Реджинальд махнул рукой в сторону пары табуретов на обочине дороги – их здесь оставили мужчины в азиатских шляпах из осоки, курившие самокрутки.

– Пожалуйста, присаживайся, – Горовиц сел. Стул царапнул по земле, не издав ни звука. – Как ты себя чувствуешь? Слышал, недавно тебя ранили в плечо.

– О, ерунда, я почти ничего не почувствовал. Всего лишь царапина.

– Не возражаешь, если я взгляну?

– В полевом госпитале мне посоветовали не открывать рану, чтобы избежать инфекции.

– Понимаю, понимаю. И все же позволь посмотреть.

– Да, сэр.

Горовиц встал, снял китель и сдвинул повязку на левом плече. Под ней оказалась ссадина от пули размером с палец. Свежая рана, не больше пары дней, выглядела ровной и была покрыта розовой кожицей. На ее месте образовался шрам.

– На тебе все быстро заживает, – заметил Реджинальд.

– Как я и сказал, царапина.

– Знаешь, почему я вызвал тебя на этот разговор?

– Потому что другие считают меня колдуном и собираются убить во сне.

Реджа поразила его честность и невозмутимый тон.

– Ты слышал их? Не думаю, что они на самом деле собираются тебя убивать.

– О, уверяю вас, еще как собираются. Хотя повода для беспокойства нет. У них все равно ничего не выйдет.

Повисло молчание.

– Так ты?..

– Кто?

– Э-э-э… колдун?

Горовиц улыбнулся:

– Вы не производите впечатления суеверного человека, лейтенант Солар.

– Нет. Но ты так и не ответил на мой вопрос.

– Я не колдун.

– Похоже, ты не раз оказывался на волоске от гибели. Только недавно, насколько я слышал, получил две пули в грудь.

– Ну, что тут скажешь. Мне все время везет.

– Чужая удача, как правило, раздражает менее удачливых, особенно в самый разгар войны.

– Предлагаете мне перестать быть удачливым?

– Возможно, тебе следует быть чуточку менее удачливым и вообще не попадать под пули.

Горовиц рассмеялся:

– Запомню это на будущее.

– И еще одно. Я тут слышал разговор ребят… Уверен, это неправда… В общем, они говорят, что никогда не видели, чтобы ты наставлял оружие и уже тем более спускал курок.

– О, все верно. Я никого не убивал. С моей стороны было бы несправедливо применять оружие.

– Что, прости?

– Видите ли, лейтенант, я никогда не промахиваюсь. Даже стреляй я в джунгли, не прицеливаясь, моя пуля непременно угодит в грудь какого-нибудь бедного вьетнамца.

– В том и смысл. Это нам и нужно от тебя.

– Нет, лейтенант. С моей стороны было бы совершенно несправедливо сражаться в этой войне. Я – третья непредвзятая сторона.

– Тогда какого черта ты, будучи непредвзятой стороной, отправился во Вьетнам?

– Потому что, сэр, меня призвали, но не Соединенные Штаты. Меня призвал Смерть.

На несколько секунд воцарилась тишина.

– Смерть?

– Все верно. Смерть. Мрачный Жнец. Называйте как угодно. Меня отдали к нему в подмастерья, и для обучения ремеслу он отправил меня сюда.

– Каким образом тебя мог призвать Смерть?

– Я не знаю, почему он выбрал именно меня, но это так. Каждую ночь на протяжении месяца Смерть оставлял на моей подушке орхидеи в качестве предупреждения о своем приближении.

– Орхидеи?

– Видимо, Смерть ненавидит их. Боится их силы, потому и сделал своей визитной карточкой.

– Как тебе удалось пройти психологический тест?

– Увы, я не проходил тест.

Реджинальд снял очки для чтения. Потер глаза. Господи.

– Послушай, Горовиц, ты не можешь так себя вести. Ты вызываешь беспокойство у других солдат. Будешь и дальше строить из себя чудаковатого придурка, вынудишь одного из них зайти слишком далеко – он тебя зарежет. Я не могу этого допустить.

– Меня отправили сюда забрать одну конкретную душу. Это мое первое задание. Станет ли вам легче, если я скажу, за кем пришел?

Реджинальд поерзал на стуле.

– Разве это не нарушит космическое равновесие? – спросил он; его охватила легкая паника.

