© ООО «Международная издательская компания «Шанс», перевод, оформление, 2023

© ООО «Издательская группа «Пекин», 2023

Исключительные права на издание и распространение перевода данного произведения на русский язык предоставлены «Международной издательской компании «Шанс» лицензией ООО «Издательская группа «Пекин». Все права защищены. Не допускается копирование и распространение текста без письменного разрешения правообладателей.

«Обыкновенный мир» был впервые опубликован в декабре 1986 года и, сразу получив признание современников, глубоко повлиял на китайское общество. В своем романе Лу Яо описал тяжелые условия жизни «маленьких людей», чьи чуткие сердца и стойкость духа помогают преодолевать все тяготы и невзгоды, свалившиеся им на плечи. Труд и любовь, разочарование и стремление, боль и радость, повседневная жизнь и социальные конфликты переплетаются, образуя трудный, извилистый путь.

Роман получил множество наград, в том числе наиболее престижную литературную премию имени Мао Дуня в 1991 году. В апреле 2020 года «Обыкновенный мир» вошел в учебную программу для учащихся средних классов во всем Китае, а в мае 2020 года был рекомендован к прочтению Китайской академией искусств. Роман «Обыкновенный мир», вдохновивший миллионы молодых людей на неустанное самосовершенствование, по праву считается классикой китайской литературы XX века.

Впервые издается на русском языке в переводе Ю. А. Дрейзис.

В один ничем не примечательный день – где-то между февралем и мартом семьдесят пятого – тонюсенькие нити мороси, перемежаясь редкими снежинками, сырой канителью скользили вниз и ложились на землю. Время шло к пробуждению насекомых[1], снегу оставалось недолго. Не успев коснуться поверхности, он исчезал бесследно. Долгая, лютая зима – из тех, что стоят на желтоземье, вот-вот должна была закончиться, но по-настоящему теплая весна маячила еще далеко.

В такие промозглые дни никому не охота без особой нужды выбираться из дома. Привычный многоголосый гомон схлынул с улиц уездного городка. Уцелевшие в закоулках последние зимние сосульки и остатки наледи таяли под натиском дождевых капель. По плитам мостовой всюду бежали грязные ручейки. Ветер был еще холодным. То и дело в пустынных проулках показывался силуэт сельского обитателя, который, натянув на лоб драную войлочную шапку, с корзинкой картошки или редьки наперевес лениво зазывал покупателей. В такое время город был совершенно лишен жизни, не за что было зацепиться глазу.

Только на середине холма, на ровном пятачке перед уездной старшей школой, было заметно какое-то оживление. Едва отзвенел звонок на обед, как из пещер, усеивавших склон на разной высоте, выпорхнул разномастный рой школьников. От стука их мисок и палочек подрагивал воздух. Галдя и капая по дороге жирной грязью, они устремились на площадку перед школой и облепили ее южную сторону у стен хозчасти. Огромный двор, истоптанный множеством грязных ног, в одночасье стал похож на илистый берег. Одновременно из восточных ворот школы стали вылетать стайки местных ребятишек. Они болтали и смеялись из-под зонтиков. Вдоль по длинной дороге, мощенной еще в прежние годы каменными плитами, ученики зашагали вниз по склону и вскоре один за другим растворились в переулках.

На южной стороне двора уже выстроилось несколько шеренг. Стояли по классам. Дежурные суетливо раздавали еду. Каждый получал то, на что предъявил в предыдущий день карточки, а потому процедура была очень простая: всего-то нужно было свериться с таблицей и передать из рук в руки заранее заказанный обед. Категории «А», «Б», «В». Категория «А» состояла главным образом из картошки, капусты и лапши, но между ними попадались и лакомые, толстые ломти мяса. Стоило это удовольствие три мао[2] за порцию. Категория «Б» в общем и целом была точно такая же, только без мяса. Стоила она ровно в два раза дешевле. А вот категория «В» была им не чета: в миске пустого кипятка плавала вареная редька, а поверх нее, словно чтобы разнообразить это унылое зрелище, скользило несколько символических пятен ярко-алого перечного масла. Правда, и цена была соответствующая – всего пять фэней[3] за плошку.

