– После твоего ухода все стало просто ужасно. Без тебя люди снова стали злыми.

– О чем ты?

– Помнишь, как мы познакомились?

– Мы учились в классе миссис Прайс.

– Со мной и Хеф никто никогда не говорил. До твоего появления дети обычно обзывали меня уродиной. Рыжие волосы, море веснушек… Надо мной вечно издевались. А Хефциба вообще была для них легкой мишенью. Они толкали ее и били, пытаясь заставить говорить. Рядом с нами никто не садился. Все считали, что мои веснушки и ее немота – заболевания, и боялись их подхватить.

– Эти дети – придурки.

– А потом на одной из перемен ты подсел к нам. Ничего не говорил, просто ел свой обед и сердито глядел на каждого, кто проходил мимо и мог нас побеспокоить. Уже через неделю ты стал моим лучшим другом.

– Я помню это. Мы были чудаками. И нам приходилось держаться вместе.

– А потом ты ушел. Мы с Хеф вновь остались единственными чудаками в школе. Ты был нужен нам, но ты исчез.

– Эстер, мне нечего сказать, – Джона провел руками по волосам. – Прости, что меня не было рядом, но это не мое решение. Мне было восемь лет. Я не обязан был вас защищать.

Глядя ему в спину, Эстер размышляла о своей семье. Юджин умрет от темноты. Отец умрет в подвале. Дедушка утонет. А в один из дней Розмари Солар порежется осколком разбитого стекла, или споткнется о черную кошку, или пройдет под лестницей, после чего на нее несколько секунд спустя свалится что-нибудь тяжелое.

Один большой страх захватывает твою жизнь. Один большой страх ее забирает. От своей судьбы не убежать, как не уберечь от нее и своих родственников – так дедушка говорил Эстер с самого детства.

Если только… Если только…

– С чего бы ты начал? – торопливо поинтересовалась она у Джоны, когда тот поднял мопед с переплетенных корней деревьев. – Если бы искал Смерть? Если бы хотел найти его и попросить об одолжении, с чего бы ты начал?

Сначала Джона задумался, а потом ответил вопросом на вопрос:

– Что ты делаешь завтра?

Она уже собралась было ему соврать. Беззаботно сказать: «О, в выпускном классе я уезжаю в Непал изучать традиции шерпов[16]», – чтобы Джона забыл об ее существовании. Но в это мгновение она вспомнила его истинный запах – как он пах прошлым вечером на складе; каким грустным он казался, когда думал, будто Флейонсе умрет у него на руках, А еще – даже если он ограбил ее, бросил одну, вынудив идти домой пешком три часа под дождем, – она не хотела прощаться с ним. Только не опять. Только не сейчас.

Поэтому Эстер ответила:

– Ищу Смерть.

А он сказал:

– Звучит здорово.

– Только как?

– Помнишь высказывание: «Каждый день надо делать дело, которое тебя пугает»[17]?

– Ага.

– Вот так мы и найдем Смерть. Все боятся умирать, верно? Возможно, это и привлекает Смерть. Возможно, это и приведет его к тебе. Страх. Вот как мы поступим: мы найдем его, поговорим и попросим снять проклятие.

– И больше никаких больших страхов?

– Больше никаких больших страхов. Согласна?

Эстер взвесила свои варианты. На одной чаше весов находилась верная смерть – для нее и тех, кого она любила. Шесть лет она остерегалась всего, что вызывало у нее даже малейший страх, с целью спасти себе жизнь. Пока ты избегаешь проклятия, оно не может тебя убить – вот почему план броситься с головой в омут страха, по ее мнению, граничил с безумием.

С другой стороны, имелся шанс, пусть небольшой, всех спасти. Спасти Юджина от темноты. Спасти маму от неудачи. Спасти папу из подвала. Спасти дедушку от утопления. Таким шансом стоило воспользоваться.

Маленькая искорка, в которой Эстер позже распознала храбрость, пробежала по ее спине, когда она кивнула и ответила:

– Да.

