— Ты хоть знаешь, что в них?

— Альджар не любит любопытных. И не любит тех, кто нарушает слово. А я дал Сарину слово, что не буду любопытным. Да и сам посмотри, брат: с тех пор, как Сарин стал нашим другом, мы избавились от кучи проблем. Теперь никто не смеет на угрожать, да и таможня наконец-то поимела совесть…

— Если об этом узнают…

— А как об этом узнают, если об этом никто не будет говорить?

— Избавь меня от своих намеков, Саид. Ты знаешь, я умею молчать.

— Тогда я совсем не понимаю, почему ты так переживаешь?

— Я вам не нравлюсь, сайиде Карим. Не делайте такое лицо, и давайте обойдемся без фальшивой вежливости. Ваша ко мне неприязнь — это факт, отрицать его бессмысленно. Но, поверьте, я не желаю зла ни вам, ни вашему брату.

— Тогда оставь нас в покое ради Альджара.

— Вы отчего-то уверены, что я принуждал к чему-то вашего брата. Это отнюдь не так. Саид — благородный человек. Он сам согласился помочь делу революции.

— И возить олт для лаардийцев?

— Это лишь средство получить необходимые нам деньги, а цель всегда оправдывает средства. Та цель, которую преследуем мы, — тем более. Я делаю это не ради себя, я делаю это ради Империи. Ей нужен новый порядок, иначе она погибнет. Если для того, чтобы спасти ее, нужно пожертвовать совестью, я готов пойти на это. И я рад, что ваш брат с некоторых пор разделяет мои взгляды и всем сердцем стремится помочь моей стране. Я крайне признателен вам обоим за оказываемую нам помощь. Она неоценима.

— Избавь меня от своих речей, колдун. Я делаю это не ради тебя и твоих целей. Я делаю это ради брата. В первый и последний раз. Клянусь Альджаром, я проклинаю тот день, когда Асва-Адун свел его с тобой! И молю Бога в каждой молитве, чтобы Он покарал тебя за все то зло, что ты причинил моей семье!

— Мне жаль, что вы так считаете, сайиде Карим. Искренне надеюсь, однажды вы измените свое мнение…

— Да скорее солнце погаснет и возрадуются духи Эджи!

Карим орал, метался, подпрыгивая вместе со стулом, связывающие веревки трещали. Эндерн навалился ему на плечи всем весом, придавливал, сыпал отборным менншинским матом, который тонул в сплошном потоке бессвязных, оглушительных воплей чудовищной боли. Гаспар стоял перед ними, обхватив ладонями его виски. Пунцовое лицо спазматически дрожало, рот перекашивало в гротесковых ухмылках и оскалах, из носа потекла кровь.

— Я проверил счета. Ты знаешь, что твой приятель за последний месяц списал три тысячи накуд?

— Знаю, потому что позволил ему.

— Что с тобой стало, брат? Что они с тобой сделали?

— Абсолютно ничего, Карим. А почему ты спрашиваешь?

— Я никогда не лез в твои дела и не собираюсь этого делать, но то, что с тобой происходит…

— Карим, ты никогда не задумывался над тем, что останется после тебя?

— Нет.

— Я тоже. А с недавних пор вот задумался.

— Потому ты горбатишься ради чьей-то великой цели?

— Отчасти, брат, отчасти.

— Саид, они — лаардийцы, какое нам до них дело?

— Глупо смотреть на соседа и радоваться постигшему его несчастью — однажды оно может прийти и к тебе. Альджар-Фахат, Карим, Он справедлив, и за равнодушие к соседу покарает тебя равнодушием соседей. Я не хочу, чтобы нас покарали равнодушием.

— Поэтому ты готов отдавать все наши деньги каким-то… лаардийским псам?

— Я готов протянуть руку помощи нуждающимся.

— Знаешь, я долго на все это смотрел. Альджар свидетель, никто не упрекнет меня в нехватке терпения, но если так будет продолжаться и дальше…

— Ты предашь меня, брат?

— Ты знаешь, что я этого не сделаю. Я просто ухожу.

— Постой, Карим! Прежде чем ты сделаешь, что задумал, у меня есть к тебе одна небольшая просьба. Скоро к нам приедет один гость. Признаюсь честно, он приедет только из-за тебя. Ему давно хочется встретиться с тобой и поговорить.

