— Слушай, да чего ты все ругаешься?! — разозлился смугляш. — Как будто я тебя от какого-то важного дела оторвал! Подумать можно, что ты тут с девкой милуешься! Что это за хмырь вообще? Новенький в банду Кречета что ли?

— Щас как оттаскаю за уши! — с этими словами Ранко схватил Драко за ухо и дернул два раза. Тот беспомощно вскрикнул и вцепился казаку в руку:

— Пусти! Больно же!

— Ранко! — крикнул Каурай на двух балбесов с вершины обрыва. — Пусти его уже. Нам еще лошадей искать.

— Та неча их искать! — хохотнул Ранко и обхватил парня локтем за шею. — Драко нам их быстренько отыщет! Всех до единой, и Красотку твою тоже. Правда, Ранко?

— А?.. — отозвался смугляш, щупая покрасневшее ухо, и даже не думая вырываться из захвата. — Каких лошадей?

— Ой, не притворяйся! Знаем же, чем вы, коробейнички, промышляете. Мы как раз с моим одноглазым другом собирались ехать в вашу сторонку. Так шо быстро влезай в седло! Не будем заставлять барона Вармея ждать.

* * *

Из-за плотной стены деревьев раздавался грохот копыт, ржание лошадей, звучали голоса и музыка — табор встречал гостей еще издалека, и первым, что они почуяли, только углядев очертания бродячего города торговцев, фокусников, музыкантов, коневодов и воришек, был запах мяса. Каурай даже пришпорил лошадь, когда его ноздрей коснулся вожделенный запах съестного. С прошлого вечера в его желудке не побывало ни крохи.

— Урчит, а, одноглазый? — хохотнул Ранко. — Ну, ничего. Сейчас, не успеешь слезть с лошади, как тебя сразу возьмут в оборот и накормят от пуза. Ты любишь запеченных ежей?

— Не особо.

— Эт зря! Хорошего ежа главное в углях не передержать. Это вообще особое искусство — правильно испечь ежа, чтобы потом иголки на зубах не попадались, а так очень вкусно. Только не говори, что тебе раньше никогда не приходилось пересекаться с этим славным народцем?

— Разве что на ярмарках. Да в порубе.

Уже на подъезде к широкой веренице разукрашенных телег и фургонов, скрепленных друг с дружкой толстыми цепями, их встретила группа мальчишек. Они закружили вокруг лошадей десятком наглых воробьишек, выпрашивая у пришельцев пару медяков и чего повкуснее. Самые храбрые просили дать подержать саблю. Ранко со смехом сунул одному из чумазых попрошаек надкусанное яблоко.

— Ранко, научи нас бросать ножи! — не отставали мальчишки, дергая казака за носок сапога и повисая на седле, чем очень досаждали лошади. — Ранко, научи!

— Боюсь, мне ваши мамки за такое по шее надают, — смеялся Ранко, бесцеремонно отпихивая мальчишек сапогом, что их только раззадоривало — они порывались ухватить его за ногу и повиснуть еще и на ней, из-за чего казак чуть не свалился на землю. Драко же оставил их и поспешил на территорию табора, и его кудрявая шевелюра растворилась в массе цветастых полотен.

Каурая детишки лишь щекотали своими любопытными глазками, но пока боялись подходить слишком близко, не говоря уже о том, чтобы трогать Куроук, к которому их глаза тянулись словно намагниченные. Однако с каждым пройденным шагом их боязливость все скорее улетучивалась, и они подбирались к его «игрушкам» все ближе. Одноглазый от греха прикрыл клинок плащом, чтобы лишний раз не искушать смелость малышни.

Ранко, видя его осторожность, только потешался:

— Глаз да глаз с ними! Гляди, как бы твой Куроук не уперли, пострелята. Им поди палка подлинней нужна — яблоки сшибать!

За круг телег они проехали без приключений, ощущая на себе подозрительные взгляды вооруженных людей с луками и копьями. Особенно пристально темные глаза вглядывались в одноглазого, который слишком уж сильно выделялся на фоне ярких шатров и босоногих детишек.

Оказавшись за «стенами» города в окружении шатров и дымных костров, Ранко с коня попал прямо на руки к местной детворе, которая принялась тащить его в разные стороны и едва не порвала ему шаровары.

