Шаоань развернулся и зашагал к дому.

– Поеду, – бросил он.

Тянь Жунье в последнее время была сама не своя. Ее тетя, Сюй Айюань, неотступно пыталась познакомить ее с Ли Сянцянем. Отец Ли Сянцяня был зампредседателя уездного ревкома, и Футан беспокоился, что его семья неровня семейству Ли, хотя такое внимание ему было очень приятно. Тетка Сюй вместе со своим отцом, обдумывая служебную траекторию Тянь Фуцзюня, очень хотели, чтобы это знакомство закончилось браком. Когда Жунье поняла это, она внезапно также осознала, что давно любит одного-единственного человека – Сунь Шаоаня. Поэтому, когда Жуньшэн сказал, что Шаопин учится с ним вместе, она и устроила себе встречу с любимым.

Шаоаню было совсем непросто уладить в срок все дела дома и в бригаде. Но он сумел разобраться и уехал в конце концов в город.

За два дня до отъезда Шаоань успел посадить на огороде тыкву и кабачки. Чтобы работалось быстрее, он позвал на подмогу мать и сестру. Отец был занят на стройке и не мог отпроситься, а Шаоань не мог пропустить посевную. И тыква, и кабачки были самой важной едой, на которой держалась семья в течение года. На кусочке поливного поля, который он обустроил в дождливые дни, Шаоань посадил немного картошки, помидоров и огурцов. Сами они их не ели – овощи нужны были на продажу, чтобы иметь на руках какую-то наличность.

В бригаде дел было больше. Пошла в рост озимая пшеница, нуждавшаяся в прополке и удобрении. Мочевину и сульфат аммония достаточно было просто рассыпать на поле. Но углеаммиачную соль нужно было вносить глубоко в землю, иначе она не станет работать. Надо было как следует объяснить все тонкости замбригадиру Тянь Фугао, чтобы в отсутствие Шаоаня все делалось с толком, а не абы как. Кроме того, пришла пора спешно высаживать черную сою и скороспелую кукурузу…

Даже когда Шаоань уже сидел в машине отца Цзинь Бо, вызвавшегося подбросить его по дороге обратно, ему все казалось, что он не успел переделать кучу дел…

И вот наконец он оказался на пороге общежития Жунье. Это был первый раз, когда он приехал к ней в город. Хотя они были давние знакомцы, Шаоань все равно чувствовал себя скованно.

Жунье налила в таз воды, чтобы он умылся с дороги, и положила белоснежное полотенце. Он нерешительно улыбнулся и сказал:

– Пожалуй, не буду.

– Да ладно, умойся, полдня в машине ехал – умыться будет очень приятно, – не терпящим возражений тоном откликнулась девушка.

– Такое белое полотенце – я его тебе все перепачкаю, – возразил Шаоань, подходя к тазику.

– Да ну тебя! Ну, выстираю, подумаешь. Давай лучше я еще воды налью, ты и голову ополоснешь.

– Нет-нет-нет, – быстро сказал Шаоань, склонившись над тазом. Разве можно было отмыть всю вековую грязь в эдакой лохани?

Не успел он закончить, как Жунье сказала:

– Пошли поедим в столовой.

– Я уже ел.

– Так то утром было.

Шаоань смущенно улыбнулся. Она знала его слишком хорошо, ничто не ускользало от ее внимания.

Они вместе вышли на улицу. Только тут Шаоань заметил, как изменилась Жунье. Она выглядела умудренной опытом. Он заметил, что Жунье больше не носит косы – волосы были аккуратно острижены. От этого она казалось немножко чужой. «Да, время течет незаметно, и все мы меняемся», – подумал Шаоань. Он внезапно ощутил с новой силой, что их детство давно прошло и они оба стали взрослыми. Неизвестно отчего перед глазами его вдруг всплыл тот случай, когда она пришивала ему заплату. Он невольно рассмеялся.

– Ты чего? – спросила идущая в ногу Жунье. Ее бледное лицо вспыхнуло от волнения, и она застенчиво улыбнулась.

– Ничего, ничего, – покраснел он.

