Отказ от квадратной печати означал бы отказ ильхана Газана от власти над Большой Ордой. Если и была сделана круглая печать с шахадой, то она, скорее всего, прикладывалась к приказам, касающихся дел мусульманской общины. Доказательства я вижу в следующем.
Ильхан Газан и его вазир, Рашид-ад-дин, приняли ислам в 1295 г. В 1302 году ильхан Газан отправил послание Папе Бонифацию VIII. (Пергамент, тушь. Длина 97 см, ширина 24 см. Archivio Segreto Vatiсаnо, Citta del Vaticano. Nr. A. A., Arm. I–XVIII, 1801 (3). На письме поставлены три красных квадратных печати). Преемник Газана, ильхан Улджэйту отправил из Муганской степи послание французскому королю Филиппу Красивому (1305 год. Бумага, длина 117 см, ширина 36 см. Paris, Bibliotheque Nationale, Nr. 96–9–13). На письме поставлены три красных квадратных печати (ал-тамга)[63]. На указе ильхана Абу Са'ида от 1325 г. (бумага, длина 132,5 см, ширина 15,5 см. Иранский национальный музей, Тегеран) также видим красную печать[64]. На двух ильханских ярлыках Абу Са'ида — один из которых датирован 4 зикаада 730 г.х. (19 августа 1330 г.), а другой — 15 сафара 731 г.х. (28 ноября 1330 г.), выданных армянскому монастырю Мхарт в Дарашамбе, стоят квадратные печати[65]. Очевидно, что квадратная печать ильханов сохраняла статус государственной печати, несмотря на религиозные предпочтения правителей (так, например, Улджэйту покровительствовал шиитам).
Поразительным выглядит политическое долголетие этого символа. В архиве Ватикана сохранилось письмо хана Гуюка папе римскому Иннокентию IV (1246 г.), написанное на длинной (1 м 12 см) и узкой (20 см) бумаге, склеенной из двух кусков[66]. В конце письма и на месте склейки листов имеются красные оттиски квадратной печати. На ярлыке хана Токтамыша, датированного 24 зул-л-каада 782 г.х./19 февраля 1381 г. (хранится: Институт восточных рукописей, СПб., шифр Д 222, № 1), также стоят два красных оттиска[67].
Чагатайского хана Тармаширина (1326–1334), чье имя восходит к буддийскому прототипу имени Дхармашила («Следующий дхарме», то есть буддийскому закону), Ибн Баттута описывает как благочестивого мусульманина. Первый раз Ибн Баттута застал султана Тармаширина в мечети, затем был приглашен в шатер. У входа в шатер находились на'иб (заместитель), хаджиб и сахиб ал-алама (хранитель печати). «Они называют ее ал-тамга; ал означает 'красный', тамга — 'знак'» — добавляет путешественник (Ибн Баттута. Путешествие, с. 270).
Приведенных примеров достаточно, чтобы поставить под сомнение утверждение Шараф-хана Бидлиси об изменении государевой печати в связи с обращением Газана в ислам. В канцелярии ильхана было множество печатей, что соответствовало дифференциации законов, которые, в свою очередь, регулировали деятельность разных групп населения. Так, в 1281 г. во время посвящения в католикосы мар Ябалаха, глава несторианской церкви в Иране, получил из рук ильхана Абага печать патриархов. Ритуал отличался пышностью. Ильхан «покрыл его голову плащом, ибо его плащ был наброшен на его плечи, дал ему свое седалище (sandali){38}, которое было небольшим троном. Он дал ему также зонтик, по-монгольски называемый "сукор", который открывали и держали над головой царей, цариц и их детей, чтобы ослабить силу солнца и дождя, чаще же их осеняют им, чтобы оказать им честь{39}. Он дал ему золотую пайдзу, которая является символом у этих царей, и обычные приказы (грамоты), что он властвует над всем, также большую печать, которая принадлежала предшествующим патриархам» (История мар Ябалахи, с. 75). Набор инсигний (знаков власти) демонстрировал включение католикоса в монгольскую правящую элиту. Считается, что религиозные меньшинства стали опорой ильханов во внутреннем курсе (и, прежде всего, в его важнейшем для легитимизации власти религиозном измерении)[68].
Круглая печать с шахадой, о которой пишет Шараф-хан Бидлиси, скорее всего, по рангу соответствовала печати несторианского патриарха. Стремление приписать круглой печати статус государевой отвечает политическим реалиям эпохи Шараф-хана Бидлиси, но никак не эпохе Газана.
