— И не соврёшь? — перехожу к главному. Спрашиваю мягко, но настойчиво.

И на этот раз реакция следует незамедлительно: Яна отводит взгляд, а весь её вид почти несчастным делается. Чуть ли не сжимается девчонка, и пальцы её на мне подрагивать начинают.

Точно врёт. Только ли по поводу друга Вовы?

Сделав этот вывод, как ни странно, не злюсь. Банально не могу. Мучается ведь девчонка.

— Нет, — она старается говорить уверенно, но в том-то и дело, что я это хорошо различаю. — И я решила насчёт твоего предложения. Я завтра улажу все нюансы и перееду к тебе, — неожиданно горячо заявляет.

И что это было? Компенсация за её ложь? Яне не по себе передо мной, а потому решила, что разберётся с чем-то там сама и переедет? И тем самым уничтожит необходимость врать?

Хорошая попытка, если так. Но мне её теперь недостаточно. Редко лезу в душу к другим, но не с Яной: здесь не хочется ничего пропускать. Нужно знать, что там вообще было. И почему вообще врала?

— Какие нюансы? — с нажимом спрашиваю, снова поворачивая её лицом к себе и глядя в глаза.

В её вдруг проскальзывает понимание… И даже страх. Яна всё-таки чуткая девочка: поняла, наверное, что я уже говорил с Вовой. Аж жмурится, как от стыда. В грудь мне утыкается лицом, шмыгает носом и всё-таки выдавливает слабо и почти умоляюще:

— Это квартира Марка.

От лица Яны

Боже, я и вправду это сказала?..

Матвей ощутимо напрягается, а я никак в глаза ему посмотреть не могу. Так и лежу на его груди лицом, прекрасно слыша неровное и учащённое сердцебиение.

И подумать не могла, что он может меня ревновать, да ещё и в самом деле переживая. Сам не свой был, когда разбудил меня. Сначала не понимала, но теперь, вспоминая отдельные моменты, чётко это распознаю. Видимо, на тот момент Матвей как раз успел с Вовой поговорить.

Как хорошо, что потом со мной. А то мог бы сам там какие-то выводы сделать, в себе утаить… Прямо как я делаю. И очень сложно перестать, даже понимая это: он ведь до сих пор молчит.

Мне хочется и одновременно оправдываться, подробностями сыпать; и как можно скорее от темы уйти. Но всё, что могу — молчать, почти не дыша и прислушиваясь к нему.

— И как так получилось? — наконец спрашивает Матвей. Почти спокойно, и рукой мне в волосы зарывается.

А сам всё ещё напряжён и сердце почти так же быстро колотится, совсем чуть утихает.

Решаюсь всё-таки вскинуть голову и посмотреть на Матвея. Сразу встречаюсь с серьёзным потемневшим взглядом. Сглатываю… Сложно сказать, что у любимого на уме.

Но и смысла врать больше нет. Тем более раз ему так важно, чтобы правду говорила.

— Ты поцеловал меня, и я поняла, что не смогу спокойно с тобой жить дальше, как соседи, — признаюсь в том, о чём бы несколько дней точно постыдилась бы. Но теперь, когда и слова любви говорила, то и давать понять, как страдала, не так уж сложно. — Начала искать квартиру, на работе была сама не своя, и так получилось, что сказала Марку.

А потом он предложил свой вариант, и во многом из-за симпатии ко мне. И на тот момент мне это показалось лучшим решением, потому что и от Матвея отвлечься хотелось. Я даже вполне рассматривала вариант свидания с Марком. Вот только… Как всё это теперь сказать? И стоит ли? Честность не синоним излишней откровенности.

— О нас сказала? — уточняет после небольшой паузы Матвей.

Подавляю в себе нервный смешок. Как всё просто звучит, будто я вообще могла о таком выпалить фотографу. Да я даже себе не хотела в мыслях крутить. И Лике тоже не говорила.

— О том, что ищу квартиру, — со вздохом признаюсь, понимая, что дальнейшие уточнения Матвею тем более не понравятся. Одна маленькая ложь породила за собой много новой. — Соврала, что экстренно попросили съехать с той, которую якобы снимала раньше, — выдавливаю неохотно.

Матвей хмурится. Чуть отстраняется от меня, хоть и продолжает держать. Но ставит нас в такое положение, когда мы на расстоянии полусогнутых рук лица друг друга видим.

