, танцуйте, ходите на голове, но задание надо выполнить… (Включает магнитофон.)