— Обойдется. Я не собираюсь разговаривать ни с кем из твоих дружков.

— Сделай это ради меня, брат. В последний раз. Просто поговори с ним. Если даже он ни в чем тебя не убедит… значит, на все воля Альджара.

— Здравствуй, сын мой.

— Ты мне не отец.

— Ах, прости. Я живу долго и несколько старомоден, а от старых привычек трудно избавиться.

— Чего ты хочешь от меня?

— Я? Ничего. Вопрос в том, чего хочешь ты?

— Чтобы ты убрался.

— Твое желание осуществить не так трудно. Прощай, сын мой.

— Что? И ради этого ты приехал в Шамсит?

— Я приехал поговорить с тобой. Я это сделал. Разговор у нас был коротким, но тем не менее он у нас был.

— Ты ненормальный?

— Разве осуществлять свои желания это ненормально? И разве помогать другим в осуществлении их желаний тоже ненормально?

— Что вы сделали с моим братом?

— Ничего, сын мой. А что с ним не так?

— Вы втянули его в свою… секту!

— Хм… пожалуй, сектой нас еще никто не называл. Преступниками, террористами, бунтовщиками, заговорщиками, смутьянами — это да, но не сектой. Быть может, потому что мы — не секта?

— Ну и кто же вы?

— Люди, объединенные общим интересом и общей целью. Люди, которые хотят и могут изменить этот мир к лучшему. Твой брат тоже захотел изменить его к лучшему.

— Я не верю, что он ввязался в это добровольно.

— Почему же? Саид — частый гость в Империи. От него не могло укрыться, что с ней что-то не так. Он видел безнаказанность одних и полное бесправие других. Ему это не понравилось, захотелось действовать и внести свой скромный вклад в светлое будущее. Поэтому он с нами, что меня несказанно радует. Раз уж иностранец не может стоять в стороне, значит, и сами граждане Империи не останутся безучастны. Нужно лишь достучаться до их разума, раскрыть им глаза, научить. А что насчет тебя?

— Мне нет дела до лаардийцев.

— А ты так уверен, что, если остаться в стороне сейчас, в будущем тебя не будут ждать последствия?

— Ты мне угрожаешь?

— Конечно, нет, сын мой. Ты мне не враг, зачем угрожать тебе? Угрозы не приводят ни к чему хорошему. Они порождают страх, а страх — плохой союзник. Я предпочитаю правду.

— Ну и какая же у тебя правда?

— Кабир-Алькуват умирает.

— Тебе самое место в Тарак-Мутаби за такие речи, клянусь Альджаром!

— Можно заточить всех, кто говорит правду, но это не спасет от неизбежного. Однако не бойся, ты этого не увидишь. Правда в том, что ты умрешь гораздо раньше. Или ты наивно полагаешь, что ты и все, что тебя окружает, это навечно? Это не так. Все рождается, взрослеет, старится и умирает. Это естественный порядок вещей, цикл жизни, через который проходит не только человек, но и государство, в котором он живет. Просто обернись назад, загляни в глубину веков, и ты поймешь, что ничего страшного и преступного в моих словах нет. Наоборот, преступно думать, что ничего не изменится. Что завтрашний день ничем не будет отличаться от сегодняшнего. Что и через сто, двести, тысячу лет в этом прекрасном городе будут жить счастливые люди под мудрым правлением великого султана. Нет, сын мой. Уже через сто лет твоя страна, как и любая другая, состарится. Обострятся противоречия между сословиями. Проблемы и трудности, с которыми она сталкивается, превратятся в болезни. Окружающие ее друзья станут врагами и будут с жадностью посматривать в ее сторону, в надежде отхватить кусок побольше. Законы перестанут действовать, они будут лишь множиться. Чиновники вместо того чтобы двигать колеса машины власти, будут их тормозить. Знать — цепляться за свое положение и выжимать последние соки из рабочих людей. А султан вместо того, чтобы мудро править, — дрожать за свой трон и подвергать гонениям любого, в ком он заподозрит противника своей власти. Не смотри на меня так, сын мой, я не провидец, не умею заглядывать в будущее. Да это и ни к чему. Все, что я тебе рассказал, происходит сейчас, за морем. Там агонизирует умирающий зверь, имя которому Империя. Империя, судьбу которой неизбежно повторит Кабир-Алькуват.