«Однажды солнце исчезло, и весь мир погрузился во тьму. Тогда был предрешен конец для всего сущего.

Но люди не стали мириться с такой судьбой и приняли этот удар с честью и достоинством. Они адаптировались под условия, обеспечив себе жизнь даже в таких условиях…»

И еще пару абзацев восхваления людской непоколебимости. За это я и не люблю историю – любой может представить событие так, как ему выгодно. То ли дело точные науки, где любые погрешности можно углядеть и зафиксировать. А как, исходя из слов, написанных обычным человека, можно понять, правда ли сказанное или нет? Увы, этого уже не узнать.

– Симон, хотя бы в последний день учебы проявите подобие интереса в качестве уважение ко времени, которое я трачу на вас. – Голос мистера Уолша прозвучал прямо как гром среди ясного неба, и я невольно вздрогнул. Поднять взгляд я не решался.

– Прошу прощения, мистер Уолш, – буркнул я под нос, вперившись глазами в свой стол.

В ответ я ничего не услышал, кроме отдаляющихся гулких шагов.

– Завтра вы станете полноценными гражданами нашего общества, – продолжил историк, обращаясь ко всему классу. – Вы – наше будущее, которое нам доступно только благодаря прошлому.

В свете лампы фигура учителя выглядела зловеще, хотя мистер Уолш, как человек, не был таким страшным. Он жутко любил свой предмет, и его расстраивало то, как ученики относятся к нему. Когда—то он завел со мной разговор на эту тему. Узнав мое отношение к истории и к любым другим предметам подобного плана, он заметно расстроился. А я подумал, что, если бы такой человек, как мистер Уолш, писал историю, я бы проникся к этому предмету. Жаль, что он не застал тот момент, когда солнце исчезло с небосвода, погрузив все в глубокую тьму.

После урока ко мне подошел Мартен и ткнул меня кулаком в плечо.

– Хоть бы в последний день сделал вид, что тебя интересует история, – буркнул он.

– Ну не смог я совладать с собой, задумался, – рассеянно ответил я, поглядывая куда-то в сторону.

На это мой друг лишь многозначительно вздохнул.

Мартен был сторонником учебы. Всю информацию он впитывал, словно губка. Ему нравилось узнавать новое, изучать, исследовать. Правдивость знаний его редко волновало. Если все так, как есть, значит, так оно и было.

Мы шли по узкому коридору, подсвеченному лампами из лунного камня. Когда мир был на грани погибели, это творение, неизвестно откуда взявшееся (поговаривают, что природа заранее как бы знала о таком исходе и припасла такую штуку), спасло человечество от погружения во тьму.

– Ты готов стать взрослым? – неожиданно спросил меня Мартен. Тень упала на его лицо, и я не мог понять, с каким выражением лица он это спрашивает.

Если вы думаете, что стать взрослым в нашем положении заманчиво, то вы ошибаетесь. Из-за потери солнца человеческая жизнь сократилась в разы. Если повезет, доживешь до сорока со всеми конечностями и более-менее человеческим лицом. По этой причине люди торопились успеть и взрастить следующее поколение, чтобы те могли заменить их и продолжить жалкое существование всего рода людского. Из-за этого детство, отрочество, юность были вытеснены и заменены на несовершеннолетнего гражданина – до пятнадцати лет – и совершеннолетнего. Разница была только в том, что первые все свое время уделяли учебе и подработке, подготавливаясь ко взрослой жизни, а вторые – полноценно работали, занимая все свои дни одним лишь трудом во благо всего человечества. Свободного времени не предполагалось. Ни увлечений, ни хобби, ни чего-либо еще не предусматривалось.

Я был уверен, что готов пополнить ряды взрослых, но после такого прямого вопроса я даже растерялся. Готов ли я? Да. Вроде бы.

– Да, вполне. – Уверенностью тут и не пахло, но я сделал вид, что меня этот вопрос мало заботит.

– А я нет, – ответил Мартен и ускорился, уходя далеко вперед.