— Потом! Потом, говорю, неугомонные! — то ли смеялся, то ли сердился Ранко, отпихивая их и подводя лошадь к коновязи. Тут же рядом оказался чернобородый мужчина и радушно поздоровался с казаком. Следом он принял у Ранко саблю, и они оба скрылись в шатре. Наружу казак вылез уже гол как сокол — пустые руки да широкая ухмылка.

Следом мужчина подошел к Каураю и требовательно кивнул на его железо.

— Не боись, — приглашающе поднял молодой казак полу шатра, видя, что его спутник не спешит расставаться с оружием. — У своих не утянут.

— А ты здесь свой, как я погляжу?

— Помог им как-то, — кивнул молодой казак. — А они привыкли платить за добро добром. Так что можешь смело разоружаться. Они, конечно, подворовывают иногда, — прибавил он ему на ухо, — но больше у тех, кто им не нравится.

— Я бы предпочел не разбрасываться вещами.

Услышав эти его слова, чернобородый мужчина лишь отрицательно покачал головой.

— Увы, мой одноглазый друг, — вздохнул Ранко. — Это их закон — никакого оружия в кругу телег. Здесь святая земля, куда пускают только родственников или друзей, с которыми они хотят либо торговать, либо вести беседы.

— А что нельзя вести беседы, держа оружие при себе?

— Нет, а то они обидятся.

Мужчина закрыл глаза и кивнул, подтверждая слова Ранко. Каурай с сомнением поглядел на непроглядную темноту шатра, тяжело вздохнул, подхватил поклажу и сунулся внутрь, приподнимая повязку с «ночного» глаза. Его встретила гора мешков и ящиков, сваленных, как бог на душу положит. Тут же на столе примостилась и сабля Ранко, пара ножей, аркан, кривой лук и колчан со стрелами. Рядом было небольшое пространство, куда одноглазый уложил свою трофейную саблю. Но вот с Куроуком возникли сложности — двуручник едва не упирался в распорки, и его пришлось сунуть в самый дальний угол. Их с Ранко вещички Каурай прикрыл плащом от лишних глаз и выбрался на воздух.

Снаружи его ждал Ранко, о чем-то оживленно беседующий с детишками.

— Ага, вот и ты! — подмигнул он одноглазому, который после темноты шатра щурился от яркого солнца. — Ничего не забыл?

— Нет, — показал пустые руки Каурай. — Это что настолько важно?

— Ага, — кивнул молодой казак. — Здесь… немного не так, как вне цепи. Ни тебе оружия, ни народов, ни сословий, ни распрей. Здесь все равны.

— Так уж и все, — хмыкнул одноглазый. — А как же упомянутый тобой барон?

— Ну, должен же кто-то управлять эдакой оравой, — пожал плечами Ранко и взлохматил шевелюру одному из мальчишек. — К тому же они сами выбирают себе главаря, а не просто сажают на трон молодого высокородного пропойцу, когда помрет старый. Это древний обычай, который идет, говорят, еще со времен Эпохи цветов. Дикий народ, однако!

— Интересно, — Каурай огляделся по сторонам — от обилия цветастых шатров, бус и пышных юбок уже начинало рябить в глазах, а от навязчивых запахов пряностей и пыльных ковров хотелось чихать. — Откуда же тебе известно про Эпоху Цветов?

— Говорю же — древний обычай.

— Нет, я не про это. Эпоха Цветов не то название, которое известно каждому встречному-поперечному рубаке. Удивляешь, Ранко. Интересуешься историей?

— Да нет, — смутился молодой казак. — Просто люблю поболтать на разные темы.

— История? Религия? Военное дело?

— Не без этого… Гляди!

С широченной улыбкой он ткнул пальцем куда-то в сторону, где ухо встретило лошадиное ржание, разозленные восклицания и ругань. Каурай проследил за его пальцем, выругался и, забыв про все на свете, он поспешил меж шатров к деревянному забору, где вздувались вспотевшие рубахи злющих мужиков и чернела конская шкура.

Очень знакомая шкура.

Несчастную Красотку скрутили сетью арканов и пытались удержать на месте силами аж четверых здоровых мужиков, но та отчаянно сопротивлялась и норовила затоптать каждого, кто посмел подойти к ней слишком близко. Еще трое держались поодаль, качали головами и давали советы, но все без толку. К тому моменту, как к ограждению подошли Ранко с Каураем, один из таборщиков катался по земле с пробитой головой, из которой во все стороны брызгала кровь. Спасать бедолагу из-под копыт к нему бросились сразу двое его товарищей, перебирая всех чертей с матерями, святых и смелых заступников.