Да, и насчёт разных бочек для нижних чинов и офицеров, Агафон Агафонович мне уже вечером за чаем пояснил, что в солдатской бочке воду после сорока нижних чинов меняют, а в офицерской — после шести — восьми в ней посидевших. Ну, и вода там чуть тёпленькая должна быть — градусов по Цельсию тридцать пять — максимум чуть больше сорока.

В общем — не мытьё нормальное, а какая-то трихомудия.

Посидел я немного в этой бочке, оделся и в свой домик пошёл. Не, в селе у Федора мы лучше мылись, веничком парились, а тут — одно название, что помылся…

Лучше я к Агафону Агафоновичу быстрее пойду, пораспрашиваю что здесь и как.

Глава 34 Про кресла и прочее

Полным географическим кретинизмом я не страдал, поэтому домик Агафона Агафоновича нашёл. Ну, не с первого раза, но добрался до него без опоздания.

Отправная точка, от которой я на поиски направился, на местности была хорошо заметна — лечебное заведение, в котором нам, вновь прибывшим, медицинский осмотр проводили.

В гости я не первым явился. Более быстрым оказался наш преподаватель по десмургии. Тот, который обучал в школе ротных фельдшеров наложению повязок — от классической шапки Гиппократа до в последние годы появившихся. Десмургия, она тоже на месте не стоит, всё время развивается.

Вместе с ним и супруга присутствовала, которая, как меня уже уведомил Агафон Агафонович, на побывку к своему мужу приехала. Она сейчас кресло занимала, в котором ранее хозяин избушки сидел. Галантные мужчины женщине сидячее место уступили.

— Добрый вечер.

Я поздоровался сразу со всеми находящимися перед домиком Агафона Агафоновича. Мне ответили почти одновременно один женский и два мужских голоса.

Видок был у меня ещё тот — слегка помятая общевойсковая японская форма, а на ней — Знак отличия Военного ордена Святого Георгия четвертой степени. Погоны я нацеплять не стал, это уже ни в какие ворота не лезло.

— Вот, Агафон Агафонович, гости уже все в сборе, а заказ Ваш что-то запаздывает. — преподаватель десмургии картинно развёл руки.

— Да, что-то запаздывают… — Агафон Агафонович поправил свои очки.

Оказалось, разговор о креслах шел. Весь день сегодня меня эти кресла преследуют, мысли и беседы только вокруг их и вертятся.

Выяснилось, что Агафон Агафонович для собственного потребления у Селивана-казака пару недель назад себе плетеное кресло купил. Очень удобным оно оказалось. Сегодня же, когда у него наметились гости, ещё заказ сделал. Причем с доставкой. Гости уже были в наличии, а Селиван что-то запаздывал.

Главная беда в лагере военнопленных — занять себя нечем. К работам пленных не привлекают, с утра до вечера — пустота жизни, отсутствие каких-либо занятий и праздность, праздность, праздность…

Каждый как мог, тем себя и пытался занимать. Селиван-казак вот кресла плёл. Обеспеченные пленные их и покупали.

Дома, в России, попавших в плен военнослужащих никто предателями не считал. Из государственной казны ежемесячно всем находящимся в плену денежки поступали. Солдатам — пол иены, унтер-офицерам — от одной до полутора иен, тут выплата зависела от количества лычек на погоне. Офицерам выдавали ещё больше. Кроме того, защитники Порт-Артура ещё и получали пожертвования из России. Они же герои, вот им деньги и слали. Иногда даже рядовой имел за раз по пятнадцать иен. Ну, а за одну иену тут можно было купить сразу десять килограмм риса.

Прочим пленным, не защитникам Порт-Артура, пожертвования перепадали редко. Да, и во всем другом порт-артурцы были не обижены. Каждый день обороны, даже тем, кто не находился на передовой, им засчитывали за двенадцать дней, а месяц — за целый год. Всё это влияло на выплаты, выслугу, звания…

— Слышали, Агафон Агафонович, японцы готовят «Правила выполнения работ пленными». Разрешат нам наконец-то официально работать, а не как сейчас Селивану — плети да оглядывайся… — продолжил разговор преподаватель десмургии.