Шаоань и Жунье шли рядом, словно брат и сестра, – так же Шаоань водил порой с собой в горы Ланьсян. Он действительно ощущал в ней что-то сестринское. Такое родство очень важно для всех нас, живущих в этом мире. Даже если жизнь полна взлетов и падений, пока есть такое чувство, – есть место и утешению.

Шаоань последовал за Жунье в самую большую государственную столовую в городе. Время обеда давно прошло, в столовой было пусто.

Шаоань бросился к кассе, но Жунье цепко ухватила его за руку и силком усадила за стол:

– Ты у меня, считай, в гостях, разве можно, чтобы ты платил?

Шаоань был немного смущен. Ему казалось, что позволить заплатить за все Жунье – значит уронить свое мужское достоинство. У него были с собой деньги: кроме десяти собственных юаней в кармане лежала и одолженная в бригаде двадцатка. Обед у Жунье совсем не входил в его планы.

– Шаопин рассказывал мне, что за границей мужчина всегда приглашает женщину, – сказал он Жунье.

Жунье рассмеялась, но и не подумала отказаться от своего плана. Она обернулась от кассы и пропела:

– Мы в Китае, у нас здесь равенство полов.

Потом она уставила весь стол разными закусками.

– Куда столько! – сказал Шаоань. – Здесь не то что нам двоим – впятером не справиться.

– Да я уже ела, это тебе, – ответила Жунье, опускаясь рядом.

– А… – только и смог выдавить из себя Шаоань.

– Ладно, перестань, ну останется – ничего страшного. Ешь скорее, уже поздно, ты, небось, голодный.

Едва он принялся за еду, как Жунье снова вскочила:

– О, забыла взять выпивки.

Шаоань быстро остановил ее:

– Я не пью, сядь, поешь немного.

Жунье села рядом. Она так и не прикоснулась к палочкам, а просто с нежностью смотрела, как он ест.

Шаоань жевал, низко опустив голову, но чувствовал, что Жунье неотрывно смотрит на него. От этого было неловко. Он распрямился и увидел, что она сидит, слегка склонив голову набок, и щеки ее заливает ярко-алый румянец. Жунье поняла, что что-то не так, и поспешно сказала:

– Сегодня праздновали день рождения тетиного отца, я выпила несколько бокалов. Наверно, кровь бросилась в лицо.

Шаоань поверил и снова склонил голову.

Хотя он ни в чем себе не отказывал, на столе все равно осталась уйма еды. Если бы Шаоань был один, он наверняка сложил бы остатки в сумку и отнес бы в школу к Шаопину или отвез бы домой, чтобы родные поели. Еда была очень хорошая.

Но в тот день он не мог забрать все с собой. Ведь это было купленное Жунье угощение. Даже если бы Шаоань сам заплатил за него, то все равно бросил бы его на столе, как горожанин, привыкший жить на широкую ногу. В конце концов, он был человек с образованием, нельзя было выставлять на посмешище свою неотесанность.

После еды они вышли на улицу. Он хотел поговорить с Жунье о зяте как можно скорее, но подумал, что ему следует подождать, пока она расскажет сперва о своих делах. Еще успеется.

Дойдя до переулка, который вел к школе, Жунье вдруг предложила:

– Только поели, пойдем погуляем за городом.

Шаоаню было неудобно отказать, но его мучило неприятное чувство неловкости. Ему казалось, что люди начнут думать всякое, увидев их вместе. Потом он сообразил, что никто в городе его не знает, – чего бояться? Они односельчане и вообще старые приятели, ничего страшного.

Они вышли из восточных ворот старой, полуразобранной городской стены, построенной еще при маньчжурах[17], и спустились по склону к речке, которая огибала город.

Едва освободившаяся ото льда река текла мощным, грязно-желтым потоком. Под навесом скал на том берегу, куда не проникал солнечный свет, еще виднелись одетые легкой пылью сосульки. Но наверху, в излучине, персик уже розовел яркими цветами. На берегу из прошлогоднего сухостоя, как смутная надежда, проклевывались нежно-желтые и бледно-зеленые травинки. Между рядами ив в изумрудной дымке у дороги то и дело просверкивал быстрый абрис ласточки, похожий на маленькие ножницы. Откуда-то с гор, трепеща на ветру, прерывистым звоном долетала девичья припевка: