Ни внешним, ни внутренним содержанием дочь Шутина не производила впечатление испорченной и избалованной «золотой девочки», равнодушной к преступлениям отца, оттого Артему и было столь не по себе. Гадко. 

Он вспоминал Настю, такую же юную, открытую и не ожидавшую от действительности ничего плохого. Сам того не желая, замечал между погибшей сестрой и дочерью виновного в ее смерти схожие черты, и чувствовал ничем не обоснованную вину. Оказаться тем, кто бесцеремонно разрушил прежде наверняка хрустально-прекрасный мир Дарьи Шутиной, было не слишком приятно. 

Впрочем, успокаивал себя Артем, истинная вина лежит не на нем. Шутин и его подчиненные изуродовали жизнь не только жертвам своих преступлений, но и членам своих семей. Круг наконец замкнулся, и Артему оставалось только надеяться, что ценой справедливого возмездия не окажутся судьбы ни в чем неповинных людей. 

Однако снова и снова ему вспоминались последние часы вчерашнего вечера, когда он сажал совершенно потерянную Дашу в такси и едва сдерживал рвущиеся на поверхность извинения. Он почти спросил, не нужна ли ей помощь и точно ли она не натворит глупостей под влиянием эмоций, но все-таки... промолчал. 

Чему, если размышлять разумно, был рад: временный приступ жалости скоро пройдет, не к чему взваливать на собственные плечи новые — излишнее — обязательства.

Только ближе к ночи следующего дня Артем наконец переключился на иные заботы. Обсудил с Максаковыми — правозащитниками, которых привлек к делу Насти по совету Пашкиного отца, — дальнейшие перспективы расследования с учетом возникшего общественного резонанса и нарастающего внимания со стороны высокопоставленных столичных чинов. 

Затем раздался звонок Тани, и Артем, глубоко вздохнув, принял вызов. В последние пару месяцев — с тех пор, как его сестра узнала о затеянной им вендетте, — спокойное общение давалось им обоим нелегко.  

Таня переживала и поначалу чуть ли не в каждом разговоре срывалась, умоляя Артема остановиться и не рисковать тем, что у них осталось, ради призрачного шанса добиться подобия правосудия. Ее недоверие раздражало, но поделать с тем он ничего не мог. Всерьез опасаясь возвращения прежних Таниных психологических проблем, о многом из происходящего Артем умалчивал, зная, что справится самостоятельно, без прямого участия матери и сестры. 

— Все под контролем, — повторил он уже не в первый раз, крепче сжимая корпус телефона в руке. — Не могу рассказать тебе всех деталей, но дело сдвинулось с мертвой точки. 

— Тема... — начала, было, Таня опять, но он поспешил ее перебить: 

— В этот раз и он, и вся его шайка сядут. Я тебе обещаю. 

— Как ты можешь быть уверен? Столько лет прошло, что сейчас докажешь?

— Они. Сядут. Слышишь? — отчеканил он. Неподвижно застыв у окна в темной кухне,  Артем на миг зажмурился, а после бездумно уставился во двор через покрытое каплями дождя стекло, прежде чем более спокойным тоном пояснить: — Если не по делу Насти, то по другим. Там такой клубок распутывается, ты представить себе не можешь. 

На том конце телефонной линии послушался тяжелый примирительный вздох. 

— Я верю тебе, — сказала Таня. — Верю. Просто боюсь за тебя. Жутко боюсь, что они снова сделают, как тогда, и...

— Т-с-с, — остановил ее Артем. — Забудь. Я больше не сопливый пацан.

— Не в этом дело! — воскликнула она, но он уже не слушал, неожиданно заметив забредшую во двор знакомую фигуру в яркой куртке и объемной шапке. 

— Систер, — оборвал он Таню на полуслове, — мне надо идти. Потом договорим, ок? 

На ходу сбрасывая вызов, Артем поспешил к выходу из квартиры. 

Быстро обувшись, он выскочил в подъезд. Дверь захлопнулась за ним следом, и он побежал вниз по лестнице, вовсе не понимая, откуда возникла столь непреодолимая необходимость перехватить появившуюся в его дворе Дашу как можно скорее. 

Смутная, преследовавшая Артема последние пару дней тревога вдруг накрыла его с головой, едва он увидел медленно бредущую по брусчатой тропинке фигуру, совершенно безразличную к льющемуся с неба дождю. Вряд ли Даша, всего лишь сутки назад узнавшая о собственном отце страшную правду, вернулась сюда просто так. 

Оказавшись на улице, Артем мгновенно продрог: в спешке он совсем забыл про верхнюю одежду, домашняя толстовка не спасала его ни от дождя, ни от влажного холодного ветра. На его удачу Даша уже подходила к подъезду. 

— Вы? — удивилась она, когда подняв голову, наткнулась на вопросительный взгляд Артема. 

Он же нахмурился, внимательно рассматривая в тусклом свете уличного фонаря ее чуть покрасневшее, усталое и как будто печальное лицо. Широко распахнутые девичьи глаза взирали на него с легким недоумением и испугом. Под нижними ресницами темнели черные подтеки туши, и Артем не брался с уверенностью сказать, дождь ли тому причиной. 

— Даша, — констатировал он спокойно, вопреки испытываемой им мешанине из всколыхнувшихся внутри эмоций. — Почему ты здесь?

Она напрягалась — почти незаметно, но Артем, пристально следивший за каждым ее жестом, не упустил из виду дернувшуюся на миг линию плеч. 

— А вы... без куртки? — спросила она вдруг, уставившись ему в грудь, избегая ответа на поставленный перед ней вопрос.

— Давай зайдем. — Артем кивнул в сторону подъездной двери, временно принимая ее нежелание объясняться. — Дождь. 

В ее глазах вспышкой промелькнули удивление и сомнение напополам с облегчением, словно Даша ждала, но не надеялась услышать от него именно эти слова. 

— Хорошо. — Последовал спустя пару мгновений ее неуверенный кивок. 

Отступив, Артем пропустил ее вперед и пошел следом. Намеренно игнорируя более чем здравое, пусть и циничное недовольство принятым решением: ему не стоило во второй раз за пару дней лично общаться с дочерью Шутина, — он открыл перед ней сначала дверь подъезда, а затем и дверь в квартиру. 

Как и вчера, Артем сказал, где оставить верхнюю одежду, после чего проводил Дашу к ванной комнате, а сам ушел на кухню и, вспомнив маленькие, явно замерзшие без перчаток ладони, лишь минуту назад с трудом развязавшие шнурки на ботинках, включил чайник и потянулся к настенному шкафчику за заваркой. 

Когда-то очень давно, когда мама еще варила ему и сестрам их любимое тыквенное варенье, он и сам отогревался горячим чаем по возвращению с долгих прогулок. В те вечера они вчетвером садились за стол и подолгу болтали о чем-то интересном — Артем уже не пытался вспомнить, о чем именно. И хотя та жизнь превратилась в не оставивший после себя следов фантом, он так и не забыл ни сладкий, почти приторный вкус тыквенного варенья, ни Настин мелодичный смех, под который они на пару с Таней пытались, как русские купцы, пить чай с блюдец. 

Среди звуков закипающей воды послышалось несмелое покашливание, и Артем обернулся. На пороге кухни стояла Даша и неуверенно, выжидающе на него смотрела. Разводы туши под глазами почти исчезли, однако даже на расстоянии нескольких метров все также были заметны припухлость и краснота век и носа. 

Артем чуть нахмурился. Все-таки плакала. 

— Садись, — кивнул он в сторону стола. — Сейчас налью чай. 

— Не нужно, — попыталась она возразить. — Я так... 

— Садись, — повторил Артем почти грубо и мысленно выругался, уловив краем глаза дерганное движение острых плеч. — Поверь, чая мне на тебя не жалко.

— Спасибо, — поблагодарила она все тем же потухшим тоном. 

Заваривая чай, Артем размышлял над случившимися с сидящей на его кухне девчонкой переменами и не мог сказать, что рад. Та, что в их первую встречу едва не кинулась на него с кулаками, пылая якобы праведным гневом из-за оскорбленной чести отца, теперь вздрагивала от каждого громкого слова и явно стремилась слиться с окружающей обстановкой, — разница его пугала. 

— Рассказывай, — заговорил Артем снова, поставив перед Дашей кружку. — Почему ты опять здесь? 

Она замялась. Сосредоточив свое внимание исключительно на чашке чая, однако не сделав ни глотка, она озадачено пробормотала: