Строки из стихотворения Алексея Кольцова «Косарь» стали эпиграфом к одной из музыкальных пьес П. И. Чайковского в альбоме «Времена года» — «Песнь косаря» (июль). Другим стихотворением поэта «Урожай» навеяна пьеса «Жатва» (август):
Люди семьями
Принялися жать,
Косить пóд корень
Рожь высокую,
В копны частые
Снопы сложены;
От возов всю ночь
Скрыпит музыка.
В. Г. Белинский называл стихотворение «Урожай», которое с такой любовью описывало труд крестьянина в поле, «светлым праздником» поэта.
Виссарион Григорьевич Белинский стал наставником и другом Алексея Кольцова. «Я обязан ему всем, — писал поэт, — он меня поставил на настоящую дорогу». Белинский радуется пытливости поэта, его желанию разобраться самому во многих сложных для него вопросах. Как трудно было ему понять горячие философские споры, которые велись на собраниях в кружке Станкевича и Белинского. А ведь пытался же вникнуть, осознать и откликнулся на это глубокими, проникновенными стихотворениями — думами, стройными, гармоничными, как звучные музыкальные аккорды. Он увлекся философскими идеями Белинского, и теперь уже ему казалось, что даже солнце горит огнем человеческой мысли. Везде она, бессмертная мысль человека:
В глубоком сне недвѝжимого камня;
В дыхании былинки молчаливой;
В полете к облаку орлиных крылий;
В судьбе народов, царств, ума и чувства, всюду
Она одна — царица бытия!
(Из думы А. Кольцова «Царство мысли»)
Белинский ценит и замечательные человеческие качества поэта: «Когда приехал ко мне Кольцов, — пишет он в одном из писем, — я точно очутился в обществе сразу нескольких чудеснейших людей. Экая богатая, благородная натура!»
Приезжая в Москву или в Петербург, Алексей впитывает в себя всё, что слышит вокруг. Он много читает, ходит в театр, в оперу. Он слушает оперу М. И. Глинки «Иван Сусанин» (тогда ее называли по-другому — «Жизнь за царя») и начинает собирать оперные либретто, мечтая написать либретто русской оперы.
Алексей посылает в Воронеж сестре Анисье книги и ноты музыкальных произведений, которые ему особенно нравились. Среди них — тетрадь песен Франца Шуберта и его баллада на стихи И. В. Гёте «Лесной царь». В письме к сестре, с которой Алексей был тогда дружен, он пишет о знаменитой итальянской певице Джудитте Пасте: «...Что за голос, что за музыка, что за звуки, за грация, что за искусство, что за сила, за энергия в этом голосе роскошного Запада! Если б ты слышала! Чудеса! Диво дивное, чудо чудное! Я весь был очарован, упоен ее звуками; кровь вся в жилах кипела кипятком!»
В доме литературного и музыкального критика Василия Петровича Боткина, где часто собирались литераторы, артисты, художники, музыканты, Кольцов слушает игру известного пианиста Л. Ф. Лангера и откликается на нее стихотворением. Внизу стихотворения «Мир музыки» он пишет: «Москва, вечер музыкальный у Боткина. 20 июня 1838 г.».
Уже первые три строфы стихотворения говорят нам, как тонко он чувствовал музыку, как зажигала она воображение поэта:
В стройных звуках льются песни
Гармонической волной;
По душе волшебно ходят
И проходят с быстротой.
Полечу я вслед за ними;
Погружуся в них душой;
В очарованном забвенье
Позабуду мир земной.
Сколько звуков, сколько песен
Раздалося вновь во мне!
Сколько образов чудесных
Оживилось в вышине!..
Источником поэтического вдохновения были для Кольцова и стихи А. С. Пушкина, который воплощал в себе для него идеал поэта и человека, он называл его «солнцем поэзии русской». Они виделись несколько раз. Пушкин принимал Кольцова у себя в петербургском доме на набережной Мойки. Разговаривал с ним Пушкин сердечно. Советовал собирать народные песни, пословицы, поговорки, и Кольцов впоследствии выполнил этот совет. На прощанье подарил Алексею книгу своих стихов с дарственной надписью.
Смерть А. С. Пушкина потрясла Алексея Кольцова. Его памяти Кольцов посвятил свою балладу «Лес» и в ней сравнил поэта с героем русских сказок — могучим заколдованным богатырем Бовою, превращенным в лес. Последние строки баллады полны горячего сочувствия к трагической гибели Пушкина:
Знать, во время сна
К безоружному
Силы вражие
Понахлынули.
С богатырских плеч
Сняли голову —
Не большой горой,
А соломинкой...
Есть у А. Кольцова небольшое стихотворение «Соловей»[4] (подражание Пушкину):
Пленившись розой, соловей
И день и ночь поет над ней;
Но роза молча песням внемлет,
Невинный сон ее объемлет...
На лире так певец иной
Поет для девы молодой;
Он страстью пламенной сгорает,
А дева милая не знает —
Кому поет он? Отчего
Печальны песни так его?..
Эта очаровательная поэтическая жемчужина стала много лет спустя романсом Н. А. Римского-Корсакова. Композитор прочел эти стихи по-своему; он уловил в них восточный колорит и дал свое название — «Восточный романс». Пленительная, прихотливая мелодия, подобная восточному узору на ковре, завершает романс. Обычно этот романс поет высокий женский голос — сопрано в сопровождении фортепиано, и мелодия в конце исполняется без слов, как вокализ. Музыка романса наполнена томительной мечтой о счастье, восхищением светлыми поэтическими чувствами, хотя оставшимся непонятыми, но все равно прекрасными.
III. «НЕРАВНЫЙ БОЙ».
Запутанные судебные тяжбы, которые должен был вести в Москве и Петербурге Алексей Кольцов как поверенный в делах своего отца, были в основном завершены. Это означало, что Алексею нужно было возвращаться в Воронеж.
Воронеж встретил поэта враждебно. Отец, благодаря многотрудным хлопотам сына, выпутался из долгов, избежал тюрьмы и разорения. Теперь он почувствовал себя хозяином положения и требовал от сына полного подчинения своей власти. Алексей понимает, что «не сдобровать ему долго в Воронеже». «Тесен мой круг, грязен мой мир, горько жить мне в нем», — пишет он Белинскому. «Беда, кто между людьми стоит одинок» (из письма Кольцова к В. Ф. Одоевскому).
А. А. Краевский — журналист и издатель журнала «Отечественные записки» зовет его на должность своего управляющего, в Петербург. Некоторые из его московских и петербургских знакомых советуют заняться книготорговлей. Алексей и сам не хочет оставаться в Воронеже, предчувствуя, что «темное царство» мещанства и купеческой наживы погубит его. Но обстоятельства складываются так, что он не может покинуть Воронеж. Пока ему остается только мечтать о Петербурге, куда переехал Белинский, а по поводу Воронежа и его обывателей — негодовать и протестовать: «Честный труд для них — бесчестье, общая польза — глупость, должность — средство, хитрость, ум, а подлость — деньги... Нет голоса в душе быть купцом, а всё мне говорит душа день и ночь, хочет бросить все занятия торговли, — и сесть в горницу, читать, учиться!» (из писем к В. Г. Белинскому). «Но сидя в болоте, не полетишь орлом!» (из письма к В. П. Боткину).