Мартен всегда был невысоким мальчишкой с тонкими, как у девочек, руками и щуплым тельцем. Он был смуглее меня, но от этого его слабый и даже болезненный вид не становился лучше.

Но сейчас я будто бы увидел своего друга с другой, неведомой мне стороны. И страшно испугался. Наша дружба тут и закончится. Завтра, когда мы станем взрослыми, у нас больше не будет времени для того, чтобы беспечно разговаривать о чем-то на переменах. Я никогда не был сентиментальным, нет, но…

Эта мысль выбила меня из колеи. Задумавшись об этом, я внезапно остановился и в тот же миг почувствовал толчок с правой стороны.

– Дурак что ли так резко останавливаться?! – Громкий звонкий голос окончательно вывел меня из некого подобия транса. – Совсем шарики за ролики заехали?

Виана потирала свой лоб и недобро смотрела в мою сторону. Стоит сказать, что с этой особой мы никогда не могли сладить. Да и, честно говоря, даже не пытались. Мы были слишком разными. Я со своей любовью к точности и правилам никак не мог бы совладать с такой взбалмошной натурой, которую хлебом не корми дай учудить что-нибудь. Проблемы с ней приводили к одному исходу: мы оказывались у директора и наперебой пытались представить ему свою невиновность в возникшем конфликте, а тот в любом случае наказывал обоих дополнительными работами.

– Извини, Ви, – произнес я не особо искренне. В конце концов стоит хоть иногда смотреть, куда идешь.

Она лишь посмотрела на меня исподлобья и пошла дальше своей дорогой. Хоть тут мы сошлись во мнении, что никому из нас лишних проблем не нужно в последний день.

Я нашел Мартена прямо перед воротами школы. Он рассматривал свои ботинки. Прежде чем его окликнуть, я обернулся. Школа представляла из себя маленькое приземистое здание, которое, казалось, вот—вот рухнет от многовековой усталости. Его латают, как могут, но ресурсы так ограничены, что приходится экономить на всем.

– Однажды оно развалится, – произнес я вслух, разворачиваясь к своему другу.

– Хорошо, что это случится уже после нашего выпуска, – усмехнулся тот, и мы вместе пошли по улице.

Если верить учебникам, то раньше улицей называли то, что находилось под небом. А небо представляло из себя огромное пространство с солнцем днем и луной ночью. Мне все это сложно представить, поэтому вериться в такое явление с трудом. В конце концов я вырос под землей, в месте, где нет месту ни небу, ни всему тому, что на нем когда-то находилось.

– Как думаешь, солнце когда-нибудь появится снова? – спросил внезапно Мартен.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – поинтересовался я, с беспокойством поглядывая на друга. – Какие-то нездоровые вопросы ты задаешь сегодня.

– Да ну тебя. Вопрос как вопрос, что тебе не нравится, я не понимаю. – Мартен всплеснул руками и обиженно отвернулся.

Я лишь усмехнулся и сказал:

– Не думаю. Кто знает, существовало ли это солнце на самом деле? Может, нас всех просто здорово нагрели всеми этими историями про солнце? – Я поднял взгляд наверх. Над нами возвышался земляной потолок, с которого время от времени сыпался песок. – Как огромный шар, согревающий всю поверхность, мог просто взять и пропасть? По мне так бред сумасшедшего звучит куда убедительнее.

Откуда я обладал такими знаниями, будучи столь скептичным к этому вопросу? Я знал это только потому, что обязан был знать. Верить мне в это необязательно.

Мартен лишь пожал плечами, продемонстрировав тем самым свое нежелание продолжать этот разговор. Я с ним был солидарен.

Остальной путь мы прошли молча. Хотелось просто пройтись так, разглядывая привычную обстановку без каких-либо разговоров. Хотелось закрепить образы построек, которые держались на честном слове, рабочих, снующих, как муравьи туда и обратно, отсветы лунного камня на каменных кладках и изможденных лицах людей так, как это видит ребенок. Но я уже отчетливо понимал, что затея это провальная – я уже поменялся.