— Да как тебя держать?

— О Господи Боже! — простонала Жозефина и завела руки за спину, на ощупь нашла его ладони и опустила себе на талию. Гаспар почувствовал ее тепло под тонким холодящим шелком. Сладкий запах духов навязчиво пощекотал нос. — Готов?

— Постой, — сказал Гаспар, отпуская ее. — Хочу видеть все твоими глазами.

— Ай-я-яй, — недвусмысленно поелозила Жозефина. — Все-таки нашел повод опять побывать во мне, да?

Гаспар не прокомментировал. Он осторожно приложил ладони к вискам чародейки, прикрыл глаза, сосредоточился. Жозефина ощутила легкое покалывание в тех местах, где подушечки пальцев касались ее кожи.

— У меня очень маленькая голова, вдвоем будет тесно, — пожаловалась Жозефина. — Ай, ну больно же!

— Извини, — пробормотал Гаспар. — Расслабься и подумай о приятном.

В висках зашумело и закололо, в мозг вгрызлась тупая боль, словно пила с ржавыми зубьями, и Гаспар увидел всю улицу. Глазами Жозефины, в сумрачном свете второго зрения чародейки. И еще кое-что. Мелькнувшую картинку, задержавшуюся ровно настолько, чтобы рассмотреть ее во всех деталях и подробностях. К щекам хлынула горячая кровь.

Это было необязательно, послал укоризненный сигнал Гаспар.

— Ты сам сказал думать о приятном.

Ты переоцениваешь мои достоинства.

Менталист крепко обнял чародейку сзади. На секунду представив весь ее гардероб, обнял еще крепче. Жозефина встряхнула руками, пошире расставила ноги, встала твердо, энергично потерла ладони, сложила их перед грудью и закрыла глаза. Улица погрузилась в мягкую темноту. Чародейка набрала полную грудь воздуха, затаила дыхание и плавно выдохнула, выгоняя из мышц напряжение. Тысячи мыслей, тайных и явных, беспорядочно мечущихся в ее сознании, словно снежинки в хрустальном шаре, вдруг унялись, улеглись и успокоились. Чародейка совершенно перестала думать о чем-либо, кроме покоя. Покой и безмятежность. Гаспара всегда удивляла эта ее способность настолько отрешаться от мира и собственного тела, которое постоянно что-то требует и диктует свои правила. Сам того не желая, Гаспар почувствовал, как и его накрывает, поглощает и вгоняет в дрему безмятежное спокойствие полностью доверившейся ему чародейки.

А потом началось.

Это сложно поддающееся описанию чувство. Леденящее тепло. Тяжелая легкость. Расслабляющее напряжение. Падение вверх. Однозначным было лишь столкновением противоречий и крайностей.

Чародейка вдруг стала невообразимо легкой, почти невесомой, расслабленной, податливой, мягкой, но при этом ее потянуло к земле. Возникло ощущение движения, хотя она даже не шелохнулось. Тело, обманутое и сбитое с толку, попыталось инстинктивно напрячься, но Жозефина не позволила ему, оставаясь расслабленной. Изнутри поднялось беспокойное, тревожное чувство, сбивающее дыхание, однако чародейка продолжала дышать ровно.

И за ним пришла буря. Вихрь огромной мощи. Эйфория и ощущение полета, тут же сменившиеся ужасом и безотчетной паникой, сковавшей судорогой едва не лопающееся хрупкое тело. Это был лишь отголосок, достигший Гаспара, из-за которого он почти выпустил Жозефину из рук и прервал телепатическую связь.

Но буря унялась. Успокоилась. Неистово мечущаяся, бешено рвущая ненадежное тело свирепая энергия заскулила, подчинившись власти безмятежного разума, ткнулась носом в поднесенную ладонь хозяйки и разрешила почесать за ухом.

Гаспар почувствовал осторожное движение рук Жозефины. Чародейка позволила себе ровно дышать, вдыхая носом и выдыхая ртом. Потом бережно высвободила крохотную долю накопленного в себе заряда. Из нее как будто вырвался невесомый, но вместе с тем тяжелый поток мягкого холодного света, разрезающий пространство и время.

Жозефина открыла глаза.

