– Да вы хоть знаете, кто мои родители?! Вы знаете, кого вы только что выбросили за борт?! – все не унимался Джуд. Я наконец заметил его: он стоял в проеме между сидений, лицо его раскраснелось, как спелый помидор, пара прядей из его идеально уложенной прически упали ему на лоб, придавая ему еще более разъяренный вид, со сцены мне было не определить, но, кажется, он намеревался перегрызть кому-то глотку.

– Мы прекрасно знаем, кто ваши родители, мистер Пак, – также холодно произнесла мисс Голди, – Также, как и вы должны знать, что положение вашего отца не играет никакой роли для вас. Вы не справились.

Последняя фраза прозвучала очень грубо, но метко. Джуд опешил. Он раскрыл от удивления рот, но тут же опомнился и разозлился еще больше. Однако, прежде чем он успел что-либо предпринять, из ниоткуда появились люди в черной форме, подхватили Джуда и увели из зала под громкие возгласы.

Это последнее, что я помню, а потом – темнота.

Я видел отца. Таким, каким я запомнил его на фотографии, которую однажды показала мне мама: расплывчатый силуэт с неясными чертами лица. Я узнавал только серо-голубые глаза, доставшиеся мне по наследству. Но, в отличие от моих, они были яркими, выразительными, в них искрилась жизнь и что-то еще, чего я не мог распознавать. Для меня отец был, словно призрак далекого прошлого, который оставил свой след на мне, отпечатался в чертах моего лица. Я видел его. Его губы двигались беззвучно, словно он пытался что-то мне сказать, но я не слышал. Не мог его слышать.

Сон оборвался в тот момент, когда мне сунули в нос что-то мерзко пахнущее. Нашатырь. Я дернулся и открыл глаза. Белый свет больно ударил, и я зажмурился. Отвратительно болела голова. Я что, бахнулся в обморок?

– Ну вот и все, – бодро произнес мужчина в белом халате. Врач. Он принялся убирать баночку с нашатырем и ватой в свою маленькую сумку, а после обратился ко мне: – Молодой человек, вам следует поменьше нервничать. Тем более теперь, когда вы полноценный взрослый.

Он улыбнулся.

– Нюня, – цокнула языком Виана. Только сейчас я заметил, что она и Мартен все это время находились со мной в одной комнате. Я поднялся, сел и огляделся. Это был кабинет директора. Небольшое помещение, обставленное минимум мебели: стол, пару кресел и темный кожаный диван, который так служил мне кушеткой.

– Как же хорошо, что ты в порядке, – подскочил ко мне Мартен. Он говорил сбивчиво, торопился, то и дело поправляя очки. Точно переживал. Мне даже стало как-то неловко, что я заставил его переживать. – Я так перепугался, когда ты грохнулся прямо передо мной.

Я постарался обнадеживающе улыбнуться своему другу, мол, все в порядке, но, как по мне, вышло не очень. Чувствовал я себя прискорбно. Голова раскалывалась, меня мутило.

Снова вздох полный пренебрежения со стороны Вианы. Да что с ней? Стоит в уголочке, никакого сочувствия. Не то, чтобы я в нем нуждался, но можно было попридержать при себе свои вздохи и высказывания.

Врач тем временем уже собрался и собрался выходить, когда дверь резко распахнулась и в комнату влетела моя мама. Вся перепуганная, растрепанная она подскочила ко мне, сначала оттолкнув доктора, а потом и Мартена заставила отойти своим налетом. Со стороны Вианы снова что-то послышалось.

– Симон, дорогой, ты в порядке? – она обхватила мое лицо в руках, повернула из стороны в сторону, осматривая. Мне пришлось с силой от нее отстраниться, чтобы заставить ее поумерить пыл.

– Со мной все хорошо. Просто… перенервничал. – Признать тот факт, что я потерял сознание из-за какого-то экзамена, пусть даже решающего мое будущее, было неприятно.

Мама еще раз внимательно посмотрела и порывисто обняла. В этот момент заглянул директор – мистер Крог. Он сначала бросил взгляд на нас с мамой, а потом поочередно посмотрел на Мартена и Виану.

– Мистер Аарон и мисс Нильгстон, пройдите со мной, – обратился он к ребятам. – Перед отъездом вам тоже нужно повидаться с родителями.

Отъезд. Я даже не сразу вспомнил последние события. Точно, нас выбрали для работы в Центре и теперь нам предстоит оставить своих родителей, свои дома для лучшей жизни за пределами этого захолустья.

Я отстранился от матери.

– Меня взяли в Центр, – сказал я, хотя это не имело смысла, она наверняка уже все знала.

Она лишь улыбнулась, но эта улыбка была какой-то грустной. И тут я окончательно понял: нам придется расстаться.

– Да, милый, – она ясно читала мои мысли. – Ты у меня такой молодец, я так тобой горжусь.

В ее глазах стояли слезы, а мне нечего было сказать. Я и не думал об этом, я не думал, что мне придется покинуть маму. Нам твердили об этом всю жизнь, но, когда до этого дошло, мне стало страшно. Я никогда не скажу об этом вслух, но прямо сейчас именно это я и чувствовал. Страх. Страх перед будущим, перед тем, что ждет впереди, и страх перед прощаньем. Я уже испытываю его второй раз за этот долгий день: первый раз, когда поставил крест на своем будущем.

– Ну-ну, милый, – она мягко погладила меня по голове, и я почувствовал себя маленьким мальчиком. Я всегда им был, но так упорно строил из себя взрослого. И вот, когда настало время действительно становится взрослым, мне этого не захотелось. – Тебя ждет прекрасное будущее, ты многое сделаешь для всего человечества, для своих друзей, для меня.

Глаза неприятно защипало, лицо матери поплыло. Я отвернулся, чтобы скрыть свои слезы от матери, но она все прекрасно понимала, поэтому просто молча смотрела на меня, позволяя мне справиться с этим самому. Тоска окутала и ее сердце, но, в отличие от меня, она держалась намного лучше. Я пыталась спрятаться, а она спокойно сидела подле меня, не скрывая своих слез.

Я не знаю, сколько точно прошло времени, прежде чем мама легонько тронула меня за плечо, заставив меня обратить к ней свое внимание. В глазах все еще стояли слезы, но я чувствовал себя заметно легче.

– Мне нужно кое-что тебе передать, Симон. – Ее голос внезапно стал тише и тверже. Она вытащила сумку из-за пазухи и достала из нее обычную картонную коробку, явно потрепанную временем. – Это досталось твоему отцу от его отца и теперь, по праву, это принадлежит теперь тебе. Я не знаю, что это, – она растеряно глянула на коробку, – Барни просто однажды показал ее и сказал передать тебе в день, когда ты станешь взрослым.

Она протянула мне подарок из прошлого. Я неуверенно потянулся к нему. Уверен, мне еще предстоит иметь с этим дело, но лучше разобраться с этим, когда я буду один.

Дверь в кабинет директора открылась. Мы с мамой вздрогнули. В проеме появилась мисс Голди. Она выглядела уставшей. Кажется, на ней выпускная церемония отразилась не лучше нашего.

– Симон, – она впервые обратилась ко мне по имени, но это прозвучало так обычно, что я даже сначала не понял, – нам пора ехать.

Страх снова вернулся ко мне, и я взглянул на маму. Она улыбнулась мне, стерев остатки слез со своего бледного лица. Мне внезапно захотелось заявить, что я останусь, ни в какой Центр не поеду, но я заметил еле заметное движение головы со стороны матери: нет, не стоит. И я вынужден был с ней согласиться.

Я поднялся с дивана, все еще держа в руках коробку. Мама поднялась следом и проводила меня к двери.

– Вот и все, настало время прощаться, – произнесла она слишком спокойно. Притворяется. От этого сердце снова закололо. Слезы намеревались снова вернуться, но я сдержался.

– Да, – только и выдавил я. Женщина, вырастившая меня почти в одиночку, теперь выглядела такой маленькой. Даже в последний миг я хотел спрятаться в ее объятиях, снова стать мальчиком, но упустил один момент: я давно не ребенок, теперь мне необходимо стать вольной птицей, которая однажды сможет вытащить маму из жизни, которая даже отдаленно на нее не похожа.

И в этот раз я сделал первый шаг. Я обнял ее на прощание и ушел. Ушел и не обернулся.

Если я намерен что-то изменить, нужно сначала чего-то добиться.