Г р е н к и н а. Постой-постой, дочка!.. Ты… ты душу мою взяла… и, как простыню, в стиральный бак бросила… С нее семь грязных ручьев течет, только… она отстирается, белее снега будет — вот увидишь… Я это дело брошу… Хочешь, расписку тебе дам?.. Протокол подпишу, хочешь?
К с а н а. Не надо. Я верю вашему слову… Больше того — я позвоню прокурору и попрошу его дела пока не возбуждать. Я… поручусь за вас…
Г р е н к и н а. Что ты, дочка? Ты ж меня не знаешь… Может, я какая последняя гадюка…
К с а н а. А теперь вы на себя клевещете, — зачем?.. Бросьте вы это мерзкое занятие…
Г р е н к и н а. Брошу, вот какую хочешь клятву с меня возьми… Честное пенсионерское, брошу!.. Только надо мне… дело найти… Без этого не могу, меланхолия берет такая…
К с а н а. И дело найдем… Зайдите ко мне в четверг, подумаем. А пока — до свидания.
Г р е н к и н а. Прошу тебя, дочка, ты… все мои сигналы собери и… кидай в корзинку… А то мне покоя не будет…
К с а н а. Не беспокойтесь — они давно уже там…
Г р е н к и н а. Вот и ладно!.. (Вынимает из авоськи помидоры и кладет на стол) На!.. Не побрезгуй, дочка, на рынке брала… Каждый как арбуз… Стало быть, в четверг заявиться?.. Ну… я по коням…
К с а н а. Стойте, Гренкина! Сейчас же заберите ваши помидоры.
Г р е н к и н а. Это ж… гостинец…
К с а н а. Вы не в гости пришли, а в редакцию…
Г р е н к и н а. А что… в редакции не закусывают?
К с а н а. Уберите помидоры.
Г р е н к и н а (укладывая помидоры в авоську). Дочка, ты моя дочка… Ежели бы прокуроры были такие, как ты, может, и жулики перевелись бы на свете… Эх, будь моя воля, выдала бы я тебя замуж — знаешь за кого?.. За космонавта!.. Вот честное пенсионерское…
К с а н а. До свидания, Гренкина.
Г р е н к и н а (распахнув дверь). Кто к самому главному? Пожалуйте!.. (Уходит.)
В приемную, тяжело дыша и опираясь на палку, входит К о ф м а н, старик небольшого роста. Его седые волосы взъерошены, в руках соломенная шляпа. Он чем-то взволнован. Остановился, поднял на лоб очки и пытливо вглядывается в сидящую за столом Ксану.
К о ф м а н. Вы… редактор?
К с а н а. Нет, сотрудник редакции… Вам нужен лично редактор?
К о ф м а н. Мне все равно… Надо, чтобы кто-нибудь остановил надвигающуюся подлость… Она движется, как танк, и… пока не поздно, надо открыть огонь! Вы слышите — о-гонь!.. (Закашлялся, палка выпадает из дрожащих рук.)
Ксана встает из-за стола, берет старика под руку, усаживает в кресло.
К с а н а. Успокойтесь… Выпейте воды… (Наливает из графина воду.) Когда отдохнете — расскажите все, что хотели… Я не тороплю вас…
К о ф м а н. Ничего… Это… это сейчас пройдет… Со мной это бывает… Моя фамилия — Кофман… Я… музыкант, но не обо мне речь. Я не пришел к вам жаловаться… В подобных случаях надо бороться, драться, да-да, драться, а не… жаловаться.
К с а н а. Я вас слушаю…
К о ф м а н. Когда на пути человека встречается обыкновенный подлец, это, конечно, плохо, но… не дай бог, если это подлец… со связями… Тогда это уже опасно, оч-чень опасно… Я пришел сказать вам, что над двумя благороднейшими, светлыми людьми нависла эта опасность… Вы сильны, вы… вы умеете драться, и вы должны — вы слышите? — вы… вы обязаны помочь… (Опять закашлялся.)
К с а н а. Вам не следует волноваться… Спокойно расскажите, в чем вы видите опасность и кому нужно помочь… Кому?