Горовиц некоторое время смотрел на лейтенанта, а потом кивнул.

– Возможно. Тем не менее, это страшная работа.

– Как и война. Попроси Жнеца оставить нас в покое.

– Уверяю вас, хозяин не станет меня слушать.

– Зачем ему вообще нужен подмастерье? Почему он не может выполнять свою грязную работу сам?

– Я должен стать Смертью, когда его не станет.

– Правда? И куда же он денется?

– Смерть умрет.

– Смерть не может умереть.

– Что за чудовищные создания были бы люди, если бы не могли умереть. Смерть ничем не отличается от них. Смерть умирает, потому что должен, потому что все умирает. Сейчас он в отпуске на Средиземном море. Слышал, в это время года там хорошо. Он оставил войну на попечение своих учеников, и я, как уже объяснял, один из них.

Редж уставился на Горовица, не в силах подобрать слова.

– Ладно, сделай одолжение – прикуси на время язык. И не смей никому плести эти небылицы про Смерть. Свободен.

Горовиц кивнул, встал и зашагал по темному переулку к шумным улицам города.

– Горовиц! – окликнул его Редж, прежде чем парень свернул за угол. – Задержись на минутку.

– Да, сэр?

– Если ты и правда ученик Смерти, тебе не составит большого труда сказать мне… – Редж не сдержался, и его лицо расплылось в легкой улыбке. Если он не верит, это не значит, что нельзя спросить. – Как я умру?

– Знать заранее – ужасно. Знание – это проклятие, которое способно многих свести с ума.

– Думаю, я справлюсь.

– Вы утонете, сэр.

Редж не смог не засмеяться – ведь он был отличным пловцом.

– Теперь я, наверное, больше никогда не войду в воду.

– Поскольку вам стало известно, вы уже изменили свою судьбу, а вместе с ней и свою смерть. Может быть.

Улыбка Реджа стала шире.

– Я так понимаю, про утопление была шутка?

– Возможно. Но станете ли вы рисковать, обладая таким знанием?

– Хм-м… – Тут он задумался. О бурном океанском прибое, о том, как соль обжигает горло и нос, после того как волна выбрасывает тебя на берег. Об отчаянном пылающем крике легких, когда ты ныряешь слишком глубоко, и возникающими перед глазами черными точками, как только ты поднимаешься на поверхность. Люди полагают, будто утопление приносит спокойствие, но Редж провел в воде достаточно времени, чтобы считать иначе: он не хотел уходить таким образом.

– Свободен.

На следующий день Джек Горовиц отправился в самоволку – в тот же день война для Реджинальда закончилась из-за ранения в сердце.

Поправляя здоровье в импровизированном госпитале перед отъездом домой, Редж размышлял о Джеке Горовице, а вернувшись в Штаты, стал думать о нем чаще. Всякий раз, когда он шел на пляж, или принимал ванну, или ездил на рыбалку, его начинал терзать внутренний страх. «Ты утонешь», – шептал страх, стоило Реджу попасть в бурное течение, волне – сбить его с ног или грудь – сдавить от слишком долгого пребывания под водой. «Вот как ты умрешь». Какое-то время рациональная часть мозга Реджинальда сопротивлялась этому голосу. Какое-то время она побеждала.

В конце концов Реджинальд Солар был разумным человеком: он не верил ни в призраков, ни в проклятия, а особенно – в Мрачного Жнеца.

Но что, если?

Что, если?

Вскоре страх начал усиливаться, а голос разума – слабеть, и Реджинальд перестал ходить на пляж.

Перестал ходить на рыбалку.

Перестал принимать ванну.

Медленно, но верно, день за днем, проклятие знать свою судьбу поселилось в его голове и прочно там укоренилось. Редж уехал подальше от побережья, стал обходить стороной водосточные канавы, оставаться дома во время дождя. Каждый день, избегая воды, он подкармливал свой страх, и с каждым днем этот страх становился чуточку сильнее, чуточку беспощаднее, пока не вырос в нечто огромное, уродливое и полностью контролирующее его жизнь. Потом у Реджа родились дети. Но его страх был настолько велик, что передался и им: теперь каждый из них знал – неизвестно откуда, – как именно он умрет, и боялся этого знания столь же сильно, как и их отец.