— Да, да. Только, вот оплата…

— Согласен. Семь сэн в день — офицеру, солдату — четыре сэны в день… — усмехнулся знаток перевязочного дела. — В то же время, зарплата мужчины- японца на текстильном предприятии в Мацуяма составляет в день от двенадцати до семидесяти сэн, а женщины — от пяти до тридцати двух сэн…

— Можно и согласиться, — вклинился я в разговор своих бывших преподавателей. — Тем более, если выплаты из государственной казны сохранятся и кормить японцы не перестанут. За жильё в лагере тоже не надо платить.

— Семь сен… — завертел головой в знак отрицания преподаватель десмургии.

— Четыре. — вздохнул я.

— Позвольте, Агафон Агафонович сказал, что Вы уже подпоручик.

— Да, вот так тут дело получилось…

Тут я и рассказал присутствующим о своем мнимом офицерстве.

— Да уж… — протянул преподаватель десмургии.

— Ничего страшного, Иван. Скажете дома, что это японцы сами напутали. Только сейчас в лагере больше офицерские погоны не носите, что офицер — никому не говорите. Всё лучше в своем домике жить, а не в бараке. Да, и свобода передвижения по Японии к тому же…

Тут я узнал, что вообще в сказку попал. Японцы, чтобы в глазах цивилизованного мира красиво выглядеть, вон ещё что придумали…

Офицер, если он даст клятву, что не сбежит и ничего плохого совершать не будет, мог в Мацуяма посещать детские сады, спортивные соревнования в школах, состязания по гребле и плаванию, посещать театры, исторические места и даже выезжать за пределы Кюсю в Токио.

— Однако, ходят разговоры, что скоро всё это закончится. Можно будет исключительно офицерам свободно выходить из лагеря и находиться от него в радиусе четырёх километров… — поделился ещё одной новостью с нами преподаватель десмургии.

— Так, так, так… — наморщил лоб Агафон Агафонович. — До серных источников Дого сколько здесь?

— Вы, Агафон Агафонович, такой любитель купания? — сделал удивленное лицо преподаватель десмургии. — Или местное пиво сильно по душе пришлось?

— Да нет… — отмахнулся собиратель древних книг. — Некоторое научное исследование у меня задумано…

Тут разговор наш был прерван. Появился припозднившийся Селиван. А, кто это ещё мог быть, если сразу три кресла тащил и вида был самого казацкого?

Глава 35 В гостях у Агафона Агафоновича

Агафон Агафонович свой заказ получил, денежки Селивану-казаку отсчитал. Тот поклонился и отбыл. Мы наконец-то уже все расселись…

Ноги мои Агафону Агафоновичу три раза благодарность выразили — набегался я за день сегодня, давно уж хотелось мне присесть. Кстати, не только присесть — поесть бы тоже не мешало.

Что дома, что здесь, в гостях всегда хорошо кормили. Сами в простой день может такое себе и не позволяли, а как гости — всё на стол.

Агафон Агафонович что-то эту правильную традицию нарушал — соловьев баснями кормил. Говорили мы о том и о сём много, а на столе только были какие-то прянички.

Пряничками эти съедобные штучки, скорее всего, не правильно было назвать. Ближе они были к лепешечкам.

Лепешечки эти преподаватель десмургии называл моти. Так он их супруге своей представил. Ещё и после этого целую лекцию прочитал. Есть у преподавателей такая особенность. На рабочем месте, дома, ну, или как сейчас — в гостях, всё просвещают они окружающих. Что делать — профессиональная деформация.

Я тоже ушки навострил — приобщаться надо к японской культуре. Бог знает, сколько тут находиться придётся, вот и надо знать местные обычаи. Лишним это не будет.

Из рассказа специалиста по перевязкам мне стало известно, что эти самые моти делают из круглозёрного матового риса сорта мотигомэ. Я как-то раньше не задумывался, какой рис бывает. Рис и рис, что тут мудрить. Сейчас — знать буду.

Делают моти вручную. Процесс приготовления их носит название мотицуки. Вернее, не процесс, это, а церемония.