К о ф м а н. Вы… вы еще очень молоды и… возможно, вам не знакомо имя — Успенцев…
К с а н а. Успенцев?.. (Припоминая.) Ус-пен-цев… Если не ошибаюсь… был такой профессор, языковед…
К о ф м а н. Да-да, был… Вот именно был в нашем городе такой выдающийся ученый, филолог, блестящий лингвист. Он изучил тридцать шесть языков и наречий, он постиг их душу… Я ценил его еще за то, что он знал тридцать седьмой язык, язык Баха и Моцарта… Как он понимал музыку… Простите, я… как и все старики, наверно, болтлив, так вы меня… останавливайте…
К с а н а. Нет-нет, говорите… Говорите все, что относится к вашему делу… Профессор, кажется, давно умер?
К о ф м а н. Давно… И… не надо об этом… Теперь у нас издают его труды, молодые филологи перед сессией склоняются над Успенцевым, и… даже где-то в Сибири, на родине ученого, городской библиотеке присвоено его имя — это отлично… Что поделаешь, справедливость, она… как женщина, часто приходит к нам с опозданием.
К с а н а. Но… кому же сейчас нужно помочь?
К о ф м а н. Вдове профессора… У нее никого, кроме внучки… Обе они одиноки и беспомощны… У них слишком щедрые сердца и нежные души, чтобы бороться со злом… И вот… нашелся подлец, который решил завладеть всем, что у них осталось, — квартирой, имуществом, редчайшими коллекциями ученого…
К с а н а. Что же он совершил?
К о ф м а н. Он распустил слух, что Успенцева лишилась рассудка, и… назначил себя опекуном… Он намерен внучку переселить, а ее… насильно отправить в больницу… На старую, кроткую женщину он хочет накинуть смирительную рубашку… Человека светлого разума упрятать в сумасшедший дом — это, это… чудовищно!.. Каждый день ее тревожат подосланные им врачи, ее всюду преследует его убийственная забота… Стоит ей выйти из дома, как стая мальчишек с соседней улицы бежит за ней, они корчат рожи и кричат: «Вот, вот идет сумасшедшая!..» Он платит им за это билетами на дневное кино… Об этом знает почти вся улица, но… говорят, у него в городе какие-то связи, и он действует старым, запрещенным оружием — страхом… Дурак — он думает, что оно еще стреляет… Но подлость, она… она может свершиться…
К с а н а. Как зовут этого человека?
К о ф м а н. Желваков.
К с а н а. Кто он?
К о ф м а н. Подлец.
К с а н а. Я имею в виду профессию…
К о ф м а н. Я… тоже… Это его призвание… Если бы подлецов выбирали тайным голосованием, то в нашем районе он прошел бы единогласно.
К с а н а. Вам известен его адрес?
К о ф м а н. К сожалению, мы живем в одном доме, по улице Короленко, девять.
Приоткрылась дверь. На пороге Ю н о ш а и Д е в у ш к а из первой картины.
Ю н о ш а (робко). Можно к вам?.. По серьезному делу…
К с а н а. Подождите, ребята, я сейчас занята… (Кофману.) Я больше ни о чем вас не спрашиваю. Постараюсь, чтобы срочно были приняты меры… Вы не волнуйтесь — Успенцевых не тронут… Я обязательно займусь этим делом…
К о ф м а н (встает). Если вы не поможете, я… я дальше пойду… В обком, к секретарю… да-да, он меня примет… Я и в горисполком приду, я скажу им: «На улице Короленко обнаружен подлец». Это звучит кощунственно! Уберите его, этого требует именем Короленко вся улица! Не забудьте — дом номер девять… (Уходит.)
К с а н а (одна). Вот… Вот, кажется, тот случай, когда надо бросить все и бежать… Бежать, как бегут на крик о помощи. (Поспешно убирает со стола в ящик бумаги, папки.) Да, но… что я могу сделать одна в этом городе?.. Жаловаться, писать запросы редакции?.. Нет, это… для Гербачева… А что, если… вовлечь всех тех, кто сегодня сидел здесь, на этом месте, чего-то добивался, просил, жаловался… Ведь они-то знают, как важно помочь вовремя… Ведь они-то сами…
В дверях опять появляются Ю н о ш а и Д е в у ш к а.
Ю н о ш а. Уже можно войти?
К с а н а. Да-да… Входите, ребята, садитесь… И быстро рассказывайте — что у вас?.. Если можно — покороче…
Ю н о ш а. Ну говори, Иринка…
Д е в у ш к а. Мы хотели вам написать, но… у нас не вышло.
Ю н о ш а. Про это написать трудно…
Д е в у ш к а. Девятого сего месяца мы… поженились и вот… с этого дня не можем найти себе места…
К с а н а. Вы что… ищете работу или у вас нет комнаты?