На каждый класс приходилось совсем немного первой категории. Тех, кто мог позволить себе мясо, было, прямо скажем, немного. Категория «Б» тоже вся умещалась в небольшую супницу – и везунчиков, уплетавших такую еду, можно было пересчитать по пальцам. Только под самую последнюю выдавали здоровенную эмалированную посудину, налитую до краев. Бóльшая часть школьников питалась этой далеко не роскошной, но и не совсем убогой снедью. К похлебке можно было взять один из трех видов хлеба: пшеничный, кукурузный или гаоляновый[4]. Белый, желтый, черный – цвет хлеба был знаком различия. Школьники в шутку называли их «Европа», «Азия» и «Африка».

Было видно, что большинство стоявших в бесконечной очереди, – деревенские. Их тела и лица хранили следы упорного физического труда. Кроме нескольких ребят, чья одежда была такой же невзрачной, как у их крестьян-родителей, остальные выглядели вполне прилично.

Крестьяне с гор, какими бы бедными они ни чувствовали себя, как бы трудно ни приходилось с едой и одеждой, готовы были, сжав зубы, терпеть любую нужду – лишь бы справить для детей, выходящих в большой мир, пару – тройку нарядов, в которых было бы не стыдно смотреть в глаза людям. Конечно, в толпе попадались и отпрыски тех, кто позажиточнее. Они выглядели точь-в-точь как дети аппаратчиков из города. На их запястьях зачастую посверкивали блестящие часы. Эти «залетные птицы» выделялись на общем фоне, ничуть не скрывая чувства собственного превосходства. Они стояли в очереди за мало кому доступной категорией «А». Их были единицы, но компания эта первым делом бросалась в глаза.

Среди бесплодной глухомани желтых земель уездная старшая школа казалась настоящим храмом науки. Однако никакой возможности выстроить для школьников столовую у этого храма не было – в любую погоду все обедали под открытым небом. Правда, и ребята были к такому делу привычные: кому из выросших на уступах не приходилось есть в поле или на диком склоне? Поэтому никто особо не переживал. В ясные дни школьники, присев на корточки и сбившись в кучки, приканчивали свою похлебку под веселый гомон и смех.

Но сегодня было не до того. Прикрывая миску плетеной шляпой или локтем, они спешили вперевалку пробраться через расплывшуюся по площадке трясину и поскорее сбежать под защиту крепких стен общежития. Прошло совсем немного времени, и перед школой стало пустынно. Бóльшая часть дежурных тоже оставили свой пост.

Только старшая по десятым классам задержалась на обезлюдевшей площадке. Это была низенькая толстая девочка. В трех посудинах перед ней уже не осталось еды, а в корзинке для хлеба чернели четыре последние гаоляновые пампушки. Пампушки были вовсе не ее: руки дежурной крепко сжимали белую булку и кукурузный хлебец. В ее миске плескались остатки категории «Б». Прислонив к себе миску с объедками, она с недовольным видом стояла под крышей в ожидании, когда со своей порцией расправится последний отстающий. Парень был из откровенно бедных. Он уплетал самый бросовый хлеб, потому что не мог позволить себе даже вареной редьки.

Внезапно снег повалил сильнее, все покрылось легкой мутной дымкой. Город был погружен в совершенное безмолвие. Временами откуда-то доносился далекий крик петуха, отчего расплывшийся в тумане мир казался призрачным, как сон.

В этот миг на северной стороне опустевшей площадки показался высокий худой юноша. Зажав под мышкой тарелку и втянув шею, он вразвалочку шел по двору. Лицо у парня было желтоватое, тощее, со слегка запавшими щеками. На лице выделялся прямой греческий нос. Его облик только-только лишился нежной детскости, но от постоянного недоедания так и не засиял особенным, бодрым блеском юности.