– Ясно, – прошептал Джона, погладил ее щеку большим пальцем, но больше ничего не сказал: нельзя заставить кого-то любить против его воли.

Сквозившая в голосе Джоны боль разрывала ей сердце, ведь она научилась прекрасно говорить на этом языке, но все равно не могла дать ему то, чего он хотел. Не могла дать себе то, чего хотела сама.

– Милая Кэролайн, пам-пам-пам, – пропели они вместе, на этот раз гораздо тише, потому что это были практически единственные известные им слова. – Столь хорошо еще не было никогда.

– Значит, ты никогда не водила автомобиль? – спросил Джона.

Эстер сидела на месте водителя в машине Холланда Смоллвуда, в уродливом «универсале» 1980-х годов тыквенного цвета, и отказывалась заводить мотор, поскольку ей не хотелось а) погибнуть самой и б) быть убитой отцом Джоны.

– Пробовала как-то раз, но у меня случился приступ паники, поэтому я занесла этот пункт в свой список и больше никогда к нему не возвращалась.

– Позволь уточнить: как только у тебя появляется шанс потерпеть неудачу, ты решаешь больше никогда этого не делать?

– Именно. И от мысли, что я ни разу не потерпела неудачу, мне становится очень-очень хорошо. Идеальное психологическое здоровье. Я – гений.

– Сегодня научишься, – заверил ее Джона и кивнул на рычаг переключения скоростей. – Холланд ездит на механике.

– У меня не получится.

– Блин, даже мой слабоумный отец – и тот может ездить на механике, так что ты точно справишься.

– Нельзя говорить «слабоумный». Это не политкорректно. Тем более, если я разобью машину Холланда, он меня убьет.

– Нет, он убьет меня. Потом тебя. А потом твою семью. Поэтому у тебя будет время сбежать в Мексику, прежде чем он начнет тебя преследовать. Заводи мотор.

– Нет.

– Эстер, посмотри на свой костюм. Погляди, кто ты сегодня. Стал бы фильм «Убить Билла» таким интересным, если бы Невеста отказывалась водить машину?

Эстер окинула взглядом свой желто-черный кожаный комбинезон, который выбрала сегодня, и глубоко вздохнула.

– Пробуди в себе Уму, – кивнула она. – Пробуди свою внутреннюю оторву.

Поначалу, если честно, получалось весьма неплохо. Эстер оказалась не таким плохим водителем, каким считала себя; и хотя у нее не было даже пятой части требуемой для вождения координации, она никуда не врезалась. Джона старался уводить ее подальше от общего движения и перекрестков, чтобы ей не приходилось останавливаться и трогаться заново. В основном они держались небольших дорог на окраине города – длинных, прямых, без светофоров и знаков «Стоп».

День мог бы завершиться совсем иначе, если бы в одном захолустье вдруг не решили построить торговый центр: для облечегения возведения белой махины проводились дорожные работы.

Женщина в светоотражающем жилете остановила их автомобиль и не давала проехать, пока грузовик переезжал с одной строительной площадки на другую. Эстер оказалась первой в веренице машин. В ожидании она поправила зеркало заднего вида, чтобы сосчитать количество выстроившихся сзади машин. Их получилось шесть, и каждые несколько секунд останавливались новые.

– Я не смогу этого сделать, – тихо проговорила она, встретившись глазами в зеркале со стоящим прямо позади нее мужчиной. – Давай поменяемся местами.

– Что?

– На меня смотрит слишком много людей. Они все видят меня.

– Никому нет до тебя дела, Эстер.

– Они разозлятся, если я заглохну.

– Смотри, она показывает нам ехать. Трогайся.

И правда: женщина в строительной форме перевернула табличку «Стоп» и теперь призывала их ехать, размахивая знаком «Осторожно».

Эстер включила первую передачу, но отпустила сцепление слишком быстро, и машина, дернувшись, заглохла. Мужчина сзади посигналил. Женщина-строитель со смехом отступила назад.

– Я же сказала тебе, что у меня ни черта не получится! – воскликнула Эстер. От обжигающих, точно фары, взглядов водителей у нее закипала кровь.