Эстер заметила: несмотря на завывающий в деревьях ветер, все назары притихли, словно одобряли присутствие Джоны Смоллвуда в доме. После его ухода она добавила лобстеров в список пятидесятым номером, потом вошла в дом и еще восемь раз проверила все замки на дверях, прежде чем легла спать.

На следующий день Эстер проснулась рано утром, оделась в бабушкину форму стюардессы 1960-х годов оттенка яичного желтка и принялась ждать приезда Джоны. Потом, прошатавшись по дому еще полчаса, решила написать ему, что заболела. Наверное, охота на Смерть была не такой уж отличной идеей.

ЭСТЕР:

Я подхватила корь. Пожалуйста, не приезжай.

Джона ничего не ответил, так что Эстер пришла к выводу: одной проблемой стало меньше, больше она никогда его не увидит. От этой мысли она испытала одновременно облегчение и легкую… грусть? Сегодня последнее воскресенье летних каникул, скоро начнется школа, и ей предстоит много всего испечь, если она хочет вырваться из поля притяжения своего города, засасывающего подобно черной дыре. Однако крошечная часть ее души по-прежнему испытывала интерес к Джоне. Крошечная часть ее души чувствовала спокойствие в его присутствии. Крошечная часть ее души скучала по нему, когда его не было рядом.

Не прошло и десяти минут, как снаружи послышался отчетливый рев мотора – мопед припарковался возле ее дома. Она выскочила на крыльцо.

– Ты когда-нибудь одеваешься нормально? – первое, что спросил Джона при виде нее.

Эстер окинула взглядом его одежду.

– А ты знаешь, что выглядишь так, будто отоваривался в комиссионке с Маклемором[18]? – Тут она вспомнила, что должна быть сильно больна и заразна, и принялась кашлять. – Я же тебе сказала, у меня корь.

– У тебя нет кори.

– Я сильно больна корью.

– Ты не больна корью.

Эстер всплеснула руками:

– Ладно! Это дурацкая затея. Я не хочу этим заниматься.

– Такая отговорка не принимается.

– А какая же принимается?

– Например, что тебе нужно срочно поменять обивку дивана.

– Это очень странная отговорка.

– Да, но сейчас ты не можешь ею воспользоваться, поэтому меня она устраивает. И вообще, думаешь, я мог бы бросить свою крошку? Где там моя маленькая Флийонсе? Скажи ей, что папочка пришел.

– Ох, ну ладно. Заходи. Она в гостиной.

По мнению Эстер, выявленное Питером сотрясение мозга вполне могло остаться у Флийонсе навсегда. Язык уже вываливался изо рта, а голова клонилась набок, словно набитая с одной стороны песком, отчего кошка передвигалась (с гипсом это по-прежнему давалось ей с трудом) по диагонали. Но Джона, похоже, ничего не замечал. Они вместе с Эстер устроились в гостиной, где он по капле кормил животное из шприца молочной смесью для котят.

Во время кормления Флийонсе Джона поглядывал по сторонам: рассматривал голые стены; скопление свечей и ламп в каждом углу комнаты; груду ненужной мебели, загораживавшей лестницу; пучки сухих трав, свисавших с каждого окна и дверного проема; кроликов, обитавших на кухне, а сейчас грызших нижнюю часть дивана.

– Я так понимаю, у вас дома бывает не много гостей? – спросил он.

– Нет, напротив, мы постоянно устраиваем вечеринки. Просто люди все время приносят лампы в качестве подарков. Это уже становится настоящей проблемой.

– Дай мне посмотреть твой список, – попросил он, и Эстер протянула ему листок. Джона аккуратно его развернул и принялся изучать, периодически отпуская комментарии «хм-м-м», «ясно», «не совсем понимаю, что это, но ладно». И в конце: «Черт, я бы и сам от такого держался подальше. Это же дико страшно!»

– Итак, пойдем в обратном порядке, – заключил он и с этими словами вернул листок Эстер, которая по-прежнему не понимала, что происходит.

Джона положил Флийонсе обратно в лежанку и вручил Эстер мотоциклетный шлем.