Однако Реджинальд работал под дождем, невзирая на свой страх воды, и на рассвете оранжерея была готова. Высадив туда все орхидеи, он вернулся в полицейский участок и приступил к долгому, трудному расследованию убийства, еще не зная, что именно это дело будет преследовать его всю оставшуюся жизнь.

Тогда он никому не сказал – ни коллегам, ни капитану, ни даже своей жене, – что две маленькие девочки, бледные и прозрачные, точно паутинка, стали повсюду следовать за ним. В ту ночь они стояли у изножья его кровати, глядя на него немигающими мертвыми глазами. Утром шли за ним по полицейскому участку и прятались под рабочим столом, свернувшись, словно бутон призрачного цветка. Днем вместе с ним бродили по оранжерее, шепотом уговаривая орхидеи расти. А когда через два дня после их смерти он прибыл к теперь уже бурному потоку реки – ни к одному большому водоему он ближе не подходил, – они кричали не смолкая, но их голоса были слышны только ему.

Обычно подростки планируют отметить Новый год массой способов:

1. Напиться и сделать неправильный жизненный выбор. Очень популярное времяпрепровождение.

2. Мечтать напиться, но вместо этого отправиться с родителями смотреть салют, потому что не получится достать алкоголь.

3. Полностью игнорировать празднование Нового года из-за сильного давления со стороны: все обещают, что ты отлично проведешь время, а на деле ночь оборачивается ужасным разочарованием.

Поскольку нынешний Новый год приходился на встречу с восемнадцатым страхом кладбищ, Эстер, Джона, Хеф и Юджин дружно решили отметить его на кладбище Парадайз-Пойнт.

Кладбище считалось самым старым в городе, плиты его многочисленных могил торчали из земли, будто кривые бетонные зубы. Здесь по-прежнему хоронили людей, поэтому надгробия представляли собой странную мешанину из стилей: от готических чудовищ девятнадцатого века до причудливых блоков из черного мрамора, которые в 1980-1990-е годы явно были нарасхват и сильно отличались от нынешних – гладких, белых и минималистичных.

В способе захоронения тел не прослеживалось какого-то видимого принципа. Двухсотлетние могилы соседствовали с умершими людьми, погребенными всего несколько месяцев назад; казалось, будто их останки впихивали туда, где имелось место. Ребята шли по дорожке через старую часть кладбища, скрытую в тени деревьев; здешние могилы поросли мхом, надгробия потрескались, а каждая вторая статуя напоминала Плачущего ангела из сериала «Доктор Кто». Далее они оказались в новой части, местами усеянной мавзолеями и блестящими мраморными плитами.

Ровно в полночь грянул салют. Четверо ребят, взобравшись на ограждение кладбища, смотрели, как яркие одуванчики, точно звезды, взрываются в небе и гаснут в ночи. Джона стоял позади сидящей на стене Эстер. Как только часы пробили двенадцать, он положил руки ей на талию и коротко, так что Юджин и Хефциба не увидели, прижался губами к крошечному участку голой кожи на ее затылке. Эстер блаженно прикрыла глаза, наслаждаясь возникшим ощущением: казалось, будто поцелуй способен, расплавив кожу, проникнуть внутрь нее подобно брошенному раскаленному никелевому шару.

Ребята не планировали ночевать на кладбище. Во-первых, на улице был мороз. Каждый из них, чтобы не замерзнуть, закутался в несколько слоев одежды, но при этом все равно тер ладони друг о друга и дышал на пальцы, спасая их от онемения. Во-вторых, Юджин ни за что не остался бы в полной темноте даже на какое-то время – а тем более на кладбище. Ему нужны стены. Нужно электричество. Нужно все, что человечество изобрело, чтобы отгородиться от прежней дикой природы – пространства и времени, где было полно чудовищ, забытых всеми, кроме тех, кого они по-прежнему преследовали. Дюжины фонариков и ламп на солнечных батарейках, которые они взяли с собой, было недостаточно.

Но именно Юджин обнаружил маленькие могилки сестер Боуэн, Кристины и Мишель – их прямоугольные мемориальные доски располагались рядышком в траве. На самом деле, девочки не были похоронены здесь. Земля под плитами до сих пор ждала их тела, которые Литл-Крик десятилетия назад забрала и не отдавала. Именно Юджин сложил и разжег костер. Именно Юджин, преклонив колени перед могилами, предложил остаться и выпить, вместо того чтобы вернуться в дом Соларов.