– У тебя все получится, Эстер, – настаивал Джона. Должно быть, на ее лице читалась паника, потому что он сжал ее плечо и заговорил четким тихим голосом. Ее бросало то в жар, то в холод. В пальцах ощущалось знакомое покалывание. – Послушай меня. Ты сможешь.

Водитель в машине позади снова принялся сигналить. Джона опустил стекло.

– Хочешь, чтобы я к тебе подошел? Так я сейчас выйду, придурок! Она только учится!

Эстер снова завела машину, включила первую скорость. Ремни, опутывающие грудь, начали сжиматься, сдавливая ребра все туже и туже. Она пыталась плавно отпустить сцепление, но у нее дрожали ноги, тело под желтой кожаной курткой сильно вспотело, солнце палило в ветровое стекло и обжигало кожу. Ей не хватало воздуха.

Автомобиль дернулся, двигатель снова заглох. Они резко встали. Несколько водителей одновременно засигналили. Эстер осознала, что у нее приступ удушья, только когда не смогла сделать вдох. Руки тряслись, она не могла дышать.

Не могла дышать.

Не могла дышать.

Джона уже выскочил из машины и, наклонившись к ней, отстегивал ремень безопасности. В салоне было жарко, как в печке, ее кожа словно покрылась иголками – все вокруг это видели, они смотрели на нее. Покалывание с пальцев перешло к рукам: оно ползло вверх и растекалось по шее, где невидимые руки сжимали пищевод.

Ты умираешь, ты умираешь, боже, ты умираешь.

Вот оно, свершилось. Столько недель они искали Смерть, и он наконец соизволил посетить их мероприятие. Но Эстер сейчас думала только об одном: какая дурацкая это была затея и как сильно она не хотела умирать.

В следующий миг она почувствовала движение машины; ее щека прижималась к горячей потрескавшейся коже заднего сиденья. Она не помнила, как попала сюда. Время будто искривилось. Каждые несколько секунд слышался звук льющейся воды, по которому она вскоре распознала, что ее рвет. Никаких спазмов не было. Рвотная масса без усилий вытекала изо рта и скапливалась на коврике.

Ты умираешь, ты умираешь, ты умираешь.

Затем машина остановилась; Джона вытащил ее с заднего сиденья и отнес к дереву.

– Мне жаль, мне очень жаль, – между всхлипами выговорила она, но Джона уже ушел. Неужели он бросил ее умирать, как Билл оставил Невесту? Впрочем, это было вполне справедливо, расценила Эстер. Ведь она облевала машину его отца.

По правде говоря, она даже удивлена, что он так долго ее терпел. Обычно хватало всего нескольких прилюдных приступов паники, прежде чем люди списывали тебя со счетов как безнадежного человека. Слишком слабого. Требующего слишком много хлопот. С кем слишком мучительно находиться рядом. Разве не точно так же она поступила со своим отцом? Так почему она заслуживала другого отношения?

Эстер огляделась по сторонам в полной уверенности, что Джек Горовиц где-то рядом, только и ждет, как бы сцапать ее бессмертную душу. Паника накрыла ее с новой силой.

Однако тут вернулся Джона с бутылкой холодной воды в одной руке и коробкой салфеток – в другой. Он опустился на землю рядом с Эстер, которая стянула с себя желтую куртку, легла спиной на траву и попыталась перевести дыхание.

– Все хорошо, все хорошо, – сказал Джона, прикладывая влажную салфетку к ее лбу.

Может быть, не в этот раз и не в следующий, но Джона в конце концов все-таки устанет от нее. Настолько расстроится из-за ее неспособности быть нормальной, что уйдет. Возможно, будь она сексуальной и уверенной в себе, не имей кожу, словно минное поле, усыпанную веснушками, она могла бы как-то оправдать свою сумасбродность, надломленность и чудаковатость. Но в нынешней ситуации в ней не было ничего привлекательного, отчего бы он захотел еще долгое время выносить ее бред.

Люди быстро устают от психических расстройств, когда понимают, что с ними никак нельзя справиться.

– Твоя спальня, – вдруг сказал Джона.