Ага, значит в поезде стало мне совсем плохо и меня где-то на станции в больницу поместили. В госпиталь. Решили, что так лучше будет. Ну, правильно. Может, я ещё и какой заразный. Могу и других в теплушке из здорового в больное состояние перевести, лишить российскую армию воинов.

Находящиеся на ногах в палате что-то на меня косятся. Странновато как-то посматривают. Вроде и опасаются. С чего бы?

Рога у меня не выросли. Хвост как у чёрта из-под одеяла не свешивается. Или свешивается? Да, вроде — нет…

— Проснулся, гладиатор?

Один из больных, с синяком под глазом, ехидно так улыбнулся.

Вот, сразу и гладиатор…

С чего бы он меня так назвал?

— Придёт сейчас Семен Михайлович, он тебе…

Украшенный синяком под глазом не договорил. Дверь в палату распахнулась и в её чуть ли не строевым шагом вошёл… Я глазами удивленно захлопал — Буденный. Точь в точь как на рисунке из учебника по истории СССР. Усы, брови, лицо — вылитый вождь красной конницы.

А, может и он? Да, не… А, вдруг?

Я в школе ещё по Буденному сообщение на истории делал. Вот портрет маршала и помню. Трижды Герой Советского Союза, кавалер восьми орденов Ленина, полный кавалер Георгиевского креста и Георгиевской медали всех степеней. Во как. Кстати, в русско-японской войне участвовал.

Так, он в Маньчжурии сейчас должен геройствовать, а я до этих краев ещё и не добрался. Наш поезд Уральские горы не пересёк. Не был Семен Михайлович и медицинским работником, лошадей он хорошо знал…

Да и стар он для настоящего Буденного, тому сейчас чуть за двадцать перевалило.

— Очнулся, гладиатор?

Ну, и этот туда же…

— Третьего дня устроил тут…

Похожий на советского полководца сердито сдвинул брови. Усы даже у него недовольство выразили.

— Мы его, как полагается, в ванне при поступлении помыть думали, а он нам тут представление устроил! Сражение на арене!

Вот откуда гладиатор взялся… Они на арене народ развлекали пролитием своей алой кровушки.

— Раздевать, как положено, начали, пояс, что под нижней рубахой нашелся, снимать, а он…

Тут копия командарма из отечественной истории начала руками что-то забавное изображать. Какой-то бой с тенью, но очень уж уморительно.

— Санитаров двух на больничную койку отправил! Их у меня и так не хватает!

Сказав это, зеркальное отражение Семена Михайловича Буденного ногой воздух перед собой пнуло.

Понятно… На больничную койку отправил… А, ведь и убить в беспамятстве мог… Хорошо, слаб из-за болезни был…

— Мышкина, вон чуть глаза не лишил!

Мужик с синяком под глазом быстро-быстро затряс головой. Да, да, да — он чуть глаза не лишился, так и окриветь мог находясь на излечении…

— Так в поясе и помыли…

Ну, зверькам это во вред не пойдёт. Не сахарные — не растают.

— Третий день ещё без сознания… Возись с тобой…

Начал успокаиваться человек в белом халате с завязочками на спине. Один в такой не облачишься — обязательно помощник требуется.

— Всё, не будешь больше хулиганить? — уже совершенно нормальным голосом спросил меня Семен Михайлович.

— Никак нет, — ответил я слабым голосом.

— О, Лазарь воскрес…

В палате ещё один человек в белом халате появился. Молоденький-молоденький, но весь из себя очень важный.

— Вениамин Осипович, — Семен Михайлович проговорил это, как будто параллельно половинку лимона жевал. — Согласно Евангелию от Иоанна, жителя Вифании Лазаря, брата Марфы и Марии, Иисус Христос воскресил через четыре дня после смерти. Сия же личность менее трёх суток без сознания только и была. Не богохульствуйте, доктор.

Как позднее мне известно стало, фельдшер Вознесенский Семен Михайлович и доктор Вениамин Осипович не ладили. Кошка между ними пробежала. Большая и злющая.

Глава 10 Местная диагностика и лечение

На колу мочало — начинай сначала…

Вениамин Осипович монолога Семена Михайловича не слышал, уже позже пришёл. Поэтому мне пришлось выслушать ещё раз про свои художества при поступлении в госпиталь. Как с меня перед мытьем в ванне пытались пояс снять. Гимнастерку сняли, шаровары сняли — при этом я никак не реагировал, был без сознания, только постанывал. Кальсон даже, затейники, лишили и нижней рубахи. Тут пояс и обнаружился.

Только на нём завязочки попытались распустить, узелки развязать — первый санитар и в лоб получил.

Такое отношение к его персоне со стороны больного, медицинского работника крайне обидело. Ишь, размахался руками… Будет тут всякий…

Пытался обиженный ко мне бессознательному силу применить, но тут и огрёб по полной. Со слов Вениамина Осиповича, цапнул я санитара за руку, вертанул её хитрым образом и случился у него вывих в плечевом суставе…

— Разве так можно коллег уродовать? — доктор смотрел на меня как директор школы на провинившегося первоклассника.

Я ничего не ответил, только попытался на своем лице раскаяние изобразить.

А, пусть чужое не трогает…

Бросившийся на помощь первому, второй санитар получил травму носа. По описанию его состояния, что прозвучало в сей момент из уст Вениамина Осиповича, одним сломанным носом тот не отделался, от моего удара он ещё и сотрясение мозга получил.

— Выведено таким образом у нас из строя двое работников… — подвёл черту молоденький врач. — Сплошные неприятности…

— Так, сейчас я Вас осмотрю. Вы пока молчите, ничего не говорите…

Прозвучало это как-то излишне вежливо, наигранно.

Нас на пропедевтике учили с жалоб больного начинать, а тут всё немного по- другому. По заветам Сергея Петровича Боткина доктора здесь с осмотра пациента начинают, а только потом уже выспрашивают больного о проявлениях припадков. Симптомы болезни они тут припадками называют. Дома под припадками совсем другое понимают.

Вениамин Осипович меня пальпировал, перкутировал, аускультировал, а при этом зачем-то вслух говорил о том, что он наблюдает.

— Больной, которого мы наблюдаем, лежит в постели, сильно бледен, с желтоватым оттенком. По положению его тела сразу заметно, что мы имеем дело с субъектом слабым, серьезно больным человеком. Кожа его горяча, за тридцать девять градусов. Конечности, кончик носа, уши тоже теплы, хотя менее чем туловище. Выдох представляет больше ненормальностей, чем вдох. Время от времени появляются сокращения брюшных мышц. Левая половина груди дышит немного слабее правой, а межреберные промежутки на левой стороне как будто больше выпячены, чем на правой…

Так… С желтоватым оттенком я даже… За тридцать девять… Как это он, интересно, без термометра определил? Нос и уши — холодные…

— При перкуссии над ключицами с обеих сторон заметной разницы не усматривается… Сзади, над левой лопаткой — перкуторный звук с тимпаническим оттенком. Начиная с лопаточной ости вниз — уменьшение звучности. То же наблюдаем по левой аксиллярной линии. Уменьшение звучности, которое усматривается в подмышечной ямке, простирается вниз до седьмого ребра. С четвертого ребра по левой парастернальной линии я встречаюсь с уменьшением звучности, соответствующим верхней границе сердечной плоскости. Правая ее граница совпадает со срединной линией, левая — на пальца два с половиной не доходит до левой мамиллярной линии, нижняя перкуторная граница в пятом межреберном промежутке. Голосовое дрожание под левой лопаткой заметно слабее, чем под правой. На уровне лопаток оно, наоборот, слева сильней. То же и над лопатками и на передней поверхности грудной клетки…

Кому это он всё рассказывает? Себе? Фельдшеру? Главное — подробно так…

— Спереди с обеих сторон жесткое дыхание. Кое-где сухие свистящие хрипы. Слева по аксиллярной линии встречаюсь с хрипами гораздо более разнообразного характера. Слышу еще более крупные сонорные, переходящие к влажным и влажные. При каждом вздохе появляются мелкие, равномерно пузырчатые хрипы, не слышные на выдохе, одним словом, замечается крепитация. Бронхиальное дыхание слышится резче всего на уровне левой лопатки, под углом лопатки исчезает совершенно…