Они не собирались засыпать, но огонь был таким теплым, вино – крепким, а призрачный шепот убаюкивал и погружал в прерывистую дремоту.

Эстер проснулась некоторое время спустя оттого, что Юджин цеплялся за ее запястье. Костер почти прогорел, и тлеющие угли излучали лишь слабый мерцающий свет. Юджин пребывал в панике, с расширенными глазами цеплялся за горло и пытался сделать вдох.

– Эстер. Эстер. Эстер! – прошептал он, чтобы никого не разбудить. – Там в темноте что-то есть. Я слышу его.

– Эй, все в порядке. Здесь еще светло. Ты в безопасности, все хорошо.

Костер тихонько треснул. Возле ствола ближайшего дерева хрустнула ветка. Юджин сдавленно всхлипнул.

– Оно убьет меня.

– Эй-эй, посмотри на меня. Юджин, посмотри на меня. Соберись. Возьми себя в руки. Вспомни. Первые пять предметов, которые ты видишь. Перечисли их, – этот старый прием остался еще со времен сеансов Юджина с психотерапевтом и до сих пор иногда помогал. – Ну же, Юджин, назови мне пять предметов, которые ты видишь.

– Волосы. Трава. Кофта. Могила. Огонь.

– Молодец, хорошо. Очень хорошо. А теперь назови четыре вещи, которых ты можешь коснуться.

– Камень, – сказал Юджин, приложив ладонь к пустой могиле Мишель Боуэн. – Земля. – Он коснулся почвы. – Ткань. – Рукава Эстер. – Кожа. – Ее щеки.

– Три звука, которые ты слышишь.

– Стук сердца. Твой голос. Вечеринка где-то неподалеку.

– Два запаха, которые ты чувствуешь.

– Горящего дерева. Твоих грязных носков.

– Это невозможно. Ты врешь.

– Возможно.

– Ох, и последнее. Один вкус, который ты ощущаешь.

– Неминуемой гибели.

– Согласно опросу, такого не может быть.

– Ну, не знаю. Тогда слюна? Я не ел весь день.

Они по-турецки сели на траве, Эстер выложила из сумки выпечку, которую таскала с собой. После оплаты ремонта отопления у нее почти не осталось сбережений, но она намеревалась начать все сначала и продолжала тайком носить сладости в школу.

– Ты помнишь, когда он появился? – спросила Эстер, поглощая кусок карамельного песочного бисквита. – Твой страх темноты. Я вот даже не помню, когда начала вести свой список.

Юджин ответил, не отрываясь от еды:

– Помню.

– Можешь рассказать?

– Помнишь тот вечер? Когда все изменилось?

– День бабушкиной смерти.

Юджин кивнул.

– Мы как раз ехали в машине к деду и бабушке на ужин и слушали радио. В новостях передавали известие о пропавшей девочке. Алане Шепард. Помнишь такую? Ей было как нам тогда, десять или одиннадцать лет. К тому времени она отсутствовала уже три дня, и в конце концов ее обнаружили у плотины за городом. Ее изнасиловали, закололи отверткой, а тело забросали кирпичами. До этого я никогда не обращал внимания на чью-то смерть. Даже толком не осознавал, что значит умереть. Но я до сих пор отчетливо вижу ее перед собой, как тогда – в своей голове. Заваленное тело среди кувшинок. Навечно заключенное во мрак. Я всегда боялся темноты, но после того вечера больше никогда не засыпал без света.

Эстер закрыла глаза. Она тоже прекрасно помнила ту историю, но не потому, что услышала ее по радио, а потому что, приехав к бабушке и дедушке, обнаружила Реджинальда Солара плачущим. Реджа, рожденного в 1940-е годы – во времена, когда быть мужчиной означало втирать грязь в раны, пить на завтрак виски и обладать эмоциональным интеллектом мокрой тряпки. Мужчины не плачут, и Реджинальд Солар точно никогда не плакал, поэтому Эстер была потрясена до глубины души при виде рыдающего дедушки с невнятно звучащей на фоне аудиозаписью Джонни Кэша. Дом утопал в вазах с орхидеями, их дурманящий аромат разносился по коридорам. В помещении пахло как в цветочном магазине – зеленью и свежестью; благоухание перебивало даже запах запеченной в духовке баранины с розмарином и чесноком.