Подождав несколько минут желанного гостя, она отвернулась от двери и продолжила ходить из стороны в сторону. Обогнув диван, сделала пару шагов к кровати, коснулась стены плечом, повернулась на девяносто градусов, обойдя кресло нервным движением, как будто собиралась в него упасть, щелкнула по стойке с посудой и вернулась к дивану. Сколько кругов она совершила, ей и знать не хотелось. Ей хотелось совсем другого. И чем больше она этого хотела, тем меньше вариантов это найти у нее было. Она поворачивала свои знания и так, и эдак: вспоминала, выкручивала, додумывала, тянула за тонкие нити событий, скручивала их в петли и распутывала снова. Периодически она закрывала глаза и пыталась почувствовать снова то, что чувствовала в момент агонии Рохаса и в момент его исцеления. И когда ей казалось, что вот она нашла это состояние, открывала глаза и понимала, что ничего не поменялось. Айрин была готова снова отправиться на планету, снова осмотреть мозг и даже потрогать его, но кто бы ей позволил?

Девушка обессиленно упала на диван, позволяя телу, наконец, расслабиться. Веки опустились, и она совершила последнее усилие над собой, чтобы понять. В какой момент она увидела первые тонкие намеки на отклонения от своей природы? Когда в ослепительной вспышке все видела? Или, когда стояла и смотрела на извивающиеся от боли фигуры ее спутников? Нет… Что-то она упускала, но не могла поймать постоянно ускользающее воспоминание. Тряхнув головой, она отмотала все события назад и стала прочесывать бесконечные дни в заключении на Приоре. Потом беседы с Полковником, допросы, встречи с Эриком – все, что могло что-то навести ее на мысль. Потом планета… Она вскочила и забегала глазами по комнате, будто искала что-то ценное. Но не тут оно находилось, не на корабле…

– Я чувствовала это, – произнесла Айрин вслух и снова обессиленно опустилась на диван.

Ей уже не нужно было насиловать свой мозг в поисках зацепок, она просто переживала одно воспоминание, снова и снова, силясь понять хотя бы его. Это не были картинки, скорее чувства, ощущения, которые тогда повергли ее в шок. А затем ей стало не до них. Они стерлись из памяти, как сон, который ты знаешь, что видел, но как не стараешься, не можешь восстановить в памяти.

– Я чувствовала это, – одними губами повторила Айрин и затихла.

А потом резко вскочила и вылетела из каюты. Она даже не вспомнила о том, что дверь могла быть закрыта, будто она открыла ее силой своего разума. Она шла туда, где надеялась получить подсказку или опровержение того, что она поняла… желая получить это опровержение всем сердцем.

Бессонная ночь была не только у Айрин. Эрик тоже не спал. Он не страдал от поиска ответов, от ускользающего смысла и потери почвы под ногами. У него и так все пропало, когда он очнулся на этом корабле. Он лишь не мог переварить то, что увидел и узнал. Космос, инопланетяне, мозги, которые чуть не убили Полковника, звездочки и колонны, дроны-преследователи, импульс боли – все смешалось у него в голове. Отличить одно от другого он уже не мог. И отдавшись на волю разума, который он считал сильным, но уже сомневался в этом, решил просто дать себе время это все понять или позволить себе сойти с ума. После возвращения он не говорил ни с кем. Собственно, с ним тоже никто не разговаривал, всем было не до этого. Никто даже не подумал его вернуть в каюту; дорогу он нашел сам, даже удивившись этому. Эрик мог пойти куда угодно на корабле, посмотреть другие отсеки, увидеть своими глазами работу команды Приора и инопланетян. Он сделал бы это, если бы ему было интересно. Но ему было не интересно… Все это казалось страшным сном, в котором не хотелось разбираться, не хотелось узнать, чем он кончится… просто хотелось проснуться и больше никогда его не вспоминать.

Когда Айрин задавалась вопросом: «Зачем он здесь?», она не понимала, насколько этот вопрос важен для самого Эрика. До боли в груди, до зуда на коже, до желания выколоть себе глаза… Но сейчас, после потрясений на планете, у него не осталось сил на вопросы. Он просто тихо лежал на кровати, позволяя себе сходить с ума. Парень почти не отличал реальность от снов, когда услышал странный звук, похожий то ли на стук, то ли на звон. Звук повторился несколько раз, прежде чем он понял, что это кто-то пришел и стоит за дверью, вызывая его. Единственный раз он уже слышал это, когда к нему зашел доктор, потом они улетели, и, кажется, с того момента прошло пару лет, хотя на самом деле всего сорок пять часов. Неуверенным голосом он повторил то, что слышал от других при необходимости выйти или войти куда-то: «Открыть».

– Ты должен мне кое-что рассказать, это важно… Что ты почувствовал в момент, когда въехали в нулевую отметку?

Айрин влетела в его каюту так, словно мяч врывается в ворота, чудом избежав нападения вратаря. Она стояла, тяжело дыша и нервно повторяя свой вопрос из раза в раз, надеясь получить на него ответ. Но Эрик не мог ответить. Он не понимал, что она говорит и о чем. Понадобилось несколько минут, чтобы он пришел в себя и понял, что она здесь и что она требует ответа. Его глаза округлились, и он вроде понимал, что что-то невнятно отвечает, но сам не мог разобрать что. Его поразило две вещи: первая, что она вообще пришла, что кто-то обратил внимание на его существование здесь, что он не один в этот момент. Второе – это ее мольба во взгляде. Девушка жаждала ответа, надеялась, что он ей его даст и умоляла это сделать. Но вопроса ее он не понимал и переспросил несколько раз, прежде чем она его услышала.

– Айрин, – чуть повысив голос, резко произнес Эрик, чтобы, наконец, привлечь внимание девушки, которая металась по его каюте, повторяя свои вопросы и изредка бросая на него испытывающие взгляды. И это сработало. Она очнулась и уставилась на него широко раскрытыми глазами. Но не ее имя привлекло внимание девушки. А то, что он впервые назвал ее имя. И это сочетание: его голоса и ее имени казалось ей чем-то не из этой реальности, чем-то иррациональным и диким. Прошли долгие минуты, прежде чем она вспомнила, где она и зачем пришла.

– Ты что-нибудь почувствовал, когда въехал в нулевую отметку? – Уже ровным, почти безжизненным голосом медленно произнесла Айрин.

Парень недоуменно уставился на нее, не понимая смысла вопроса, но ответил так же медленно:

– Да. Почувствовал. Тоже, что и все… Наверное

– Что именно?

– Будто меня вывернули наизнанку, а потом запихали внутренности обратно.

Потом последовал его ожидающий взгляд. Айрин изучала лицо Эрика, силясь понять, все ли он сказал. Но его сдвинутые к переносице темные брови, напряженное лицо и губы, превратившиеся в тонкую линию, говорили о том, что он не понимает, что еще может сказать. Айрин повернулась к нему спиной, опрокинула голову вниз, словно последние силы оставили ее. Руки повисли вдоль тела, не в силах держать тот груз, который на них навалился.

Тихо, еле слышно она задала последний, как ей казалось, возможный вопрос:

– Перед самым входом туда, когда мы уже почти оказались там, были ли странные ощущения? Не физические, а скорее… предчувствие? – она не повернулась к нему, просто задала вопрос в воздух перед собой и, услышав короткое: «Нет» поняла, что ее последняя надежда растворилась. Больше нечего было спросить и нечего было говорить. Она снова почувствовала ту брошенность, одиночество, которое ушло, пока они летали на планету и спасали Рохаса. Но, вернувшись, это ощущение стало еще болезненнее. Жгучее и давящее мучение, которое она не могла и не хотела преодолеть. Ей хотелось раствориться в нем, отдаться пустоте и ничего больше не ждать, не надеяться, не делать.

– Эй, ты в порядке? – но ответа на его вопрос не последовало.

Он смотрел на ее спину, опущенные плечи, бессильно качающуюся голову, и ему казалось, что он видит ее лицо, ее опустошение и печаль, которую он не мог понять. Парень снова хотел ее окликнуть, но не решился. Эрику казалось, что он не должен… Нет, не должен… Не вправе этого делать. Он впервые видел ее другой, новой для него. Такой, каким он сам себя чувствовал все прошедшие дни на Приоре. Эрик впервые почувствовал что-то отдаленно напоминающее сочувствие, хотя вряд ли в тот момент мог это осознать.