— Зачем эта ложь?

Затем, что правду Марку было говорить не по себе. А ещё я почему-то хотела скрыть, что мы с Матвеем живём вместе. Толком даже теперь понять не могу, почему: не хотела вдаваться в лишние объяснения и отвечать на вопросы, которые наверняка бы последовали? Или… Неужели я всерьёз допускала что-то с Марком?

Взгляд Матвея ожесточается — ну да, с ответом я уже затянула. Вздыхаю. Пауза не в мою пользу, а мне и без того толком нечем оправдаться.

Вот и руки он уже разжимает. Приподнимается, и я вместе с ним тоже. Теперь мы не объятиях, а сидим друг напротив друга. Матвей ещё и одевается снова. Я тоже неловко поправляю на себе платье.

Уже можно считать, что я в очередной раз всё испортила? Матвей мрачный. Хотя не повторяет свой вопрос. Может, уже и сам сделал выводы?

Но даже если и предположил худшее: что я не сказала Марку, потому что планировала что-то с ним; неужели не понимает, что этот вариант теперь исключен? Сомневаюсь, что Матвей не чувствует, насколько я настроена на него. И что мне никто другой не нужен.

Не к месту вспоминается, как во время наших посиделок с Вовой и Ликой те активно подбивали меня к фотографу. И обсуждали его как моего возможного будущего парня.

Снова вздыхаю, заглядываю Матвею в глаза и всё-таки отвечаю:

— Не знаю, зачем, просто не хотела, чтобы он всё знал. Вообще никому не хотела говорить, — последнее специально добавляю, чтобы дать понять, что это не исключительно к Марку было.

Хотя так ли оно по факту — другой вопрос. Но какая разница? Если это Матвея так напрягает. Я в любом случае знаю, что он для меня единственный.

Хотя сам, похоже, сомневается:

— А потом попросила меня скрывать наши отношения на работе, — иронично напоминает. — И как ты расплачиваешься с Марком за квартиру?

Вздрагиваю, как от удара. Хотя это он и был — столько яда в этом вопросе. Матвей как будто реально считает, что я на это способна… На эти его грязные намёки.

Может, он и на эмоциях непонятных, но не имеет право. Что бы ни было там у него в прошлом.

— Как ты вообще можешь? — мой голос чуть дрожит.

Пусть просто посмотрит на меня, услышит — поймёт, насколько несправедлив. Но Матвей только усмехается недобро:

— Что могу? Мой вопрос вполне обычный, это ты не о том думаешь.

Кровь тут же приливает к лицу. Он это серьёзно? Типа это у меня ни с того ни с сего ход мыслей не в ту сторону? Ещё и в обвинение мне это ставить будет? Как доказательство своей правоты?

— Ты спросил недовольно, — чуть повышаю голос, чеканю.

И сама знаю, что завожусь. Но насколько же Матвей меня не понимает, что позволяет себе такие выпады!

— Конечно, я недоволен, — он будто и не замечает моего тона, ещё и насмешливые нотки пробираются в голос. — Так как? — давит тоном.

Ответа ждёт. Даже требует.

Вздрагиваю. Такой Матвей совсем чужим кажется, ещё более далёким, чем когда ребёнком меня воспринимал. Холодный, суровый. Почти даже враждебный.

— Я обещала ему позже заплатить, доволен? — огрызаюсь.

Невозможно спокойствие сохранять и просто отвечать, когда он тут обвиняет одним только взглядом. Причём как будто в куда большем, чем на самом деле виновата.

— Сказал же, что нет, — сурово отвечает Матвей. Такое ощущение, что как взрослый с ребёнком говорит, вот и смотрит тоже внимательно, задумчиво, будто прикидывает там что-то насчёт меня. И вдруг заявляет, хоть и спокойнее, но с твёрдым убеждением: — Надо найти тебе новую работу. Хотя лучше просто готовься к учёбе пока.

Приподнимаю брови. Я серьёзно это слышу? Да, он сам устроил меня на эту работу, но теперь собирается решать, что мне делать?..

Не то чтобы я вся такая феминистка, но молча слушаться его не буду. И не считаю это нормальным. Даже не верится, что Матвей на самом деле может думать, что так можно.

— В смысле? — недоверчиво переспрашиваю.

Увы, он не только не улавливает моё ошеломление, но и стоит на своём: