— Вот только им не сильно это помогло, — хмыкнул Гаспар. — Но разве это возможно? Ты сама говорила, что надежнее талисмана Ложи нет ничего, а он не выдержал.
— Это лишний раз доказывает, что убийца не был человеком, — стиснула цепочку Жозефина. — И еще, он говорил на Эна.
— Мертвом языке демонов?
— На нем са́мом, — кивнула чародейка. — Я плохо его знаю, Энганс еще хуже, но я очень попросила, и он кое-как повторил пару слов, которые я смогла разобрать. Если я правильно поняла, убийца кого-то искал. Финстер отказался… сотрудничать. А потом убийца, — Жозефина несмело и словно извиняясь взглянула на Гаспара, — забрал его душу. По крайней мере, так это красочно описал Энганс.
— Ты в это сама-то веришь? — хмуро бросил менталист.
Жозефина помолчала, тиская и натирая шею цепочкой. Гаспар терпеливо ждал. Элуканте настойчиво делал вид, что присутствует исключительно в качестве мебели.
— В молодости, — заговорила чародейка, помиловав цепочку, — задолго до того, как наш папочка приютил меня, мне рассказывали одну жуткую старую байку. О неких существах. Нет, это не мои любимые дьяволы, — ехидно улыбнулась она, — это люди, которые стали чем-то совершенно иным. Никто не знает, как и почему они стали такими, не живыми и не мертвыми, обладающими телесной оболочкой, но внутри — совершенно пустыми. Все, что они испытывают, это голод, который толкает их пожирать чужие души. Говорят, если такой иной выбрал кого-то своей жертвой, ее уже ничто не спасет. Он будет преследовать ее до тех пор, пока жертва не свалится без сил. Бороться и договариваться с ним бессмысленно и бесполезно: в нем нет крови, чтобы пролить ее, и нет души, чтобы ведать сомнения, страх и милосердие. Он не остановится, пока не получит то, что хочет. А хочет он только одного — твою душу, — произнесла чародейка, уставившись на декануса.
Элуканте неуютно поерзал за столом. Гаспар взглянул на Жозефину с недовольным видом.
— Извините, — смутилась она. — Знаю, дурацкая байка, и слышала я ее от одного демонолога, а они же совершенно безумны. Тот демонолог еще и утверждал, будто даже видел такого иного, отчего и тронулся умом и начал собирать вокруг себя мелких чертей, бесов и пытался договориться с демонами покрупнее о защите, но, увы, не получилось. Утверждал, что никогда не забудет взгляда самой Бездны, в которой страдают несчастные узники. Наверно, — пожала плечами Жозефина и накрутила цепочку на палец, — мой волшебный мальчик тоже где-то услышал эту байку. Оттого-то ему тоже показалось, что на него посмотрела Бездна, поглотившая его учителя.
Вновь повисло молчание.
— Давайте лучше я расскажу другую историю, — прервала его Жозефина, хлопнув себя по коленям, и бойко вскочила с подлокотника. — Не такую глупую и жуткую.
Она прошлась по кабинету, подошла к окну, раскрутив ладонью глобус.
— Жил однажды один чародей, — начала чародейка, глядя на портрет госпожи консилиатора. — Безумный гений, как их любят называть, не от мира сего. Каждый уважающий себя чародей рвется к власти, богатству, славе, спешит взлететь по карьерной лестнице, обставив всех соперников, а он… — чародейка потянула носом воздух, подбирая слова, — он просто хватался за самые невероятные идеи, строил отчаянные и невозможные теории. Стал видным исследователем и теоретиком Ложи, — Жозефина усмехнулась, — которого потом вышвырнули за бесчеловечные и противоестественные исследования, оскорбляющие Равновесие и порочащие дружный круг. Говорили, он стал одержим идеей усовершенствования чародеев арта, первым заметив, что магия истощается. Слышали о темном арте? Его открытие. Говорят, это он описал способ, как перенести арт в тело обычного человека. Вроде бы кто-то даже подтвердил эту теорию на практике…
Элуканте надул мясистые губы. Как любой магистр Ложи, он ненавидел ренегатов. И не только потому, что предательство Кодекса и круга уже само по себе достаточный повод презирать отступника и не испытывать к нему ни малейшей жалости и сострадания. А еще и потому, что хуже осознавшего безнаказанность артиста может быть только артист, возомнивший себя богом.
— Одно время, уже после изгнания из круга, он доказывал очередную свою безумную теорию, — продолжала чародейка, переведя взгляд на люстру, саму по себе излучающую мягкий голубоватый свет. — Около двух лет он похищал людей и ставил над ними эксперименты, делал их абсолютными нолями, полностью невосприимчивыми к магии, готовил идеальных убийц магов. Но не достиг никаких результатов — все подопытные или умирали в ходе операции, или получали не те эффекты, на которые он рассчитывал. А в конце концов его лабораторию все-таки нашли и взяли штурмом. Его наработки и записи были уничтожены, а творения или погибли из-за начавшегося пожара, или вскоре умерли, не перенеся изменений организма. Это официальная версия Ложи. Но ведь всегда есть неофициальная, правда? И вот согласно ей, один из экспериментов все же был удачным. Подопытный не только подтвердил на практике безумную теорию, но и выжил. Кое-кто считал, что Ложа взяла его под свою опеку и использовала в своих интересах…
Деканус возмущенно кашлянул, привлекая к себе внимание.
— Прошу меня извинить, — надменно отчеканил он, — но это отвратительные и гнусные инсинуации. Я вынужден заявить протест.
— Ах, прошу, магистр, — затрепыхала ресницами Жозефина со всей невинностью. — Неужели вы всерьез воспринимаете пустые разговоры глупой женщины?
— Тем более, это было больше ста лет назад, — серьезно добавил Гаспар. — Я тоже слышал эту историю. А еще слышал, что ренегат инсценировал смерть и сбежал, хотя позже его все-таки загнали в угол и убили. А даже если и нет, — пожал он плечами, — если он сбежал вновь… Сколько ему сейчас? — саркастически усмехнулся менталист. — Сто пятьдесят? Двести? Триста лет? Даже чародеи арта столько не живут. Или ты считаешь, что его подопытный до сих пор жив?
Жозефина перемялась с носка на пятку.
— Нет, конечно, — сказала она, вернувшись и сев на подлокотник кресла. — Но кто знает, сколько талантливых учеников успел воспитать великий учитель? Ты увидишься, насколько популярны теории Виссенетта среди вольных. И не только вольных.
Гаспар проследил за ее едва заметно дрогнувшей ладонью, легшей на живот, и пальцами, нервно смявшими ткань платья ближе к левому боку.
— Нет, не удивлюсь, — коротко отозвался он.
— Хватит баек! — расправила плечи Жозефина и обняла менталиста за плечо. — Почему ты меня не остановил? — упрекнула она его с легкой усмешкой. — Знаешь же, как я люблю забалтываться, а ведь не все еще рассказала. Я вытянула из мальчишки еще кое-что! Ты был прав, твой свидетель и очевидец оказался весьма полезен. Мне надо чаще доверять твоей интуиции, недаром ты — лучший следователь Ложи, — чародейка взъерошила черные волосы Гаспара. — Перед самой смертью Финстер встречался с Курзаном, старшим из них. Они о чем-то долго говорили, а потом Курзан сообщил, что Финстера ждет корабль до Анрии, куда его срочно вызывают… товарищи. У партии намечается собрание, съезд. Очень важный, на котором решится судьба революции, о чем заявил сам, — чародейка сделала паузу, — Жан Морэ.
— Морэ? — удивился Гаспар.
— Я предупреждала — ты не поверишь, — улыбнулась Жозефина.
— Тут дело не в неверии, просто… — пробормотал менталист и осекся, глянув на декануса. — А твой волшебный мальчик слышал, где должно пройти это собрание? И когда?
— Нет, — цокнула языком чародейка. — Мой волшебный мальчик слышал только, что с Финстером хотел срочно встретиться ван Геер в гостинице «Империя». А насчет когда… Он должен был отбыть утром в день своего убийства.
— Получается, в ближайшую неделю-две, — быстро подсчитал Гаспар. — А мы на неделю уже опоздали. И будем в Анрии только к концу месяца, это в лучшем случае. Ну что ж, — выдохнул он, прикрыв глаза, — значит, это не совпадение. Кто-то еще всерьез взялся за Энпе. Вопрос только, кто?
— Думаю, ответить сможет только убийца, а его в Шамсите, скорее всего, уже нет.