Согласно сведениям вазира Рашид-ад-дина, ситуация с печатями Газана выглядела так: «Для каждого важного дела [государь] установил [особую] тамгу. Для [ярлыков] на управление, [даваемых] знатным султанам, эмирам и меликам, и по важным делам владений — большую тамгу из яшмы, для [ярлыков, даваемых] казиям, имамам и шейхам — другую поменьше, тоже из яшмы. Для [ярлыков] по делам средней важности — большую тамгу из золота, меньше тех, что из яшмы. Для [ярлыков] о выступлении [в поход] и расположении на месте войск — особую тамгу из золота с тою же установленной подписью и узором, но по окружности ее изобразили лук, булаву и саблю. <…> [Государь] сделал и малую золотую тамгу, которую проставляют на казенных и областных бератах, приемных расписках, расчетных документах и диванских грамотах, которые пишут по поводу сделок, воды и земли» (Рашид-ад-дин. Т. III. С. 276). О замене квадратной печати на круглую у Рашид-ад-дина нет ни слова. Квадратная печать сохраняла свое значение в ильханате и после личного обращения Газана в ислам, поскольку оставались неизменными имперские структуры повседневности, связанные с жизнью Большой Орды. Можно с уверенностью полагать, что квадратная печать была утрачена после исчезновения в Иране монгольской кочевой орды.
Когда ильхан Газан, наследник славы Чингизидов, торжественно принял ислам, это вызвало недовольство со стороны его ближайшего родственника, претендента на престол, царевича Байду. По словам Стефана Орбелиана, Байду был воспитан византийской принцессой Марией, женой ильхана Абага, в симпатии к христианству. Газан одержал победу. Положение Ясы о веротерпимости было предано забвению. Чингизиды, их эмиры и сторонники разделились по религиозному признаку. Последовала мусульманская реакция, сопровождавшаяся насилием над несторианами, буддистами и иудеями (Рашид-ад-дин. Т. III. С. 165). На деле это означало, что монголы больше не контролировали ситуацию в ильханате. Обращение Газана в ислам и религиозные погромы — взаимосвязанные события, демонстрирующие роковую слабость центральной власти. Монгольская система управления рассыпалась на глазах. Нойоны поднимали мятежи, царевичи устраивали заговоры, чтобы сесть на царство. Суды и казни не спасали положения. Клевета и доносы поднялись в цене. По инерции курултаи проводились в середине лунного года, но монгольские правители отдаленных от центра владений, обретя власть и могущество, отказывались являться на курултай. Только в такой ситуации для монгольских нойонов ислам на время мог стать привлекательной интегрирующей силой.
Пришли испытания и были они, по словам несторианского автора, воистину таковы, словно церковь была оставлена Богом: «Один из эмиров, по имени Навруз, который не боялся Бога, осмелился и послал письма через посланцев, которые полетели в четыре стороны, подвластные этому государству, с тем чтобы церкви были разрушены, чтобы алтари были разбиты, таинства прекратились, песнопения и перезвоны замолкли, а главы христиан с главами иудейских синагог и их знатные были убиты» (История мар Ябалахи, с. 101). Если в этом проявлялось единство монгольской элиты с иранскими подданными, то значит, что для элиты наступил последний час.
Эмир Навруз, сторонник Газана и начальник авангарда его войск во время борьбы с Байду, был казнен по приказу Газана 14 августа 1297 г. После этого были запрещены гонения на несториан (История мар Ябалахи, с. 105–107). В июле 1298 г. чернь Тебриза разрушила оставшиеся церкви. Газан-хан приказал наказать мятежников (Рашид-ад-дин, Т. III. С. 179). Инициатива религиозной вакханалии исходила от «партии ислама» из окружения Газана. Однако армяне восприняли перемены в религиозной политике как начинание самого ильхана: «Газан начал жестоко преследовать церковь, а благочестивый Гетум отправился в эти горестные времена на восток и утихомирил его» (Армянские источники, с. 84). Приведенные свидетельства показывают, что наступление шариата не осталось незамеченным. При хане Узбеке об акциях религиозного насилия, инициированных властью, неизвестно{40}. Если в Золотой Орде при Узбеке, действительно, ислам был объявлен «государственной религией», как объяснить отсутствие реакции со стороны венецианцев и генуэзцев, пытавшихся закрепиться в Причерноморье?