Шамситская улочка осталась прежней. Чародейка смотрела на нее сквозь сумрак второго зрения, но освещение почему-то стало еще ярче — как в пасмурный день, когда сквозь густую пелену серых облаков проглядывает мутный диск солнца. Чародейка мысленно выругалась, удерживаясь от того, чтобы шевельнуть руками. Гаспар почувствовал, что ей неуютно, что у нее вскружилась голова, и не сразу догадался отчего. Жозефина не могла читать мысли, но как будто поняла, о чем тот думает, и осторожно перевела взгляд на сожженную стену. Теперь и Гаспар растерялся, отказываясь верить ее глазам. На стену, изуродованную ожогами, копотью, с обвалившимися кусками известки, накладывалась точно такая же стена без малейших разрушений и следов буйства огненной стихии.

Осторожней, предупредила Жозефина, с непривычки можно тронуться. Но ничего не бойся.

Я и не боюсь, беспечно соврал Гаспар.

Поток энергии, исходящий из Жозефины, ощутимо усилился. Гаспар уловил настойчивые сигналы ее тела о том, что это хоть и не болезненно, но крайне неприятно. Это иссушает и лучше бы этого не делать. Что-то внутри чародейки предприняло попытку напрячься, но та властно заткнула нытье и приказала телу не дергаться.

Освещение начало стремительно тускнеть и меркнуть. Краем глаза Жозефины Гаспар заметил, как бежит по небу солнце, двигающее тени, словно кто-то торопливо проносит мимо фонарь. По улице туда и обратно принялись сновать смутные человеческие фигуры, двигаясь с поразительной скоростью. По их ускоренным до нелепого и смешного движениям было видно, что они именно идут, а не бегут, бесплотно проходя сквозь чародейку и менталиста. Гаспар, конечно, обещал себе не бояться, однако снующие через него призраки вызывали неприятные ощущения. Пара фигур встретилась посреди улочки, у них завязался оживленный немой разговор, сопровождаемый активной жестикуляцией.

Потом еще с минуту по улочке сновали фантомы прошлого, нагло игнорируя зрителей из будущего, но появлялись они все реже, пока совсем не исчезли. Освещение окончательно померкло и больше не мучило глаза несоответствием красок. Жозефина, гоня злое нетерпение, осторожно поерзала, упрямо не думая о слабеющих ногах. Гаспар обнял ее крепче, стиснул в руках, прижимая к себе. Чародейка была непривычно и неестественно горячей, от нее исходил влажный жар. По ее вискам и лбу скатывались капельки пота, щекотала кожу, что вызывало у женщины раздражение. Гаспар хотел было смахнуть пот с ее лба, но удержался, побоявшись сделать хуже.

И вдруг на улицу ворвались вереницей пять фигур. Чародейка резко прикрыла «заслонку», сокращая поток высвобождаемой энергии. Фигуры замерли, услужливо позволяя разглядеть себя каким-то образом со всех сторон. Гаспар считал размышления Жозефины, мелькающие на самой поверхности: эти двое, впереди, обычные люди, тот, что сзади — тоже. Неинтересно. И этот тоже… хотя нет, все-таки чародей, но такой убогий, что если специально не присматриваться, арт и не заметишь даже. Зато тот, посередине, точно колдун — вон как светится и переливается. Много красного. Арт огня. Точно. Финстер, торжественно объявила Жозефина, призывая к порядку мышцы лица, намерившиеся отметить момент триумфа улыбкой.

Едва ощутимое нервное напряжение исчезло, чародейка облегченно выдохнула, отгоняя очередную мысль утереть щекочущую капельку пота. Переборов возмущение тела, вновь принялась немилосердно выпускать силу, иссушая себя. Гаспар, улавливая тревожащие обрывки сигналов, принялся осторожно копаться в сознании чародейки. Она заметила это, но не возмутилась, лишь услужливо подумала о том, что он искал. Менталист нескромно выразил свое отношение к ней, не беспокоясь, что отголосок этих мыслей достигнет ее разума.

Прекрати.

Не подумаю. Держи меня.

Жозефина сосредоточилась на происходящем. Ноги совершенно перестали ее держать, полагаясь исключительно на Гаспара, приструненного кратким мысленным сообщением о том, что произойдет, если он отпустит или попытается прервать колдовство.

Замешательство. Сосредоточенность. Двое всполошились. К ним подошел третий, толкнув недомага. Все трое прошли сквозь наблюдателей. Улица словно поворачивается, услужливо позволяя смотреть на происходящее за спиной. Один вдруг отлетел на стену. Другой напал на кого-то, защитился и внезапно упал. Больше не встал — умер. Следом за ним почти сразу после короткой борьбы умер и третий. Первый тяжело поднялся, но лишь затем, чтобы задергаться и умереть. Чародейка издает едва слышный стон. Руки. Она думает о потяжелевших руках, которые пытается удержать и не опустить.